Кристофер Эйтс - Черный мел
— С днем рождения, Джолион, — сказал Чад.
LXX(iii). — Ты ведь не думал, что я забыл?
— Ты принес мне подарок? — спросил Джолион.
— Хорошая компания — сама по себе подарок. — Чад жестом указал на Коротышку.
Джолион расхохотался, он сдался висельному юмору, больше ему ничего не оставалось. Коротышка как будто тоже находил происходящее забавным. Он сел в кресло как-то боком и закинул ноги на подлокотник.
— Где Длинный? — спросил Джолион.
— У него другие планы, — ответил Коротышка. — Шлет искренние соболезнования.
Джолион, как обычно, опустился на кровать, а Чад — на стул на колесиках за письменный стол. Глядя на Джолиона, он раскатывал на стуле взад-вперед. Хорошо, хотя бы не улыбался.
— Тогда ладно, — сказал Джолион. — Я должен сделать объявление. Я ухожу из Питта, а еще…
Коротышка преувеличенно громко закашлялся, потом перебил его:
— Прошу извинить, у меня есть объявление. Если помните, в самом начале «Общество Игры» зарезервировало за собой право ввести в вашу Игру одно-единственное задание. Уверен, вы не забыли. И прежде чем вы, Джолион, скажете еще что-нибудь, пожалуйста, выслушайте меня… Видите ли, настало время огласить наше задание. Оно совсем простое, достанется тому, кто проиграет. — Коротышка с сожалением обвел рукой Джолиона и Чада, они испуганно переглянулись. — И кстати, если понадобится, мы сумеем настоять на том, чтобы задание было выполнено, что называется, от души. У нас имеются и средства, и способ добиться своего. — Коротышка махнул рукой, словно извиняясь. — Но вы оба люди порядочные, поэтому… Итак, вот в чем заключается наше задание… — Коротышка помолчал, видимо, наслаждаясь их страхом. — Проигравший обязан будет принять участие еще в одной игре, — сказал он. — И это, пожалуй, все, что могу сообщить… пока. — Коротышка с радостным видом пожал плечами и продолжал: — Для нас очень важно, чтобы игрок, участвующий еще в одной игре, был сильным. Жаль, конечно, что нам не достанется победитель, но это было бы несправедливо… Итак, чем бы ни завершился сегодняшний раунд, проигравший выполнит наше задание. Все остальное ему сообщат позже. Так сказать, вышлют стартовый пакет. С приветом от «Общества Игры». — Коротышка скрестил короткие ноги, вытащил из-за спины подушку и положил ее на колени. — Итак, Джолион, — он сладострастно улыбнулся, — вы, кажется, что-то хотели сказать?
Джолион заморгал, ему трудно было приспособиться к новой истине. «Общество Игры» подловило их обоих!
Собственная кровать показалась ему очень непрочной, как будто она была узким карнизом где-то высоко в горах. Джолион никогда не боялся высоты, но в тот миг понял чувства человека, который страдает высотобоязнью, — желудок сжался, словно репетировал падение, голова закружилась. Он понял: страшно боится «Общества Игры». Понял и кое-что другое. Игра уже давно не доставляла ему радости, это было очевидно. Но теперь она больше не была игрой. Она превратилась в часть его жизни. А в жизни есть некоторые важные вещи, их ни в коем случае нельзя лишаться. Ему не дали даже права выбора… Джолион почувствовал, как его губы слегка размыкаются, рот приоткрывается в попытке заговорить. Он произнес всего одно слово, ему показалось, оно слетело с его губ через целую вечность.
— Нет, — сказал он, борясь с тошнотой и чувствуя себя пешкой, зажатой в челюстях «Общества Игры». — Нет, — повторил он, — я больше ничего не хотел сказать.
Тишина. Коротышка подался вперед в кресле и посмотрел на Чада. И вдруг Чад стукнул кулаком по столу.
— Нет! Ты ведь говорил, что выходишь! — закричал он. — Нет, Джолион, ты проиграл. Ты сам признал мою победу. Ты поздравлял меня, ты…
Джолиона по-прежнему мутило. Рассеянно глядя на Чада, он испытывал смутное злорадство.
— Не помню такого нашего разговора, — сказал он, слова выходили из него механически, как будто запрограммированные его беспомощностью.
Чад вскочил на ноги и принялся сбрасывать вещи Джолиона со стола. Он швырял их о стену, на пол. Звенело стекло, таблетки отскакивали от пола. Он схватил книгу и вырвал из нее страницы, бросил на пол засушенную розу и топтал ее ногами, пока лепестки не превратились в пыль. Когда приступ закончился, Чад рухнул на стул и закрыл лицо руками. Потом, тяжело дыша, он опустил руки и в упор уставился на Джолиона.
— Ты уходишь из Питта, — сказал он, — ты не можешь продолжать. Все кончено. Тебе конец.
— Я буду жить в Лондоне, совсем недалеко отсюда, — возразил Джолион. — Можно доехать на поезде… Нет, Игру я не бросаю. Я из нее не выхожу.
— Наверное, ты шутишь! — крикнул Чад. — Ради всего святого, посмотри на себя! Джолион, тебе конец! Значит, ты будешь приезжать сюда на поезде и выполнять задания? Не трать понапрасну свое и наше время!
— А я устроюсь на местный автомобильный завод. И сниму квартиру на окраине Оксфорда.
— На автомобильный завод? Чушь какая!
У Джолиона пересохло в горле, и голос у него стал надтреснутым.
— Ничего еще не кончено. — Слова его были почти такими же разбитыми, как и он сам. Джолион закрыл глаза, голос звучал чуть громче хриплого шепота: — Я не ухожу, Чад! Я никуда не уйду. Не уйду!
LXX(iv).Они долго смотрели друг другу в глаза, а Коротышка неподвижно сидел в кресле со скрещенными ногами и улыбался, как счастливый Будда. Джолион сделал свой ход и теперь ждал.
Когда Чад нарушил тишину, ему удалось как-то взять себя в руки, пусть и не совсем.
— Значит, нам придется заключить своего рода договор, — сказал он, глядя в потолок. — К сожалению, приходится учитывать еще один фактор. Похоже, мне тоже придется бросить Питт раньше времени. Я должен вернуться домой, в Штаты. Возможно, некоторое время меня не будет. — В его голосе послышались взволнованные нотки: — Джолион, раз ты можешь менять Игру по своему усмотрению, значит, могу и я… Но не сомневайся, я вернусь, и мы продолжим. Игра откладывается только на время. Это не конец, Джолион, совсем не конец!
Джолион принялся отряхивать брюки, как будто их усыпали крошками.
— Ты сказал, тебя не будет некоторое время. Сколько это «некоторое время»? — спросил он, хладнокровно глядя на Чада.
— Возможно, уложусь в год, — сказал Чад, — а уж в два года точно.
— Ты не вернешься в колледж Сьюзен Леонард?
— Не твое дело, — ответил Чад. — Предлагаю перенести нашу встречу на два года.
Джолион медленно вскинул руки вверх и произнес:
— Ну а я предлагаю встретиться через пятьдесят лет. Нет-нет, лучше через сто.
— Не валяй дурака, — поморщился Чад.
— Нас осталось двое, — сказал Джолион, — значит, у тебя больше нет решающего голоса… Ни у кого нет решающего голоса. — Джолион притворился, будто ищет крошки, чтобы их стряхнуть. — Так что я буду валять дурака, если захочу.
Чад и Джолион долго смотрели друг на друга исподлобья. Коротышка спустил ноги на пол и встал.
— В таком случае «Обществу Игры» придется вмешаться, — заговорил он, расхаживая туда-сюда и заложив руки за спину. — Можно и подождать несколько лет… наверное, это будет даже полезно. То есть… кто знает, какое положение мы все будем занимать через десять лет, от этого происходящее станет бесконечно интереснее. Но учтите, Джолион, «Общество Игры» не может ждать вечно. И потом, ваш спор решается очень просто. — Коротышка взял с кофейного столика колоду карт. — В вашей игре какое-то время отсутствует азарт, элемент везения, — продолжал он, тасуя карты. — Давайте предоставим решение случаю. Один из вас вытянет карту. Достоинство карты будет соответствовать числу лет, после которого вы возобновите игру. Так как мистеру Мейсону требуется не менее двух лет, сделаем самой старшей картой туз. Валет — одиннадцать, королева — двенадцать, король — тринадцать, туз — четырнадцать. Вы согласны?
Они снова переглянулись и кивнули.
— Что ж, хорошо, — сказал Коротышка. — Мистер Джонсон, тяните карту!
LXX(v).Туз пик.
LXXI(i).Четырнадцать лет назад, в свой день рождения, я вытянул пикового туза.
Сегодня будет ровно четырнадцать лет.
LXXI(ii).Мой разум очень давно ускользал от меня — с той самой ночи на башне. «Джолион, ты победил».
Моя память к тому времени перестала быть моей надежнейшей защитой и опорой, она треснула в тот день, когда погиб Марк. Мой мозг как будто составил программу, призванную сохранить меня в здравом уме. Раз память могла ранить меня больнее всего, мозг отказался складывать прочные воспоминания. Вместо того он рисовал лишь бледные картинки. Их хватало только на то, чтобы выжить, но больше ни на что. Да, разуму приходилось меня защищать от меня самого.
