Стивен Кинг - Кто нашел, берет себе

Пит шагает. Внутри, от груди и ниже, все стало жидким и пребывает в непрерывном движении. Он надеется, что не обмочится, как младенец. Едва ли в этом будет что-то удивительное: наверняка он не будет первым, кто надул в штаны, увидев направленный на него пистолет, – но почему-то это имеет большое значение. Он водит по стене левой рукой, находит выключатель, щелкает. Когда видит, что лежит на ковре, пытается закричать, но горло перехватывает, и с губ срывается едва слышный стон. Мухи жужжат и летают над изувеченным лицом мистера Холлидея. От которого мало что осталось.

– Знаю, – сочувственно говорит продавец. – Зрелище не из приятных, верно? С наглядными уроками иначе не бывает. Он меня разозлил, Пит. Ты хочешь меня разозлить?

– Нет, – отвечает Пит пронзительным, дрожащим голосом, больше похожим на голос Тины, чем на его собственный. – Не хочу.

– Тогда будем считать, что свой урок ты выучил. Заходи. Двигайся медленно, но можешь постараться ни во что не вляпаться.

Пит идет, почти не чувствуя ног, прокрадывается слева, вдоль одного из книжных шкафов, пытаясь ступать только там, где ковер не пропитался кровью. Таких мест не много. Первоначальная паника сменяется волной ужаса, которая накрывает его с головой. Он постоянно думает об этих красных губах. Постоянно представляет себе большого злого волка, который говорит Красной Шапочке: Чтобы лучше тебя целовать, моя милая.

«Я должен думать, – говорит себе Пит. – Должен, или умру в этой комнате. Может, я все равно умру, но если не смогу думать, это случится обязательно».

Он пробирается вдоль черно-пурпурного пятна, пока столик вишневого дерева не преграждает ему путь, и он останавливается. Идти дальше – значит наступить на окровавленную часть ковра, а она может оказаться еще влажной и чавкнуть. На столике хрустальные графины со спиртным и несколько приземистых стаканов. На столе он видит топор, свет от потолочной лампы отражается от лезвия. Конечно, это то самое орудие, которое мужчина с красными губами использовал для убийства мистера Холлидея, и Пит полагает, что топор оставили на столе, чтобы напугать его, но вместо этого от вида топора разум его проясняется, как от увесистой затрещины.

Дверь за спиной Пита закрывается. Продавец, который скорее всего вовсе не является продавцом, приваливается к ней, нацелив забавный маленький пистолет на Пита.

– Ну вот. – Он улыбается. – Теперь мы можем поговорить.

– О… о?.. – Пит откашливается, делает новую попытку, с большим успехом. – О чем? О чем нам говорить?

– Не валяй дурака. О записных книжках. Которые ты украл.

Тут до Пита наконец доходит. У него отвисает челюсть.

Продавец, который не продавец, улыбается:

– Я вижу, все стало на свои места. Скажи мне, где они, и ты, возможно, выйдешь отсюда живым.

Пит так не думает.

Он уверен, что знает слишком много, чтобы выйти отсюда живым.

Покидая класс мистера Рикера, девушка улыбается, то есть общение с учителем прошло успешно. Она даже машет рукой – возможно, им троим, более вероятно, только Джерому – и спешит по коридору.

Мистер Рикер, который проводил ее до двери, смотрит на Ходжеса и его спутников:

– Могу я вам чем-нибудь помочь, леди и джентльмены?

– Маловероятно, – отвечает Ходжес, – но попытка – не пытка. Позволите войти?

– Разумеется.

Они садятся в первом ряду, как примерные ученики. Рикер устраивается на краешке своего стола, чего не позволил себе при общении с юной дамой.

– Я практически уверен, что вы не родители. Так что случилось?

– Мы здесь по поводу одного вашего ученика, – отвечает Ходжес. – Его зовут Питер Зауберс. Мы думаем, что у него проблемы.

Рикер хмурится.

– У Пита? Маловероятно. Он один из лучших учеников за всю мою карьеру. Искренне любит литературу, особенно американскую. Каждую четверть – среди отличников. И какие, по-вашему, у него проблемы?

– В том-то и дело, что мы не знаем. Я спросил его, но он не стал говорить.

Рикер хмурится еще сильнее.

– Совершенно не похоже на Пита Зауберса, с которым я общался.

– Это как-то связано с деньгами, которые, похоже, попали к нему несколько лет назад. Я бы хотел рассказать вам все, что нам известно. Много времени это не займет.

– Пожалуйста, скажите, что это никак не связано с наркотиками.

– Не связано.

На лице Рикера – облегчение.

– Это хорошо. Я видел многих сбившихся с пути, и умные в такой же опасности, как и тупые. В некоторых случаях – даже в большей. Рассказывайте. Помогу, если это в моих силах.

Сначала Ходжес рассказывает о деньгах, которые начали приходить в дом к Зауберсам, когда семья переживала самые тяжелые времена. Говорит о том, что через семь месяцев после того, как загадочные деньги перестали приходить, Пит стал подавленным и несчастным. Заканчивает, вспоминая о твердой уверенности Тины в том, что ее брат попытался добыть больше денег, возможно, из того же источника, но в итоге попал в трудное положение.

– Он отрастил усы, – задумчиво говорит Рикер, когда Ходжес замолкает. – Он сейчас учится у миссис Дэвис, на курсе «Литературное творчество», но я как-то встретил его в коридоре и пошутил по этому поводу.

– И как он воспринял вашу шутку? – спрашивает Джером.

– Не уверен, что он меня услышал. Казалось, он на другой планете. Но с подростками это обычное дело, как вы, я полагаю, знаете. Особенно когда до летних каникул рукой подать.

– Он когда-нибудь упоминал про записную книжку? – спрашивает Холли. – «Молескин»?

Рикер думает, а Холли с надеждой смотрит на него.

– Нет, – наконец отвечает он. – Вроде бы нет.

На лице Холли читается огорчение.

– Он к вам с чем-нибудь приходил? – спрашивает Ходжес. – С какими-то проблемами, пусть самыми мелкими? У меня взрослая дочь, и я знаю, что иногда они говорят о своих проблемах не напрямую. Наверняка вы в курсе.

Рикер улыбается:

– Тот самый знаменитый друг.

– Простите?

– Скажем, «у меня есть друг, от которого забеременела его подружка». Или «у меня друг, который знает, кто исписал антигейскими лозунгами стену в раздевалке». Через пару лет работы в школе каждый учитель знает этого знаменитого друга.

– Пит говорил вам о таком друге? – интересуется Джером.

– Насколько я помню, нет. Очень сожалею. Я бы с удовольствием помог, но – увы.

Теперь спрашивает Холли, тихо, безо всякой надежды:

– Никогда не говорил о друге, который вел тайный дневник или нашел какую-то важную информацию в записной книжке?

Рикер качает головой:

– Нет. Мне правда очень жаль. Это ужасно, если у Пита действительно проблемы. Он написал одно из лучших сочинений, которые я когда-либо получал от ученика. О трилогии про Джимми Голда.

– Джон Ротстайн. – Джером улыбается. – У меня была футболка с надписью…

– Можете не говорить, – прерывает его Рикер. – Дерьмо ни хрена не значит.

– Если на то пошло, нет. Тоже цитата, но о том, что кто-то – не подарок на день рождения.

– А. – Рикер улыбается. – Эта.

Ходжес встает.

– Мне больше нравится Майкл Коннолли[26]. Спасибо, что уделили нам время. – Он протягивает руку. Рикер ее пожимает. Джером тоже встает, но Холли остается сидеть.

– Джон Ротстайн, – говорит она. – Он написал книгу о подростке, которого до такой степени достали родители, что он убежал в Нью-Йорк, правильно?

– Да, это первый роман трилогии про Джимми Голда. Пит буквально бредил Ротстайном. Может, до сих пор бредит. Возможно, в колледже он найдет новых героев, но когда учился в моем классе, думал, что Ротстайн ходил по воде. Вы читали его произведения?

– Никогда. – Холли поднимается. – Но я большая поклонница кино, поэтому часто захожу на сайт dead-line.com, чтобы прочитать новости Голливуда. Там есть статья о том, как продюсеры хотели снять фильм по «Бегуну». Но какие бы суммы ни предлагали Ротстайну, он посылал всех к чертовой матери.

– Похоже на Ротстайна, – кивает Рикер. – Знаменитый грубиян. Ненавидел кино. Заявлял, что это искусство для идиотов. Высмеивал кинематограф. Кажется, у него есть эссе на эту тему.

Холли оживляется.

– Потом его убили, а завещания он не оставил, и снять фильм так и не смогли из-за юридических проблем.

– Холли, нам пора, – говорит Ходжес. Он хочет как можно быстрее приехать к дому Зауберсов. Где бы сейчас ни находился Пит, туда он придет обязательно.

– Да… пожалуй… – Она вздыхает. Хотя Холли под пятьдесят и она принимает нормотимики[27], она по-прежнему слишком много времени проводит на эмоциональных «американских горках». Вот и теперь свет в ее глазах гаснет, и выглядит она крайне расстроенной. Ходжес ее жалеет, хочет сказать, что пусть не всегда интуитция срабатывает, надо обязательно прислушиваться к ней. Потому что когда срабатывает, это чистое золото. Не жемчужина мудрости, но Ходжес дает себе зарок обязательно сказать Холли об этом, когда они останутся вдвоем, чтобы хоть немного ее подбодрить.