Джон Коннолли - Темная лощина

— Ты чертовски изворотлив, Паркер. Мы обнаружили три, а может, и четыре цепочки следов, ведущих в направлении этой поляны. Теперь я спрошу тебя снова: почему этот парень напал на официантку в моем городе?

— Не знаю, — соврал я в очередной раз. Разговор явно заходил в тупик, и, если сравнить его с загнанной лошадью, кто-нибудь уже точно, не выдержав, пристрелил бы ее.

— Не морочь мне голову! Ты следил за этим парнем. Шел за ним по пятам еще до того, как он нацелился на девчонку... — Рэнд сделал паузу. — Допустим, это был Карлин Симмонс, с чего и следовало начать. — На лице Дженнингса появилось выражение задумчивости; при этом он не спускал глаз с моего лица.

Дженнингс, вообще-то, мне не нравился. Никогда не нравился. И то, что случилось в прошлом между нами, отнюдь не способствовало установлению дружеских отношений. Однако Рэнд отнюдь не был тупицей.

Он встал и пошел к окну, некоторое время всматривался в черноту.

— Сержант, — сказал он, наконец, — извини, но ты бы не оставил нас одних?

Ресслер за моей спиной, чуть слышно вздохнув, двинулся с места, тихо, осторожно протопал к двери и почти бесшумно закрыл ее за собой. Тогда Дженнингс повернулся ко мне, сцепив пальцы рук так, что затрещали суставы.

— Теперь я развязал себе руки в отношении тебя. Ни один человек за пределами этой комнаты не сделает и попытки остановить меня, даже если очень захочет. Ни один человек не вмешается, — голос Рэнда звучал спокойно, однако глаза его горели злобой.

— Ты развязал себе руки в отношении меня, Рэнд? Лучше бы тебе надеяться, что кто-нибудь вмешается. Возможно, такая помощь тебя даже обрадовала бы.

Он вальяжно уселся на край стола, глядя мне в лицо. Сцепленные кисти рук по-прежнему лежали на коленях.

— Поговаривают, тебя видели в городе с моей женой... — Теперь Дженнингс не смотрел на меня. Казалось, он сосредоточил все свое внимание на суставах пальцев, изучая сначала их, а затем каждый шрам и каждую складку, вену или пору на коже рук. «Это руки пожилого человека, — подумал я, — они старше, чем должны быть». В Дженнингсе была заметна накопившаяся усталость. Если в браке нет любви, то за это платят оба: не только женщина, но и мужчина.

Пусть я никак не прореагировал на его заявление, нетрудно было догадаться, о чем он думает...

Иногда такое случается — назови это роком, судьбой, Божьей волей; назови это хоть невезением, — когда пытаешься сохранить в морозилке умирающий семейный союз, чтобы он не разлагался и дальше. Думаю, брак Рэнда представлял собой нечто подобное: ему требовалась заморозка в полуживом состоянии — в ожидании чуда, которое вернуло бы его к жизни. И тут появился я, как привет от апреля, и Рэнд почувствовал, что все ледяное сооружение начало подтаивать. Я ничего не мог дать его жене. По крайней мере, ничего не готов был дать. Не знаю, что она нашла во мне. Может быть, дело заключалось вовсе не во мне, а в том, что я собой олицетворял: потерянные возможности, неиспробованные пути, неиспользованные шансы.

— Слышишь, что я говорю?

— Слышу.

— Это правда? — Рэнд напряженно взглянул на меня: его охватила паника. Он не отдавал себе в этом отчета, даже не допускал такой возможности, но в действительности боялся. Может быть, где-то в глубине души он все еще по-настоящему любил свою жену, пускай и таким странным, совершенно неестественным для нормальной жизни образом. Настолько неестественным, что они оба утратили самый смысл понятия «любовь».

— Раз спрашиваешь, значит, знаешь об этом, — добавил я чуть погодя.

— Ты снова пытаешься увести ее у меня?

Мне стало почти жаль его.

— Видишь ли, я здесь не для того, чтобы уводить кого бы то ни было от кого бы то ни было. Если она уходит от тебя, то делает это по собственным причинам и соображениям, а не потому, что мужчина, явившийся из ее прошлого, силой уводит ее. У тебя проблемы с женой? Это твое личное дело. Я вам не адвокат.

Он слез со стола, сжав руки в кулаки.

— Не умничай со мной, парень, а то я...

Я тоже встал и двинулся ему навстречу. Мы оказались лицом к лицу. Даже если бы он попытался ударить меня, пространство не позволяло размахнуться. И я заговорил, произнося фразы спокойно и отчетливо:

— Ты ничего мне не сделаешь. Попробуй встать на моем пути — и я отделаюсь от тебя. Что касается Лорны, то лучше, пожалуй, нам не говорить о ней. Потому что, как бы ни сложилось, все равно выйдет безобразно. И одному из нас в любом случае пришлось бы худо. Много лет назад я валялся на залитом мочой полу, ты бил меня ногами, а твои дружки наблюдали. Но с тех пор мне не раз приходилось убивать, и я убью тебя, если ты перейдешь мне дорогу. У тебя есть еще вопросы, шеф? Если захочешь обвинить меня в чем-то, то знаешь, где меня найти.

Я беспрепятственно ушел от него, забрав со стола свой пистолет, и собирался поехать в мотель. На улице было сыро и мерзко, ноги по-прежнему мерзли в промокших ботинках. В голове мелькали мысли о Стритче, корчившемся от боли в мрачном лесу, поднимавшемся на цыпочки в тщетной попытке выжить; о той силе, которая швырнула убийцу прямо на острый сук сухого дерева... Стритч выглядел коренастым, мощным мужчиной с низко расположенным центром тяжести. Такие люди обычно не очень подвижны. Воротник его плаща был надорван в том месте, где убийца Стритча ухватился за него, чтобы, используя тяжесть собственного тела, создать необходимую инерцию и насадить убийцу на сук дерева. Следовало искать кого-то весьма сильного и быстрого, кто к тому же воспринимал Стритча как угрозу себе.

Или не только себе.

Холодный ветер гулял по главной улице Темной Лощины. Уже на подъезде к мотелю он порядком засыпал машину снежной пылью. Я прошел к своему номеру, вставил ключ в замочную скважину и повернул его. Но дверь оказалась отпертой. Тогда я отступил назад и вправо, вытащил из кобуры пистолет и только тогда осторожно распахнул дверь...

Лорна Дженнингс сидела у меня на кровати с ногами, сбросив туфли и подтянув колени к подбородку. Комнату освещала главным образом лампа-ночник у кровати. Руки Лорны сплетенными пальцами обнимали голени. По телевизору показывали ток-шоу, но она снизила громкость почти до нуля.

Лорна подняла на меня взгляд, в котором светилось все: и почти любовь, и почти ненависть. Мир, который она сотворила для себя — кокон безразличия, покрывший похороненные чувства и жалкий, умирающий брак, — распадался на глазах. Лорна тряхнула головой, не отводя от меня глаз и, похоже, готовилась вот-вот заплакать. Потом отвернулась к окну, которое уже скоро должно было впустить в комнату тусклый свет зимнего утра.

— Кто это был? — спросила она.

— Его звали Стритч.

Большим и указательным пальцами руки Лорна крутила и двигала по суставу безымянного пальца как бы машинально обручальное кольцо. Вскоре кольцо соскользнуло вовсе и очутилось у нее в горсти. Я всегда считал потерю кольца нехорошим знаком.

— Он ведь собирался убить меня, правда? — голос казался совсем обыденным, хотя в нем чувствовалась легкая дрожь.

— Да.

— Почему? Я никогда его раньше не видела. Что я ему сделала? — она оперлась левой рукой о правое колено в ожидании моего ответа. По ее лицу потекли слезы.

— Он хотел убить тебя, поскольку думал, что ты для меня что-то значишь. Жаждал мне отомстить. И решил: вот это и есть подходящий случай.

— А я для тебя что-то значу? — теперь Лорна говорила еле слышно, почти шептала.

— Когда-то я любил тебя, — просто ответил я.

— А теперь?

— Я по-прежнему готов позаботиться о том, чтобы тебе не нанесли обиды и не причинили зла.

Она опять затрясла головой, оторвав ее от коленей и прижав к лицу запястье правой руки. Теперь Лорна плакала, не таясь.

— Ты убил его?

— Нет. Кто-то другой добрался до него раньше.

— Но ведь ты убил бы его?

— Да.

Рот Лорны кривился от душевной боли, слезы капали из глаз и увлажняли мои простыни. Я достал из коробки на комоде платок и дал ей. Потом присел рядом на край кровати.

— Господи, и зачем ты только сюда приехал? — пролепетала она. Ее тело сотрясалось от рыданий. Они шли из такой глубины, что мешали изливаться словам; получались как бы ритмические паузы, заполненные молчаливой обидой. — Иногда я целыми неделями не думала о тебе. Когда же узнала, что ты женился, то вся сгорала внутри. Однако думала, что это могло бы помочь, дать возможность ране затянуться. Так оно и случилось, Чарли, действительно. А теперь...

Я придвинулся к ней и коснулся ее плеча ладонью, но она резко отстранилась.

— Нет, — прошептала она. — Нет, не надо.

Но я ее не слушал. Забрался на кровать, встал на колени и притянул ее к себе. Она сопротивлялась, хлестала меня ладонями по лицу, по телу, по рукам. А потом упала лицом ко мне на грудь и затихла. Обвила меня руками, крепко прижавшись ко мне щекой. И сквозь ее сжатые зубы вырвался долгий звук, похожий на завывание. Я положил руки ей на спину, нащупал пальцами застежку бюстгальтера сквозь свитер. Все легко подходило к закономерному концу. Мне уже виделся серпик волос над приспущенными джинсами и отделанное кружевами белье...