Джон Харви - Ты плоть, ты кровь моя
И снова их зажмурила. Элдер заплакал.
51
Элдера и Кэтрин отвезли в больницу в Лидсе. Кича под сильной охраной отправили в Йорк. Морин первым делом, как только освободилась, сообщила Джоан, и Мартин привез ее к дочери.
Кэтрин, бледная, лежала под белой простыней, свет был приглушен, вокруг тихо шумели разные медицинские приборы, рядом сидела дежурная сестра.
Джоан нашла Элдера в боковой комнате приемного отделения, где ему наложили на лоб временную повязку.
– Не беспокойся, – сказал ей Элдер. – С ней все будет в порядке.
Джоан недоверчиво взглянула на него. От пережитого у нее под глазами залегли черные тени, еще более заметные сейчас, когда глаза ее сверкали от ярости.
– В порядке, Фрэнк? И это ты называешь «в порядке»?
– Ты же понимаешь, что я имею в виду. Она…
– Я понимаю. Ты спас ее. Она жива. Она жива, а ты у нас настоящий герой, твои портреты во всех газетах, все время на экране телевизора, когда ни включишь этот проклятый ящик…
– Джоан…
– А что с ней было, Фрэнк? Что она пережила? Ты сам прекрасно знаешь. И это ты во всем виноват.
– Это не…
– Почему он напал на нее, как ты думаешь? Почему похитил Кэтрин?
Элдер отвернулся.
– Ты чуть не убил ее, Фрэнк. Ты. Не он, а ты. Потому что тебе обязательно надо было ввязаться в это дело, ты просто не мог не вмешаться. Ты же всегда лучше всех знаешь, что надо, а что не надо, в этом-то все и дело.
– Джоан…
– И знаешь еще что, Фрэнк? Ты все это переживешь. Успокоишься, всему найдешь объяснение… А вот Кэтрин – никогда.
Элдер так и стоял не двигаясь еще долгое время после того, как за ней захлопнулась дверь и звук ее шагов замер в тишине коридора, и слова ее продолжали эхом отдаваться у него в голове.
Элдера продержали в больнице целые сутки; несмотря на тщательную обработку раны дежурным врачом, на лбу его навсегда останется шрам сантиметров семи длиной. Локоть был поврежден, но кость оказалась цела; руку подвесили на перевязь и дали ему таблетку парацетамола, чтобы снять боль.
Кэтрин предстояло дней десять пребывать в отделении интенсивной терапии, после чего ее переведут в Королевский медицинский центр в Ноттингеме, где она пройдет курс психотерапии, прежде чем ее выпишут домой. Она молодая и здоровая, так что с течением времени тело поправится, заживут и внутренние повреждения. А вот что до всего остального…
Когда Элдер пришел навестить ее, ей было трудно смотреть ему в глаза; он так и не понял отчего: то ли она, как и ее мать, считает, что это он во всем виноват, то ли ей почему-то неловко оттого, что ему все известно.
Спросить ее он не мог. А она не могла объяснить.
Поэтому в разговоре – если разговор все же завязывался – они держались более безопасных тем, хотя какие темы могли быть безопасными для Кэтрин, которую похитили прямо на улице и которая прошла через настоящий ад?
– Что с ним сделали? – спросила Кэтрин однажды.
– С кем? – переспросил Элдер, хотя, конечно, сразу понял, кого она имеет в виду.
Они с Джоан старались не показывать Кэтрин газет, но она все равно лежала в открытой палате.
– Он в Рэмптоне.
– В психбольнице?
– Да. Строгого режима.
– Все говорят, что он душевнобольной.
– Ему предстоит психиатрическая экспертиза, она и определит, что с ним делать.
– Предавать ли его суду, так?
– Да.
– И если нет, тогда что?
– Тогда, надо думать, он останется в психушке. В том же Рэмптоне. Или в Броудморе.
– И в конце концов выйдет на свободу.
– Ну, не совсем так…
– А вот ту бедную девушку он убил…
Элдер нащупал ее руку и сжал ее. Он прекрасно представлял себе, что ее ждет, если Кич пойдет под суд: так или иначе, но ей придется давать показания, пережить перекрестные допросы, рассказывать, что он с ней делал…
– Ты когда собираешься обратно в Корнуолл?
– Пока не собираюсь.
– Но уедешь?
– Думаю, да.
Кэтрин улыбнулась:
– А как же твоя подружка?
– Какая еще подружка?
– Мама мне все о ней рассказала.
– Ей за пятьдесят. Ее надо бы как-то иначе называть.
– Любовница, – предложила Кэтрин. – Сожительница. Постельная партнерша.
– Хелен ее зовут, – сказал Элдер. – Просто Хелен.
– Это у вас серьезно?
– Не знаю.
Элдер провел с Хелен целый день в Шеффилде, еще один в Йорке, все это были безликие и удобные для прогулок города, где легко проводить время в компании друг друга, пить кофе, закусывать в кафе, любоваться видами. Иногда она брала его за руку, он – гораздо реже. Ни один из них не касался в разговоре того, что встало между ними: дочь, которую он нашел и спас, была его дочь, не ее.
– Не может быть, чтобы ты все еще читал эту книжку, – сказала Кэтрин, глядя на потрепанный, с загнутыми страницами томик «Дэвида Копперфилда».
– У меня были другие заботы.
– Вроде меня.
– Вроде тебя. Кроме того, я все время забываю, как там развиваются события, и мне приходится возвращаться назад.
– А почему бы тебе не бросить ее? И не найти себе что-нибудь не такое толстое?
– Привык доводить дело до конца, раз уж начал. Кроме того, мне хочется узнать, чем у них все кончилось.
– И кто это сделал.
– Ну, не совсем так.
– Я ведь, наверное, должна его ненавидеть, а?
– Не знаю. Вероятно. Никто не станет тебя винить, если это действительно так.
– А ты?
– Ненавижу ли я его?
– Угу.
– О да! Каждой клеточкой своего тела!
– Даже теми, которые он поранил?
– А этими – в особенности.
Она улыбнулась, а у него глаза наполнились слезами.
Сначала Кэтрин вообще отказалась общаться с психотерапевтом. Потом, когда все же согласилась на эти сеансы, постоянно отказывалась признать, что ее преследуют воспоминания и кошмары, а когда на нее нажимали, утверждала, что ничего не помнит, совсем ничего, что просто выбросила все это из памяти.
– Зачем заставлять меня снова думать об этом?! – почти кричала она. – Зачем мне снова через все это проходить?
Выписавшись домой, она почти все время проводила у себя в комнате. Ее посещали друзья, приносили цветы, дорогой шоколад из магазина «Торнтонз» в коробках, перевязанных лентами, разные журналы. Но разговоры с ними не клеились, всем было неловко, никто не знал, о чем можно спросить, а чего следует избегать, так что спустя немного времени визиты эти стали гораздо более редкими. Кэтрин, кажется, это нисколько не интересовало. Мартин купил ей новый телевизор и DVD-плейер, и она без конца смотрела фильмы, один за другим. «Спайдермен». «Звездные войны». Любые фильмы с Джонни Деппом. И с Итаном Хоком.
Однажды вечером Элдер сидел с ней и смотрел «Гамлета», современную интерпретацию, где действие происходит в Нью-Йорке. Итан Хок в роли принца, прикидывающегося сумасшедшим, школьница Офелия, доведенная до самоубийства обстоятельствами, которыми она не в силах управлять.
Прекрасно зная, чем все это кончилось, он тем не менее обнаружил, что фильм его захватил. Сидел на стуле рядом с постелью Кэтрин, время от времени смотрел не на экран, а на нее, замечая, как разворачивающееся в фильме действие отражается на ее лице.
Когда развязка уже приближалась, дверь тихонько отворила Джоан, заглянула внутрь и так же тихо ушла.
Примерно полчаса спустя, когда Кэтрин уже спала, Элдер спустился вниз. Джоан была на кухне, смешивала себе джин с тоником.
– Хочешь выпить, Фрэнк?
– Нет, спасибо.
– Осторожничаешь?
– Наверное.
Он наблюдал, как она отрезает ломтик лимона, потом вилкой кладет в высокий стакан с коктейлем.
– Эта женщина, Хелен, она все еще твой друг? – спросила Джоан.
– Да, она мой друг.
– Друг, которого ты трахаешь, Фрэнк?
«А это самый лучший тип друзей, – мог бы он сказать, да еще и улыбнуться при этом самым легкомысленным образом, или ответить еще более ядовито: – Ты же гораздо лучше меня разбираешься в таких делах». Но он не произнес ничего подобного.
– Что, кошка язык откусила, а, Фрэнк?
– Мне пора, – сказал он. – Надо ехать.
Джоан попробовала свой коктейль, отпила, подержала немного во рту.
– Извини меня за то, что я тогда тебе сказала. В первый день, в больнице. Я была не в себе.
– Я знаю. Не стоит извиняться.
– Все равно. – Она прикоснулась к его руке. – Нам надо оставаться друзьями, Фрэнк. Особенно теперь.
– Да мы и так друзья.
– Он уходит от меня, Фрэнк. Как только Кэтрин станет лучше. Бросает меня, точно так же, как я бросила тебя.
– Очень жаль.
– Неужели? А я думала, тебя это порадует.
– Нет.
– Ладно, я это заслужила. – Она рассмеялась. – Он уходит от меня, уезжает в Лондон к какой-то модели, у которой ни бедер, ни сисек, а рот – как дренажная канава.
