Сара Рейн - Темное разделение

Позже

Полночь, и я по-прежнему не могу описать эти переживания, они давят на меня тяжелым грузом. В общей путанице эмоций все яснее начинает формироваться чувство вины. Я должна была знать, я должна была почувствовать, что мои дети не умерли: что я за мать, если не знала, что они живут где-то в этом мире! Но ведь были похороны, и этот душераздирающий гроб, и Эдвард сказал, что они умерли.

Эдвард сказал, что они умерли. К этой мысли я возвращаюсь снова и снова.

2 часа ночи

Мне не удалось совсем успокоиться, но думаю, что нужно постараться записать все события. (Смогу ли я когда-нибудь показать эти страницы Виоле и Соррел? Возможность этого пугает меня и одновременно переполняет радостью.) Итак, я укрылась шерстяной шалью и села за маленький столик у окна. Клари (она пришла на смену Мэйзи в качестве горничной) зажгла мне огонь, и теплые угли еще освещают комнату. Света мало, чтобы писать, и я зажгла небольшую лампу и поставила ее на стол. На улице тихо, а здесь лишь размеренный бой каминных часов и треск углей умирающего огня. Мне кажется, что во всем мире я одна не сплю.

Сегодня, нет, уже вчера, поскольку давно уже за полночь, день начинался как самый обыкновенный, хотя ни один день с Флоем не может быть обыкновенным. Когда я ехала в госпиталь, не случилось ничего из ряда вон выходящего. Было холодно и свежо — люблю такие осенние дни, — и я села на трамвай до центра. Эдварда это шокирует, но я люблю трамваи, я люблю наблюдать за людьми в вагоне и думать о них. Это быстрый и удобный способ проехать через весь Лондон (хотя трамвай грохочет, и внутри довольно пыльно, так что я надеваю шапочку автомобилиста и шифоновый шарф).

Флой пришел в центр раньше меня, он разговаривал с человеком из группы, которую он помогал переправить из Франции. Увидев меня, он направился ко мне и сказал без предисловий:

— Шарлотта, тебе нужно узнать об одной вещи. Где мы можем поговорить с глазу на глаз?

И мы пошли в одну из маленьких комнат, переделанных под офисы из бывших гримерных; он усадил меня и казалось — так непохоже на Флоя, — что он не знает, что сказать дальше. Наконец он опустился передо мной на колени и взял мои руки в свои. Он начал говорить, и вся комната закружилась у меня перед глазами.

— Шарлотта, любовь моя. Речь о Виоле и Соррел.

— Что? — Сердце мое забилось от ожидания. Флой еще раз умолк, а затем сказал:

— Они живы.

Я не упала в обморок и не заплакала, хотя, скажу прямо, была готова к этому. Я только крепче сжала руки Флоя, бледная и сентиментальная, как героиня Викторианской эпохи, пока комната не перестала безумно вращаться вокруг меня. Не знаю, сколько прошло времени, прежде чем я смогла сказать:

— Этого не может быть. Были похороны. Был гроб — они похоронены, Флой! — Я опять остановилась, поскольку мне представилось кошмарное видение, как близнецы задыхались в своей могиле, еще живые. Не мертвые, а лишь уснувшие…

— Что-то похоронили тогда, — сказал он и, видя мое состояние, добавил: — Нет, я не имею в виду ничего ужасного. Я думаю, гроб был наполнен камнями или чем-то тяжелым. Но Виолы и Соррел не было в нем.

— Я ужасно глупая, Флой, но я не понимаю…

— У меня было больше времени подумать об этом, Шарлотта, — сказал он. — Вся ночь. Послушай, мог ли Эдвард лгать тебе о смерти близнецов? Мог ли он подкупить людей?

— Ты имеешь в виду, заплатить им, чтобы они подтвердили, что близнецы мертвы?

Комната перестала раскачиваться, как палуба корабля в шторм, но я все еще чувствовала себя не в себе. Как во сне, где все кажется не тем, что оно есть.

— Он мог так сделать, но я не понимаю зачем. Флой по-прежнему стоял на коленях возле моего стула, мои руки в его руках.

— Бедная моя любовь, — сказал он очень нежно. — Ты так искренна и честна, ты целостная натура. Не все так прямы, как ты, не все полны света. В характерах людей есть чернота, и у меня она проявляется иногда. И у Эдварда. Он претенциозный и ограниченный, он кичится своими небольшими достижениями и думает, что ничего, кроме богатства и социального статуса, не имеет значения.

Флой был совершенно прав, говоря об этом, хотя мне бы следовало попытаться защитить Эдварда.

— Рождение близнецов поставило Эдварда перед дилеммой, — продолжал Флой. — Его видение будущего своей семьи и того, как он будет выглядеть в глазах окружающих, не предполагало двух не совсем нормальных детей. Эдвард принадлежит к той жалкой прослойке общества, которая смотрит на отклонения от нормы как помеху. И даже считает это постыдным. И он посчитал близнецов большой помехой, может быть, даже компрометацией своей мужественности. — Он улыбнулся мне нежной, понимающей улыбкой. — В любом случае он не знал, что они — не его.

— Нет. Продолжай. Расскажи мне все.

— Все это лишь предположение, — сказал он, — но я не знаю, как это могло произойти иначе. Я думаю, как только родились близнецы, Эдвард стал вынашивать план отдать их в учреждение. Но он знал, что ты никогда не согласишься на это.

— Конечно, нет!

— Эдвард знал это, поэтому он никогда не заводил об этом и речи. Он сказал тебе, что девочки умерли, заплатил нескольким людям за молчание — врачам, сестрам, церковным властям, бог знает кому еще! — и затем отдал близнецов в какой-то детский приют. Это единственный возможный ответ, Шарлотта!

— Сиротский приют, — сказала я, остолбенело глядя на него. — Он отдал их в сиротский приют.

Против воли ужасный образ работного дома в Мортмэйне, и вся его тьма, и тоска всплыли перед моим внутренним взором. У людей есть чернота, сказал Флой, но и у зданий есть чернота и тьма. Мои прекрасные дети были увезены в место, подобное Мортмэйну?

— Флой, — сказала я, — где они сейчас? Виола и Соррел?

Я вдруг осознала, что по-прежнему крепко сжимаю его руки, отпустила их и вместо этого ухватилась за деревянный подлокотник.

— Они в Лондоне, — сказал он. — Я не успел узнать подробнее, что в точности случилось с ними, — мы сможем сделать это позже, — но они здесь, в Лондоне, Шарлотта.

— Где?

Глаза Флоя загорелись подлинным состраданием; таким я его еще не видела.

— Они в руках человека по имени Мэтт Данси, — сказал он. — Почему ты подскочила?

— Это сейчас не важно.

— Данси владеет домами с плохой репутацией.

— Он владеет борделями, — сказала я зло. — Домами разврата. Не похоже на тебя, чтобы ты прибегал к эвфемизмам, Флой.

— Мне жаль. Публичные дома Данси — худшее, что можно себе представить, — сказал он, — маленькие мальчики и девочки. Но Виола и Соррел не в публичном доме; у Данси есть и другие интересы. Он держит мюзик-холлы.

Я посмотрела на него беспомощно:

— Близнецы не могут быть в мюзик-холле. Они дети! Им четырнадцать лет!

— Данси показывает их в шоу уродов.

На этот раз темнота подступила так близко, что я потеряла сознание.

5.30 утра

Едва светает, но я уже слышу миссис Тигг и Клари, как они ходят внизу — звенят посудой и выгребают золу из печи. Через час — может быть, позже — я спущусь, и они приготовят мне чашку чая. Миссис Тигг удивится, увидев, что я поднялась так рано, и спишет это все на мерзкую войну, поднимающую христианок с постели ни свет ни заря, и попросит позволения принести мне завтрак в комнату.

Милостивой волею судеб Эдвард еще не вернулся, он продолжает заниматься поставками в армию. Я не представляю себе, как смогу посмотреть ему в глаза после всего этого, и не представляю себе, как смогу оставаться его женой после этого. Я многое могу простить, но если подозрения Флоя подтвердятся, я никогда, никогда не прощу Эдварда.

Не знаю, что делать дальше, но знаю, что найду моих детей, найду.

Если Флой вызвал потрясение у читателя, назвав Мэтта Данси похитителем Тэнси, то еще большее потрясение он приберег напоследок.

Двойной удар, думал Гарри, глядя на последнюю страницу «Врат слоновой кости», перечитывая в пятый или шестой раз, как Тэнси и Энтони отправляются в финале в путешествие, рука в руке на фоне заходящего солнца.

Это было путешествие, о котором Тэнси не могла даже думать, и она никогда бы сама не отправилась в такое путешествие. Но Энтони хотел этого, он хотел прогнать всех призраков, и Тэнси согласилась.

Они ехали на поезде — и это само по себе уже было приключением, и на станции они наняли повозку и пони — Тэнси гордилась Энтони, который разбирался в таких вещах и который знал, что нужно заплатить еще пенни сверху. Мужчина снял шапку, когда они сели в повозку, и сказал:

— Благослови вас Бог, вы настоящий джентльмен.

Тележка катилась по извилистым дорогам с полями по обеим сторонам до перекрестка с указателем дорог для путешествующих. Они свернули налево, и Тэнси увидела силуэт церкви вдали.