Ричард Дейч - Карта монаха
Он стер из сознания всякую жалость к себе, подавил ощущение безнадежности. Словно солдат в военном лагере, он чувствовал себя обязанным исполнить долг. Не зная еще, как или когда это сделает, но Стефан принял решение. Он не станет дожидаться спасения ни от Майкла, ни от кого-либо другого.
И, восстановив таким образом привычное для себя состояние ума, он внезапно подумал: все это время, размышляя о том, спасут его или нет, он не думал о Майкле и об опасностях, которым тот подвергается. А ведь сын рискует гораздо больше, чем сам Стефан в своем VIP-номере с видом на море. Арест, ранение, смерть — Майкл рискует всем ради отца, которого он не знал, отца, который его бросил.
У Стефана возникла парадоксальная мысль, что, может быть, это не Майкл должен спасти его, а наоборот. Возможно, это он должен спасти Майкла, стать наконец отцом, каким никогда не был. Теперь у него появился шанс вернуть потерянного сына, и нельзя этот шанс упустить.
Тут же созрело решение: бежать.
Глава 45
Поль Буш, одинокий и преследуемый, бежал по московским улицам. Ярость на Фетисова и волна чувств, рожденных предательством последнего, боролись в нем со страхом никогда больше не увидеть жену Дженни и двоих детей. Она говорила ему не ввязываться в это. Она его не предупреждала, ничего не требовала, она просто сказала: «Не делай этого». И была права.
Не раз она повторяла ему, что однажды он слишком высунется и в результате лишится головы. Он надеялся доказать, что она заблуждается. Поль терпеть не мог, когда она оказывалась права. Что случалось постоянно. И поэтому он еще больше любил ее. Ему нравилось просыпаться утром рядом с ней. Нравилась ее внешняя суровость — фасад, за которым скрывались необычайная доброта и нежность. За все годы его службы в полиции Дженни ни разу не отозвалась отрицательно о его преданности работе и не усомнилась в необходимости этой преданности, и также не упоминала о своем постоянном страхе из-за того, что он, имея дело с преступниками, ежедневно подвергается опасности. Но после его ухода в отставку она сочла, что опасности должны остаться позади, он же внутренне никак не мог с этим смириться. Ему нравился азарт погони, адреналин, его подстегивала устремленность к справедливости.
Ему казалось, что здесь, в России, именно этим он и будет заниматься: бороться за справедливость. Джулиан Зивера, человек, многими почитаемый как образец духовности и человечности, шантажировал Сент-Пьера, грозя убить его отца, человека, которого Майкл до этого даже не знал. Что ж, Майкл его лучший друг, так что Поль не меньше самого Майкла исполнился решимости помочь его отцу и вызволить того из плена. Подобные ситуации были коньком Буша: он отточил навыки преследования за годы детективной работы. Бушу нравилась охота. Но теперь бежал и скрывался он — в незнакомом городе, не зная ни слова на чужом языке. Он привык быть охотником, и роль зайца ему претила. Возмущению его не было предела.
Буш выскочил из армейского внедорожника, оставив в нем задыхающегося Николая, которого до этого едва не придушил. Какой-то частью своего сознания он почти ожидал выстрела в спину, но его не последовало. Сконцентрировавшись, Буш постарался определить, откуда исходит вой сирен. Оказалось, источник звуков расположен довольно близко, всего в двух кварталах от того места, где их автомобиль застрял в пробке. Он пригляделся и рассмотрел группу машин вокруг той самой «скорой», которая до этого покинула Кремль.
Многочисленные солдаты оттесняли зевак, тем временем как другие, посреди проезжей части, целились в Майкла. Его окружало по крайней мере пятьдесят солдат, все держались на расстоянии добрых двадцати футов от него. И все чего-то ждали. Никто не двигался. А потом военные расступились перед одним человеком, который приблизился к Майклу. У Буша не возникло ни малейших сомнений по поводу того, кто этот человек. Он видел его совсем близко. Хотя формально они не встречались, но узнали бы друг друга мгновенно. Они стояли лицом к лицу, разделенные десятью футами. Человек был мускулист; его волосы, черные с седыми прядями, не колыхались под свежим утренним ветерком. С закатанными рукавами, вооруженный двумя чудовищными пистолетами, он надвигался на Майкла. Ничто не выдавало его так, как татуировки на руках. Это был человек, которого Буш видел переодетым в доктора. Тот самый, в маске, который стрелял по пуленепробиваемому стеклу в операционной. Было понятно, что сейчас он уложит Майкла.
Буш наблюдал, стараясь не выделяться в толпе зрителей. От порыва броситься на помощь другу сердце у него безумно заколотилось; для него было невыносимо смотреть на убийство Майкла, но и отвести взгляд он был не в силах. Он не слышал слов, сказанных подошедшим, а увидев, как тот занес громадный кулак, едва не закричал. Он думал, что Майкл умер, но, когда понял, что тот просто потерял сознание, у Поля вырвался придушенный вздох облегчения. Майкла погрузили в салон одной из армейских машин, и колонна тронулась в единственное возможное, как казалось Бушу, место назначения: Кремль.
Буш оставался там, пока толпа не рассеялась, а потом побрел по улице. Итак, он один, помощи ждать неоткуда, а его лучшему другу грозит опасность погибнуть в потайных застенках. Все мысли о спасении отца Майкла, о поисках Женевьевы, о необходимости сохранить шкатулку отступили перед этой новой неразрешимой задачей. Он должен вернуться в Кремль и спасти Майкла. Он еще не знает, как это сделать, но найдет способ.
Глава 46
Майкл пришел в себя в полутемном помещении. С потолка свисала единственная тусклая лампочка. Он лежал на жесткой койке; исходящий от матраса запах смерти и мочи терзал его обоняние. Камера была маленькой, площадью футов в тридцать, со стенами из массивных каменных блоков, с узкой, смещенной от центра дверью в стене напротив койки и с крошечным зарешеченным оконцем, которое выходило, по всей видимости, в коридор с рядом таких же камер.
С потолка свисали проржавелые железные цепи с раскрытыми кандалами, ожидающими нового пленника. Прислоненный к стене, стоял деревянный крест. С места пересечения толстых брусьев спускалась прочная веревка, а горизонтальные перекладины покрывали темные пятна крови. Перед креслом со следами человеческих останков на нем стоял большой деревянный пресс для головы.
Майкл сразу понял, где находится, — это место было четко обозначено на карте Женевьевы, но у Майкла не было никаких причин к нему стремиться. Считалось, что никто не знает, где находятся застенки. Очевидно, действительность оказалась иной. Разглядывая приспособления вокруг себя, Майкл думал о мужчинах и женщинах, подвергнутых здесь самым гнусным пыткам, во многих случаях единственно ради удовольствия строителя этих камер. Камера пыток Ивана Грозного приобрела мифический статус, но то, на что Майкл смотрел сейчас, отнюдь не являлось мифом.
В том месте, куда Речин нанес удар, голова болела, как будто по ней стукнули молотом; Майкла обуревали мысли о предательстве: он винил себя за то, что слишком поздно заметил признаки и с самого начала не усомнился в искренности Фетисова. Прокручивая в голове события последних дней, он снова и снова убеждался, что все указывало на Фетисова. Он, вероятно, с самого начала удерживал Женевьеву. Он послал Алексея в пещеру с резервуаром, чтобы тот нашел шкатулку прежде, чем ее найдут иностранцы; Фетисов сообщил им, куда направляется машина скорой помощи; он сказал Майклу, куда ехать; он знал, что в «скорой» Женевьевы нет. Одному богу известно, где она сейчас и вообще — жива ли она.
И потом одна мысль заслонила собой все остальные: Сьюзен. Схватив его, они, скорее всего, отправятся за ней, и этого он не мог перенести. Ясно, что тот, кто перехватил Женевьеву, теперь поспешит за шкатулкой. Что же за тайна вечной жизни кроется в этой миниатюрной коробочке, если ради нее стоит убивать?
Он молил Бога, чтобы Сьюзен каким-то образом ухитрилась улететь из Москвы; чтобы Буш был на свободе; чтобы у Мартина хватило возможностей отправить их отсюда до того, как явятся безжалостные русские военные. Но в глубине души он знал, что все обстоит иначе. Майкла убивала тревога за друзей, прежде всего за Сьюзен, предчувствие, что ей угрожает величайшая из опасностей. Надо было отсюда выбраться, но он прекрасно отдавал себе отчет, что шансы на это близки к нулю или вовсе равны ему. Он не понаслышке знал, что в Кремле вещи можно скрывать по пятьсот лет, и никто их не только не найдет, но даже не хватится.
Из коридора послышались шаги. Кто-то приближался к его камере. Майкл сел на койке, почувствовав, как ноет затекшая шея. Он провел пальцами по лицу и каштановым волосам, как будто надеясь таким образом очистить ум и освободить место для спасительного решения, но оно не приходило.
Лязгнул замок. Дверь со скрипом отворилась. В проеме стоял человек, от удара кулака которого он потерял сознание: Речин.
