Джон Гришем - Камера

— Не буду спорить, но…

— Ты дал слово, что не пойдешь к нему. Ты подписал соглашение.

— Остынь, Сэм. Губернатор поймал меня за дверью кабинета Слэттери.

— Странно, что он не собрал еще пресс-конференцию.

— Это благодаря мне. Я вынудил его хранить молчание.

— Выходит, ты — первый, кому такое оказалось по силам.

— Макаллистер не отвергает напрочь идею милосердия.

— Он сам тебе это сказал?

— Да.

— Но почему?

— Я не знаю почему, Сэм. Его мотивы меня не интересуют. Но в чем ты видишь вред? Какая опасность таится в попытке склонить губернатора к снисхождению? Пусть газеты печатают его портреты, пусть тиражируют его ослепительную улыбку телеэкраны. Если есть шанс заставить Макаллистера выслушать наши доводы, какая тебе разница, что он лично будет от этого иметь?

— Нет. Тысячу раз — нет. Я не позволю своему адвокату просить это ничтожество о снисхождении. Я хорошо изучил его, Адам. Он рассчитывает заманить тебя в свои сети. Его слова и поступки — только поза, только игра на публику. Он жаждет славы — за мой счет. Но казнят-то меня, а не его!

— В чем же все-таки вред, Сэм?

Кэйхолл с размаху опустил ладонь на крышку стола.

— Вред в том, что твои действия не принесут никакой пользы, Адам. Его не переубедишь.

Адам черкнул что-то в блокноте, давая деду время успокоиться. Откинувшись к спинке стула, Сэм достал из кармана новую сигарету, провел рукой по влажным еще волосам. Холл посмотрел на него в упор.

— Что ты собираешься делать, Сэм? Послать все к чертям? Сдаться? Ты мастерски разбираешься в законах, так скажи, что делать?

— Не мешай, я думаю.

— Пора бы.

— Апелляция — вещь грамотная, но надежды на нее немного. Других же средств остается и того меньше.

— Если не считать Бенджамина Кейеса.

— Ты прав. За исключением Кейеса. Он проделал отличную работу, был мне другом. Мне противна сама мысль бросить на него какую-то тень.

— Когда речь идет о смертной казни, такая практика считается стандартной, Сэм. У приговоренного всегда есть возможность обжаловать непрофессионализм защиты. Гудмэн предлагал тебе эту тактику, но ты отказался. А ее следовало опробовать годы назад.

— Он упрашивал меня дать согласие. Я и тогда сказал — нет. Наверное, мой отказ был ошибкой.

Сидя на краешке стула, Адам торопливо делал записи.

— Я читал протоколы суда. Думаю, ошибку совершил Кейес, когда не разрешил тебе давать показания.

— Помню, помню. Мне хотелось обратиться к присяжным. После слов Догана я подумал: может, стоит объяснить жюри, что я хоть и установил бомбу, но не намеревался никого убивать? Это правда, Адам. Я никому не желал смерти.

— Ты готов был дать показания, однако подчинился запрету своего адвоката.

Улыбнувшись, Кэйхолл опустил голову.

— Именно это ты хочешь от меня услышать?

— Да.

— И выбор у меня невелик, так?

— Его просто нет.

— О'кей. Я готов был дать показания, однако подчинился запрету своего адвоката.

— Завтра же данный факт станет известен судье.

— Не слишком ли поздно, Адам?

— Поздновато. О нем следовало заявить на процессе. Но что мы теряем?

— Ты свяжешься с Кейесом? Предупредишь?

— Если выкрою время. Сейчас меня мало беспокоят его чувства.

— Как и меня. Господь с ним, с Кейесом. Что-нибудь еще в нашем распоряжении есть?

— Очень мало.

Поднявшись, Сэм стал расхаживать вдоль стен. В длину комната библиотеки оказалась восемнадцати футов. Он обошел ее всю, остановился у стеллажа. Адам пристально посмотрел на деда.

— Ли интересуется, не будешь ли ты против, если она придет навестить тебя.

Кэйхолл медленно вернулся к стулу, сел.

— Мне необходимо подумать.

— Только не медли.

— Как у нее дела?

— По-моему, все в норме. Говорит, что молится за тебя каждый день.

— В Мемфисе знают о нашем родстве?

— Вряд ли. Газеты, во всяком случае, пока молчат.

— Надеюсь, они ничего и не пронюхают.

— Воскресенье я провел с теткой в Клэнтоне.

Губы Сэма дрогнули в печальной улыбке:

— Что же вы там видели?

— Кучу вещей. Ли показала мне могилу бабушки, участок, где захоронены другие члены семьи.

— С Кэйхоллами твоя бабка лежать не захотела. Об этом Ли говорила?

— Да. А еще она спрашивала, где хочешь быть похороненным ты.

— Я пока не решил.

— Разумеется. При случае дай мне знать. Потом мы прошли по городку, отыскали дом, где когда-то жили, посидели на главной площади. В выходной день она была полна народу.

— Любоваться фейерверком я водил своих на кладбище.

— Тетка рассказывала. В «Чайном домике» мы перекусили и отправились за город, туда, где она провела детство.

— Коттедж еще стоит?

— Стоит. Заброшенный, пророс сорняками. Обошли его вокруг, Ли вспоминала былое, много говорила об Эдди.

— Вспоминала с удовольствием?

— Удовольствия в ее голосе я не слышал.

Скрестив на груди руки, Сэм долгое время не отводил взгляда от поверхности стола. Прошло минуты три, прежде чем он спросил:

— А друга Эдди, маленького африканца Куинса Линкольна, она помнит?

Адам кивнул:

— Да.

— И его отца — Джо?

— Ли рассказала о них все.

— Ты поверил ей?

— Поверил. Не следовало?

— Она рассказала тебе правду.

— Я так и думал.

— Что ты ощутил? Как реагировал на ее слова?

— Меня душила ненависть. К тебе.

— А сейчас?

— Сейчас ее нет.

Сэм встал, двинулся в обход стола, но у торца его замер, повернулся к внуку спиной.

— Это было сорок лет назад. — Голос Кэйхолла прозвучал почти неслышно, как выдох.

— Я не хотел касаться этой темы. — Адама обожгло чувство вины.

Дед прислонился плечом к стеллажу.

— Жаль, что так произошло. Мне больно вспоминать о случившемся.

— Я обещал Ли не затрагивать с тобой прошлое. Извини.

— Джо Линкольн был хорошим, приличным человеком. Я до сих пор часто думаю: где сейчас Руби, Куинс, остальные детишки?

— Не нужно, Сэм. Поговорим о другом.

— Надеюсь, моя смерть сделает их хоть чуточку счастливее.

Глава 30

Когда Адам подъехал к воротам тюрьмы, охранник в будке махнул ему рукой, приветствуя ставшего уже постоянным посетителя. Адам притормозил, нажал кнопку, открывающую багажник. При выезде с территории Парчмана никаких документов не требовалось, охране нужно было лишь удостовериться, что в машине не прячется дерзкий беглец.

Свернув на автостраду, «сааб» двинулся к югу, в сторону от Мемфиса. Адам быстро подсчитал: за две недели он посетил Парчман в пятый раз. Похоже, в следующую половину месяца тюрьма станет для него вторым домом. От этой мысли в душе похолодело.

Адам не испытывал ни малейшего желания встречаться вечером с тетей. Мучила совесть за ее срыв. Хотя, по собственному признанию Ли, запои давно стали нормой ее жизни. Она — алкоголичка, и если пожелает погрузиться в дурман, то ничего не может с этим поделать. В особняк он вернется завтра, ближе к ночи. Сварит кофе, попытается завязать беседу. Сегодня же ему необходимо отвлечься.

После полудня над раскаленным асфальтом задрожало зыбкое марево, в серых от пыли полях лениво двигались тракторы, движение на дороге почти отсутствовало. Остановившись на обочине, Адам опустил виниловую крышу автомобиля. В небольшом городке он купил банку ледяного чая и направил машину к Гринвиллу. Цель поездки была малоприятной, однако поступить иначе Адам не мог. Оставалось лишь надеяться, что мужество ему не изменит.

Съехав с автострады, он углубился в путаницу узких дорог, которые густой сетью покрывали Дельту. Он дважды терял представление о том, где находится, но все же сумел без всяких расспросов добраться до места. В Гринвилл он прибыл около пяти вечера и сразу же двинулся в центр. Объехал пару раз парк братьев Крамеров, нашел синагогу, располагавшуюся напротив первой баптистской церкви. В конце Мейн-стрит, возле дамбы, что защищала город от разливов реки, Адам оставил машину, поправил узел галстука и зашагал в направлении старого кирпичного здания с вывеской «Оптовая торговля Эллиота Крамера». Двери из толстого стекла открывались внутрь, и, когда он переступил через порог, дубовые половицы под его ногами слегка скрипнули. Большая часть просторного вестибюля представляла собой точное подобие старомодного магазина: высокие стеклянные витрины разделяли добротные полки, поднимавшиеся от пола до самого потолка. На полках стояли разной формы коробки, коробочки и пакеты, куда много лет назад продавцы складывали купленные клиентами продукты. В одной из витрин был выставлен древний кассовый аппарат. Толстая ковровая дорожка вела через музейную экспозицию в глубину здания, туда, где, без сомнения, находились кабинеты сотрудников и, по-видимому, склад.