Николь Жамэ - Тайна острова Химер
Он поднял глаза и радостно вскрикнул, когда на лицо упали капли дождя. Оттуда, далеко сверху, небо протягивало ему руку.
Оживившись, он стал быстро карабкаться вверх, глотая по две ступеньки сразу.
Мать Клеманс рассматривала молодую женщину, пришедшую ее допрашивать, и ей показалось, что она опять видит Мэри, какой та была осенью 1967 года.
Ровным голосом монахиня подтвердила, что маленький Пьер и Мэри Салливан дружили. Но ей ничего не было известно об имевшейся у него пряди ее волос.
— Но вас, дочь моя, ввели в заблуждение. Не отец поместил Мэри в этот монастырь, а ее мать, Луиза, ваша бабушка.
Зеленые глаза округлились. Значит, это Луиза решила разлучить Мэри и Райана…
Мать Клеманс вывела ее из заблуждения:
— Она не знала, что Мэри хотела убежать с Райаном. Впрочем, я думаю, ей даже было неизвестно о его существовании до дела на Лендсене…
— Но тогда почему она так поступила? — изумилась Мари.
Монахиня недобро улыбнулась:
— Оказывается, Мэри случайно узнала, что у ее матери была связь на стороне, и пригрозила все рассказать отцу. Эндрю уже очень обессилел от своей болезни, конец был близок, и Луиза боялась, что он может лишить ее наследства.
— Она избавилась от дочери, чтобы заставить ее молчать?
Клеманс подтвердила:
— Все не так романтично…
Мари сурово посмотрела на настоятельницу:
— Полагаю, вы закрыли на это глаза, потому что зависели от Луизы Салливан!
Не получив ответа, Мари решила блефовать, чтобы вызвать у монахини хоть какую-то реакцию.
— Луизе было известно о существовании лаборатории, созданной во время войны Жозефом Рейно, вашим отцом. Она знала, что Жак, ваш брат, вел в ней сверхсекретные работы с эмбрионами.
Лицо Клеманс оставалось каменным. Плотно сжатые губы не издавали ни звука.
Тогда Мари предъявила ей портрет Жака, датированный 1968 годом.
— Мэри оставила это свидетельство в кабинете поверенного в Руане, вместе с тетрадью, в которой описала свое пребывание здесь. В ней все описано подробно, — уточнила она, не сводя глаз с монахини.
— Читать ее, должно быть, ужасно скучно, — отозвалась ничуть не встревоженная настоятельница. — В монастыре так редки развлечения…
Мари оказалась в тупике. Почему-то загорчило во рту.
— Она пишет, что Жак Рейно — чудовище… И все порождаемое им чудовищно. На что она намекала? Это касается Лукаса?
Ничто не шевельнулось в лице матери Клеманс.
Маска.
Лукас совсем выдохся, когда наконец вылез на свежий воздух. Дождь хлестал по его лицу, но оно сияло.
Он закрыл глаза и полной грудью задышал водяной пылью.
Когда он приоткрыл веки, его поразил и несколько охладил вид окружавших его древних зубцов, снабженных бойницами.
Укрепленный замок?
От приступа тоски похолодели внутренности.
Он приблизился к одной из бойниц, уже заранее зная, что увидит за ней.
Ничего. Пустота. Тридцатью метрами ниже она оканчивалась острыми, как абордажные крючья, обломками скалы.
И океан — насколько видит глаз.
Башня Даны в давние времена слыла неприступной крепостью.
И тюрьмой, из которой никому не удавалось вырваться, живым по крайней мере.
Он вгляделся в остров Химер, распластавшийся перед его глазами в каких-то двухстах метрах. Утес, монастырь…
Его захлестнула мысль, что никогда он не сможет выбраться отсюда.
От отчаяния у него подкосились ноги, но тут он увидел ее.
Мари.
Она покинула монастырь и подходила к своей машине, стоявшей на утесе, когда вдруг из подлеска выскочил Лукас и встал перед ней, преградив дорогу.
Его глаза, обращенные на нее… Они были… безжизненными.
Волна страха пробежала у нее внутри.
Она собралась заговорить, открыла рот, но впервые в жизни у нее не нашлось слов.
После невыносимого молчания, разрываемого лишь завыванием ветра, он наконец сказал:
— Я не смог сесть на паром.
Голос звучал глухо. В нем слышалась с трудом сдерживаемая ярость.
— Отплытие отменили из-за шторма?
Зрачки его сузились.
— Мне не хватило мужества вынести испытание без тебя. Я должен был согласиться, чтобы ты поехала со мной.
— Вот как… А как же ты добрался сюда? — спросила она, снимая напряженность. — Ведь прилив…
— Я взял катер жандармерии… Почему ты мне солгала?
Мари хотела было сослаться на свое бретонское упрямство, но это звучало бы фальшиво. Тогда она сменила тактику.
Она пристально посмотрела ему в глаза, стала серьезной.
— Мне захотелось узнать, что эта монахиня скажет мне до того, как ее выслушаешь ты. Я сказала себе, что тебе и так досталось немало ударов судьбы. Я подумала, что могла бы смягчить некоторые, встав между ними и тобой. Знаю, я не права, что пришла одна… Я просто хотела избавить тебя от лишних неприятностей.
Напряжение Лукаса сразу спало.
— И что ты узнала? — осторожно спросил он.
— Немного, по правде говоря, — призналась она с легкой гримасой. — Вот разве что именно Луиза засадила сюда Мэри.
— Ты все мне сказала, ты уверена? Она не говорила тебе обо мне? О близнеце?
— Ничего, что ты уже не знаешь.
Он, казалось, обдумывал ответ и протянул руку, чтобы поправить волосы, которые ветер разметал по лицу Мари.
— Мне хочется все бросить. Немедленно. Покинем этот остров, — быстро заговорил он. — И пусть мы станем самими собой, как прежде. В другом месте это возможно, я уверен.
— А поиск правды? Расследование? — испуганно пролепетала она.
— Ангус вполне может сам справиться. А что до правды, единственное, что меня интересует, — знать, любишь ли ты меня еще настолько, чтобы со мной уехать.
Он привлек ее к себе, поцеловал в губы.
Нежная сладость поцелуя наполнила ее счастьем до такой степени, что он мог бы взять ее здесь же, на капоте машины.
Захлестнутый отчаянием Лукас не упустил ни крупицы из сцены, которая хотя и скрадывалась расстоянием, но поджаривала на медленном огне его сердце.
Его вопли уносились порывами ветра далеко, очень далеко от острова, где чудовище держало в объятиях женщину, которую он любил.
У него вдруг появилось искушение раз и навсегда покончить со страданием.
Будто почувствовав это, она отодвинулась от Другого.
На самом же деле зазвонил мобильник Мари.
— Не отвечай, — умоляюще попросил ее Лукас.
Но она уже приняла вызов, давший ей передышку.
Удивление ее было таково, что она не удержалась от сдавленного восклицания.
Кристиан!
Лукас грубо выхватил трубку из ее руки.
Челюсти его сжались, на скулах заиграли желваки.
Полагая, что говорит с Мари, шкипер не стал терять время на разглагольствования. Он умолял ее не приближаться больше к Лукасу, так как у него имелись неопровержимые доказательства того, что он убийца.
Он просил ее о встрече, но связь сразу прервалась.
Лукас в упор смотрел на Мари, чей загар исчезал под смертельной бледностью.
— Похоже, твой ухажер вновь объявился. Причиной больше, чтобы смыться отсюда.
Он схватил ее за руку и хотел увести силой, но она засопротивлялась.
— Я не могу уехать просто так. Осталось слишком много вопросов без ответов. И тот Лукас, которого я знала, не бросил бы вот так расследование.
Его лицо исказилось от ярости. Встав перед ней, он повысил тон:
— Тот Лукас, которого ты знала, сыт по горло твоими выдумками! Ты делаешь вид, что сочувствуешь. Но тебе наплевать на то, как я живу, что переживаю!
Он угрожающе наступал на нее.
— А я, кто я есть во всем этом? Никто! Ничто! Куча дерьма! Дурачок, которому ты только обещаешь, а сама ищешь любой предлог, чтобы встретиться с Бреа! Броситься в его объятия!
Глаза Лукаса налились кровью, как у одержимого бесами, он толкнул Мари. Она оступилась, упала навзничь. Лукас оторвал ее от земли, поставил на ноги.
Глухо и часто стучало ее сердце, дыхание прерывалось, рыдания вырвались из горла — совсем как в тех видениях, которые преследовали ее.
— Прекрати! Ты совершенно болен!
От пощечины она покачнулась, боль отдалась в голове.
— Ты никогда не должна говорить так! — Он грубо выругался, схватил ее за горло. — Никогда!
И тут она поняла, что он сейчас ее убьет.
Крик ужаса вырвался у нее.
Унесенный ветром, он взлетел, пронесся над башней, скатившись с нее эхом.
Но Лукас ее не услышал.
Его больше там не было.
От нехватки воздуха в глазах Мари помутилось.
И больше, чем болью в горле, сжимаемом стальными руками Лукаса, она была подавлена отчаянием при мысли, что смерть придет к ней от мужчины, которого она любила. Она встретила взгляд своего палача. Безумие и жестокость его глаз совсем сразили ее. Мари мгновенно поняла бесполезность дальнейшей борьбы — она проиграла.
