Ностальгия по крови - Дарио Корренти
– Они взяли невиновного, но полиция кого-то покрывает! – кричал Бруно. – Я знаю, кто это, но сказать не могу. Я должен найти доказательства.
Едва завидев Безану и Пьятти, он замолчал и уставился на них.
– Я знаю, кто это был, – повторил он, глядя им прямо в глаза. – Я знаю, кто это был.
Когда Марко и Илария подошли поближе, журналистка сделала оператору знак, чтобы тот продолжал снимать.
Вид у Цзини был вдохновенный.
– Поверьте, я только хотел вам помочь. Но здесь я говорить не могу.
Парень обернулся и застыл. Ясно, что он увидел того, кого не ожидал увидеть. Пьятти и Безана тоже обернулись, но так и не поняли, на кого смотрел парень. В это время раздался какой-то шорох и Цзини исчез, а они так и не успели задать ему ни одного вопроса.
15 января
Вечером Безана заявился к Кристине. Она открыла ему дверь и обняла его. Марко только этого и хотел: ощутить рядом живое теплое тело.
– Вид у тебя потрясенный. Ты был на похоронах той девушки?
Марко знаком дал понять, что не хочет об этом говорить, закрыл Кристине рот ладонью и поцеловал в шею. Ему хотелось почувствовать запах, не имеющий ничего общего ни с запахом дезинфицирующих веществ в полиции, ни с запахом ладана возле гроба, ни с застарелой вонью бензина в машине.
Безана взял Кристину за руку и повел в комнату. Он шел так уныло и печально, что она растерялась и тоже расстроилась. Кристина села на краешек кровати, но раздеваться не стала.
– Ты уверен, что тебе это сейчас нужно?
Марко помотал головой и вытянулся на кровати, тоже не раздеваясь. Длинные ноги не уместились, и ботинки торчали за пределами матраса. Ему хотелось заплакать, но он не смог. У него целых двадцать лет не получалось заплакать. Когда его бросила жена, он тоже не плакал. Марина плакала без конца и говорила ему: «Почему ты никогда не плачешь?» Вместо слез Марко чувствовал усталость. Захотелось уснуть, но уснуть, чтобы под боком кто-то был.
– Принести тебе пива?
Безана жестом поблагодарил ее, но остался лежать. Он смотрел на стену, где висели ожерелья Кристины. Чуть поодаль было зеркало, но смотреть в него не хотелось.
– Вот и пиво, – сказала Кристина, поставив бутылку на ночной столик. – Ты хоть ботинки сними.
Она нагнулась, чтобы расшнуровать обувь. Безана поднял голову, удивленный этим поступком. Кристина была не из тех женщин, кто любит проявлять заботу. Однако она могла почувствовать, как ему тяжело. Неужели она пыталась освободить его от этой тяжести?
– Хочешь, я приготовлю тебе ванну? Может, бутерброд? Или тарелку макарон?
Безана не смог ответить: у него перехватило дыхание.
– Марко, да что с тобой происходит?
– Со мной происходит то, что я не хочу бросать работу, даже если она мне осточертела.
Кристина улеглась рядом с ним и погладила его по голове.
– Сколько лет ты никуда не выезжал?
– Кроме как в худшие из итальянских провинций? Все преступления совершаются здесь.
– Кроме как в худшие из итальянских провинций.
– Да всю жизнь никуда и не выезжал. Я ведь начал работать в газете, когда мне было двадцать. Даже мое свадебное путешествие сорвалось. Мы должны были лететь на Кубу. Но тут возле Кунео убили двоих стариков. Убийцей оказался сын. Он инсценировал ограбление, но никого из журналистов под рукой не оказалось. И вместо Кубы я отправился в Кунео.
– Поехали со мной, как только тебя отправят на пенсию. Обещай мне.
Безана повернулся к Кристине и взял ее за руку.
– Не могу. Не смогу бросить эти тихие и адские места. И знаешь почему? Это мой мир. Несмотря на то что я знаю его вдоль и поперек, он не перестает удивлять меня.
16 января
Стояло морозное утро. Солнце дрожало в дымке, как яичный желток. Безана влетел в дом Иларии, когда она была еще в пижаме.
– Тебе пять минут на сборы. Мы едем в Дзоньо [101].
– Зачем? И где этот Дзоньо?
– Это место, где когда-то находили приют несовершеннолетние матери из прекрасной Бергамаски.
– А мы там зачем?
– Помнишь, Джорджо как-то сказал, что Брешани приемный? Я сегодня ночью подумал: никто ведь не придал этому значения. Мы должны разыскать его биологическую мать.
– Ты ведь никогда не сдаешься, правда?
– Верно, не сдаюсь. Есть в этой истории что-то такое, что от меня ускользает. Я должен понять почему.
Илария вздохнула.
– Тогда едем в Дзоньо.
Сидя в машине, Безана договорился по телефону с сестрой Костанцей. Она была единственная, кто остался на ферме после того, как центр закрыли в 1980 году. Остальные сестры приехали из других мест. Сейчас это филиал Каритас [102]. Они время от времени принимали семьи беженцев, но работу с несовершеннолетними матерями недавно прекратили. Когда Безана и Пьятти приехали, сестра Костанца уже ждала их у дверей, хотя и сильно мерзла. Было заметно, что она очень волнуется. Наверное, никто раньше не спрашивал ее о той огромной работе, которой она занималась все эти годы, и уже сам факт того, что сейчас специально приехали журналисты, заставил ее волноваться больше обычного.
– Мадре, вы простудитесь, – сказал Безана, пожимая ей руку.
– Ничего страшного, – ответила она. – Я боялась, что вы меня не найдете. Знаете, эти барышни такие бестолковые… – прибавила она, махнув подбородком в сторону молоденьких монашек, всех до единой темнокожих. – Они в Италии десять лет, но до сих пор не выучили ни слова по-итальянски. – Сестра пригласила их в небольшую гостиную, где стояли два кресла, обитые потертым бархатом. – Эти люди умеют устраиваться.
Илария и Марко переглянулись. Но удивляться тут было нечему. В этих местах флаг Лиги Наций развевается чуть ли не на каждом балконе. Даже на дорожных указателях наклеена символика Лиги, словно для того, чтобы сбить с толку иммигрантов: пусть поплутают. Но, по иронии судьбы, они приходят именно сюда. И на пустынных площадях постоянно можно видеть их закутанные фигуры, которые крадучись, осторожно и тихо переходят на другую сторону. Рядом с баром, где собираются пенсионеры, за стаканчиком ликера обсуждая последний футбольный матч или сидя за игровыми автоматами, соседствует другой, откуда слышится только арабская речь. И даже не вполголоса.
– Хотите горячего чая?
