Станислав Птаха - Красная готика
Чагин, просто позвонил из колхозной амбулатории нервному экс-ротмистру, которого хорошо знал, и тот немедленно приехал на встречу с социально активным старцем. Какой девиз был у милейшего де Лурье? «Служу и покоряю». Девиз комиссара… Нет — не красного конечно. Комиссара Ордена. По функциям в Ордене комиссары — как догадался Прошкин из переписки — что-то вроде него самого — то есть своего рода орденское НКВД — лица, ответственные за соблюдение Устава, внешнюю конспирацию и внутреннюю безопасность…
Прошкин запоздало понял — в жизни действительно нет ничего случайного — ткнись он солнечным днем 17 июля в третью нотариальную контору — он тоже не застал бы нотариуса — как не застал его в первой нотариальной конторе. Возможно, его встретила бы табличка ремонт, или оказалось бы, что государственный служащий болен. Словом, коллега де Лурье, после общения с Феофаном, жаждал познакомиться с «Хранителем и ревнителем бдительности», в миру носившим фамилию Баев, лично и предпринял для этого необходимые шаги…
Впрочем, познакомиться с Сашей он хотел еще с той самой минуты, когда объединил усилия с решившим «скоропостижно скончаться» отцом Феофаном. Мудрому старцу требовалось как можно скорее известить молодого «Хранителя» — Баева, подвергавшегося ежесекундной опасности, о грядущих серьезных переменах международной ситуации, как для СССР, так и для всей Европы — помнится, когда Прошкин посетил отца Феофан на кануне памятной ночи, премудрый старец как раз штудировал Пакт о ненападении, опубликованный в газете, изданной на месяц раньше положенного. Видимо, неожиданная политическая новость здорово повлияла на планы бывшего служителя культа, да и для Александра Дмитриевича она была весьма существенной…
Встретившись, де Лурье и Чагин нанесли визит в жилище Баева, но не застали Сашу дома — он как раз потягивал розовое вино и развлекался светской беседой в доме Прошкина.
А в гости к Прошкину товарищ Баев отправился как раз по тому, что не имел привычки доверять людям, кем бы они ни были — хоть бы даже и членам Ордена. И как человек прозорливый, попросил наивного, доверчивого, да к тому же, — как то не плачевно, но надо признаться — не обремененного ни богатым интеллектуальным багажом, ни даром интуитивных озарений, товарища — майора, далекого от мира сложных внешне и внутренне политических интриг, спрятать символ должности казначея Ордена — саблю с надписью и… Прошкин в который раз тяжело вздохнул — дивясь былой неповоротливости собственного ума — и ту самую вожделенную «связку бумаг» — папку с записями Деева, по всей вероятности косвенно указывающими на способ, гарантирующий безопасный доступ к казне. Умен был товарищ Баев — нечего сказать! Поэтому где Прошкин саблю спрячет, даже знать не хотел. А насчет папки, подаренной ему Сашей под видом частных записей комдива Деева «О магии в быту», Прошкин бы молчал при любом развитии событий, наученный недавним горьким опытом коллекционирования магических знаний. Походило на то, что товарищ Баев на счастливое будущее для себя мало рассчитывал, и прятать все ценное, чем располагал, в одном месте не стал. Орденскую печать, излеченную из-за зеркала, он вообще постоянно носил при себе — ну не на пальце конечно, а в высоком каблуке изготовленного на заказ изящного сапожка. Где же еще? Зачем иначе ему понадобилось бы переобуваться в казенную обувь? Прошкин продолжал выстраивать события в хронологическом порядке.
С соблюдением или нет надлежащих формальностей, предусмотренных тайным Уставом, Александр Дмитриевич получил свои регалии в Ордене, не Прошкину судить, но во всяком случае свой долг «Хранителя» он исполнял достойно и был готов скорее умереть, чем поделиться древними секретами. Хотя — кто знает, мог ли Баев умереть в принципе — в общепринятом физическом смысле? Ну, в любом случае, прежде чем умирать, рациональный Саша печать предпочел спрятать там, где ее никогда не найдут — да попросту не будет искать никто, кроме него самого — в вещевом складе Н.-ского Управления НКВД. Именно за этим он поехал от Прошкина в Управление, стащил там всю свою одежду и даже САПОГИ — хотя испачкана была только гимнастерка, отдал весь комплект начхозу Агеечу — в стирку, а у него взял тоже полный комплект самой обыкновенной формы со склада — тоже с САПОГАМИ. В результате такого маскарада Прошкин и Борменталь под утро обнаружили бездыханного Александра Дмитриевича в его квартире в совершенно не свойственном ему облачении…
Кто пытался отравить Сашу и поджег особняк? В который раз спросил себя Прошкин. И вспомнив Сашину истерику в кабинете Корнева, после чтения статьи о гипнотизере — убийце, рискнул предположить, что это был недоброй памяти Генрих Францевич — воплощавший некие могущественные и враждебные Ордену силы. Охарактеризовать такие силы Прошкин не решился бы, но в том, что они существуют, не сомневался ни минуты. Ни будь у Ордена врагов — зачем наследникам то ли рыцарей, то ли каменщиков — призванным распространять свет благодатного древнего знания, ведущего к прогрессу и процветанию — скрываться за десятками тайных покровов, как помогавшие поселянам мальчишки из книги Гайдара за нарисованной на дачном заборе пятиконечной звездой?
Отсутствие Саши дома сильно встревожило его визитеров — они даже не были уверены, жив ли он еще? В надежде, что расчетливый и осторожный Баев вряд ли повсеместно таскает с собой документы и громоздкий перстень с печатью, и спрятал их, скорее всего в одежде, гости, оставляя квартиру, прихватили с собой гардероб Александра Дмитриевича и затем, на досуге — исполосовали его на мелкие лоскутья, пытаясь отыскать упомянутые «артефакты». Остроумно свалили тряпье в гроб, и отправили в Прокпьевку — хоронить — в предназначенной Отцу Феофану могиле. А перед этим — попытались заглянуть в особняк фон Штерна — вышло очень своевременно — там как раз начинался пожар, о котором они тотчас сообщили в органы…
Итак, убивать Сашу, или даже просто ссориться с ним в планы его соратников по Ордену не входило. Приемник красного Магистра Деева, практически единолично знавший о тайнах казны, был нужен им живым, здоровым, и по возможности лояльным к руководству этой загадочной организации. Дабы не маяться в безвестности о судьбе строптивого молодого человека, Феофан оправился выяснить, что же произошло с Сашей по месту его работы — в Управлении. Он обернул сигнальный экземпляр детской книжки, содержание которой вызывало неоднозначные ассоциации, поступивший ему, как библиотекарю еще до массового выхода тиража, в газету. Ту саму, повествовавшую о грядущем примирении и дружбе с Германией, значившем радикальное изменение политической ситуации. И отдал сверток дежурному по зданию — Вяткину, с просьбой передать товарищу Баеву заказанную в библиотеке книгу.
Возня со свертком в Управлении продолжалась долго — по меньшей мере, три часа. Будь Саша на месте — он сразу же вышел бы к посетителю, получающему газеты прямиком из завтрашнего дня. А раз этого не произошло, значит, с Сашей случилось что-то скверное. Разузнать что он в больнице, и в какой именно, таким многоопытным людям как отец Феофан и Мазур труда не составило.
Навещать Сашу в лечебном учреждении пришлось опять Феофану — но не в только в силу добросердечия. Просто, доктор Борменталь прекрасно знал Мазура. Причем совсем не как государственного нотариуса — а как белогвардейского офицера, ротмистра де Лурье. А вот со служителем культа доктору — нигилисту общаться прежде не доводилось. Среди добропорядочных людей навешать больного с пустыми руками не принято. Вот безбородый пожилой посетитель и прихватил с собой некоторые предметы, необходимые пациенту в больничном покое. Что же там было? Прошкин принялся вспоминать и даже мысленно составил список — пижама из китайского шелка, серебренная ложка, портсигар, альбом для рисования, набор пастели, пистолет и шелковый халат — ни одного из этих предметов Прошкин в квартире у Баева не видел! Ни во время их с Корневым не санкционированного короткого осмотра. Ни потом — во время подробного обыска, после того, как бездыханного Александра Дмитриевича увезли в больницу. Даже портсигар был другим — Прошкин прекрасно помнил шлифованную блестящую и покрытую позолотой крышку Сашиного портсигара. А тот, что продемонстрировал ему доктор в ординаторской, был матовым, с тиснением. Похоже, представители Ордена искали способа расположить недоверчивого кавалера к переговорам, — и как теперь выяснялось вполне легитимного претендента на высокие должности, сделав больному маленький подарок из милых Сашиному сердцу дорогих безделушек.
Пока доктор Борменталь, которого добрейший Феофан, обрядившийся в медицинский халат, совершенно справедливо назвал «ротозеем», разглядывал эти затейливые предметы, а затем, расписывался в очень похожих на настоящие описях, прыткий старик припрятал в карман его рабочий блокнот с записями о состоянии пользуемых им больных. Так частные заметки медика стали предметом строго сравнительного анализа, который провел бдительный страж де Лурье.
