Мощи Распутина. Проклятие Старца - Уильям М. Валтос
53
Любая другая журналистка уже давно сидела бы на телефоне, подумал Росток. Почему Робин не звонит на станцию, не просит прислать ей оператора, чтобы тот заснял ее на фоне факультета и пары полицейских машин, взахлеб рассказывающую зрителям, как профессор Уильям Альцчиллер внезапно скончался, едва успев сделать важнейшее открытие в своей жизни.
Вместо этого она молча проследовала за Ростком в патрульную машину, села на пассажирское сиденье, поставив сумочку с ценным грузом себе на колени, предусмотрительно обхватив ее руками.
— Честно говоря, после всего увиденного я не прочь выпить, — вдруг заявила она. — Только не в баре. Мой дом по пути в Миддл-Вэлли. Можем заскочить, если хочешь.
Теперь, когда они работали вместе, предложение казалось уместным.
Робин Кронин жила в районе Скрантона, застроенном вековыми каменными особняками. Их основателями были владельцы антрацитовых шахт. Робин снимала две комнаты на первом этаже: высокие потолки, пояски над карнизом, свинцовое стекло в окнах и камин в стиле барокко. Аскетичность обстановки скрашивали ярко-красные и желтые подушки да пара коллекций, расставленных на полках. Внимание Ростка привлекли пять фарфоровых фигурок над камином. Они изображали ирландских лепреконов: четверо танцевали джигу, а один, с маленькой трубкой во рту, играл на искусно вырезанной скрипке.
— Коллекционные? — спросил он, взяв одну из фигурок в руки.
— Вероятно. Я точно не знаю. Они принадлежали еще моей бабушке.
Робин сбросила туфли и сделала попытку навести в комнате порядок, раскидав подушки по местам и закрыв ноутбук на рабочем столе.
— Дед оставил мне старую коллекцию матрешек, — сказал Росток. — Я тоже держу их на каминной полке.
— Такой брутальный полицейский играет в куклы? — усмехнулась она. — Как-то не верится.
— Во-первых, я вовсе не брутальный. По крайней мере, когда не ношу форму. А во-вторых, матрешки — это не просто игрушки, хотя дети тоже их любят. Матрешки — это форма русского народного творчества.
Когда вид комнаты наконец устроил Робин, она подошла к деревянному шкафу и открыла небольшой бар.
— Я почему об этом вспомнил… расследование напоминает мне набор матрешек, — он аккуратно поставил фигурку на полку.
— Ты на все смотришь как русский, да?
— Я и есть русский.
— Значит, ты должен любить водку, — не дождавшись ответа, Робин налила в два стакана по чуть-чуть «Столичной».
— По-твоему, это забавно? — сердито спросил он.
— Вовсе нет, — она унесла стаканы на кухню. Росток услышал, как она достает лед. — Я придумала, как сделать репортаж еще интереснее, — сказала она, возвращаясь и протягивая ему стакан. — Рассказать, как ты соединяешь русский фольклор и современные полицейские методы.
Робин села на кушетку, подтянув колени к подбородку и жестом пригласила его присесть рядом. Кажется, расстроилась, когда он предпочел кресло напротив.
— Что-то не похоже на «Столичную», — сказал он, отпив водки.
— Может быть, привкус скрантонской воды. У меня вчера закончилась питьевая, пришлось делать лед из водопроводной. Если хочешь, могу принести льда из упаковки.
— Нет, спасибо, — он сделал еще один глоток.
— Ты рассказывал об этих русских куклах…
— О матрешках. На них часто рисуют лица известных людей, но иногда делают на заказ с лицами семьи или друзей. Но лучшие матрешки всегда рассказывают какую-то историю. Все начинается очень просто: например, с императора Николая, и тебе кажется, что следующей будет императрица. Но следующим оказывается Ленин, а потом Троцкий или Сталин, а потом, например, голодающий крестьянин, и ты вдруг понимаешь, что смотришь не просто на лица, а на русскую историю. А может быть, просто становишься жертвой коммунистической пропаганды. — Росток усмехнулся. — Но какую историю рассказывают матрешки, ты не узнаешь, пока не доберешься до последней. Если их делали с душой, они всегда преподнесут сюрприз.
Прежде чем продолжить, он глотнул еще водки.
— Все это напоминает мне наше расследование. Думаешь, что все сходится, — а каждая разгаданная загадка открывает еще одну. И едва мне начнет казаться, что я нашел шаблон — например, маньяк, который охотится на стариков, — все люди начинают умирать своей смертью.
— Кроме нас, — сказала Робин.
— Кроме нас, — согласился Росток. — Пока у нас есть три стопроцентных убийства, пять смертей от чего-то, похожего на естественные причины, и одна идеально сохранившаяся человеческая рука, которая на поверку оказалась церковной реликвией. Настоящая матрешка! Вопрос в том, сколько матрешек у нас будет?
— Но ты же знал, чья это рука. Еще до того, как отнес ее к Альцчиллеру.
— Я не был уверен.
— Не был? — ее голос почти сорвался. — А по-моему, от Альцчиллера тебе нужно было только подтверждение. Я заметила, что ты не рассказал ему о бумаге, в которую была завернута кисть. И о надписи на ней.
— Значит, ты и это заметила.
— Я журналист. У меня работа такая: все запоминать. Что было написано на бумаге? Что-то на русском, да?
— Не на русском, — поправил Росток. — На старославянском.
— Ты сам расскажешь, или придется тебя соблазнить?
Милая улыбка сменилась на дерзкую. Он никак не мог понять, говорит ли она серьезно или просто дразнит его.
— Сначала я решил, что здесь какая-то ошибка, — сказал он наконец. — Или что надпись должна сбить с толку того, кто найдет руку.
— Что там было сказано?
— Старославянский сейчас используется нешироко, только в православных церквях…
— Росток.
— Это было просто имя. Мужское имя.
— Имя Распутина, верно? Григория Ефимовича Распутина.
Старик с внуком собирали голубику. Дед отдавал мальчику самые сладкие ягоды и улыбался, глядя, как они исчезают у него во рту.
— А что большевики? — спросил мальчик. — Они, наверное, тоже его не любили.
Старик ответил не сразу. Взглянув на него, мальчик подумал, что, наверное, зря упомянул старых врагов деда. Боль прежних дней до сих пор была жива в сердце старика.
— Большевики, конечно, делали вид, что не любят его, — сказал он наконец. — На деле же были рады его присутствию. Его влиятельность давала им способ обратить общественность против престола. Радикалы всегда умели ниспровергать своих врагов.
Старик печально покачал головой.
— Распутин был легкой мишенью. Он не был аскетом, в отличие от того же Макария. Как все крестьяне, он любил вино, женщин и песни. И как многие русские, нередко доводил эти пороки до предела. Петербургские газеты были полны статьями о его «кутежах», истории с готовностью подхватывались и раздувались сплетниками. Газетчики негодовали: его, женатого мужчину, так часто замечают в компании проституток! Хотя прежде никто не обращал внимания на подобное поведение политиков, генералов и дворян. Каждую ночь, проведенную Распутиным в городе, описывали как «пьяный дебош»,
