Крейг Смит - Портрет Мессии
Николь Норт вопросительно взглянула на Ричленда.
— Если кто и звонил, я этого не слышал! — огрызнулся священник.
— Расскажите ей о нашем разговоре, — предложил ему Мэллой.
— Ума не приложу, о чем идет речь! — Ричленд пытался выдавить улыбку, но безуспешно.
— Так что ты ему сказал?
Проповедник ткнул пальцем в Мэллоя.
— Он отказывался отдавать картину Джонасу до тех пор, пока мы не договоримся о твоем освобождении.
— Это правда, но не вся, ваше преподобие, — заметил Мэллой. — Положите руку на картину с Иисусом и поклянитесь именем Господа нашего, что говорите правду.
— Да как вы смеете!
— Что ты ему сказал? — продолжала настаивать Норт.
Ричленд молчал, и тогда Мэллой прояснил ситуацию:
— Дилемма была несложной. Я сказал, что могу использовать картину для вашего освобождения или же доставить ее в Нью-Йорк. Я сказал, что, если такие варианты его не устраивают, он никогда не увидит портрета.
— И что же он ответил? — спросила Николь, не сводя при этом взгляда с Ричленда.
— Он велел привезти картину в Нью-Йорк.
— Мою картину, — заметил Бранд.
Вдруг Джонас Старр разъяренно взревел:
— Не видать вам этой картины!
— Отдай ему портрет, — спокойно произнесла Норт.
Ричленд колебался.
— Нет! — воскликнул археолог.
— Отдай! — приказала Норт.
Старр потянулся за оружием, но Итан уже успел выхватить свое; он оказался куда проворнее старика.
— Вы что же, всерьез собрались в меня стрелять? — спросил Бранд.
Археолог молчал. Итан подошел к нему и забрал пистолет.
— Что вы хотите? — спросил Ричленд. — Назовите свою цену. Все, что угодно, только не это!
— Моя цена — эта картина.
— Отдай ему, Джим! — воскликнула Норт. — Я заплатила за нее сполна. И должна сдержать обещание! Пусть забирает, если она так ему нужна!
Итан убрал свой пистолет в кобуру, разрядил оружие Старра, сунул в карман обойму и отбросил пистолет. Потом разоружил Майка. Наконец он взялся за реликвию в руках Ричленда. Секунду-другую казалось, что тот не выпустит ее, но затем его пальцы разжались. Итан спросил:
— Так она моя?
— Да, — ответила Норт.
При этом она пристально смотрела прямо в глаза Ричленду, точно впервые видела этого человека.
Итан долго и с грустью любовался портретом, затем подошел к камину и швырнул его в огонь.
Ричленд взвыл и рванулся вперед. Он уже ухватил деревянную доску за угол, но восковые краски закипели от жара, и капли брызнули ему на руки.
С криком боли священник выронил картину и закружился по комнате. Николь Норт, совсем недавно узнавшая, сколь болезненны бывают ожоги, подошла и обняла его за плечи. Ричленд зарыдал.
Она все еще обнимала его, когда Мэллой, Итан и Кейт вышли из гостиной.
Глава 12
Нью-Йорк
2 декабря 2006 года
Мэллой стоял возле Рокфеллеровского центра и наблюдал, как катаются на коньках Пол Сорренто и Гвен. Она затеяли это представление ради него, и, надо сказать, получалось у них здорово. Уже зажглись рождественские огни. Каток был полон, но на какое-то время он просто забыл о толпе.
— Мне кажется, вы искали меня.
Голос, раздавшийся за спиной, принадлежал графине Клаудии де Медичи. Мэллой в изумлении обернулся.
— Господи… вы!
Графиня была одета, как подобает обеспеченной нью-йоркской даме средних лет — черное кашемировое пальто, длинный шарф, берет, перчатки. При виде реакции Мэллоя — смесь радости и изумления — в глазах ее зажглись знакомые лукавые искорки.
Сражение на вилле Корбо и все связанные с этим события на какое-то время затмили таинственное исчезновение графини де Медичи. Но позже Мэллой активно взялся за ее поиски. Он даже приезжал еще раз в Швейцарию, чтобы проследить те финансовые «ниточки», о которых ничего не знали швейцарские власти. Но и у него ничего не вышло. Деньги графини остались на ее счетах нетронутыми. Примерно неделю назад полиция сдалась окончательно, объявив, что графиня и ее слуга стали «жертвами какой-то грязной игры».
— Вы удивлены, Томас? Уж кто-кто, а вы должны бы знать, что я женщина не без связей и средств.
— Я так рад, что с вами все в порядке, — ответил Мэллой, внимательно оглядывая толпу.
— В данный момент я одна, — сказала графиня. — Но Рене по-прежнему со мной, если это вас интересует. И разумеется, испытывает трудности с английским, впрочем, и с немецким он тоже не слишком ладил.
Мэллой улыбнулся.
— Этот человек всегда умел объясниться.
— Несомненно.
— Так что же с вами произошло? — спросил он. — Ведь я заходил к вам в дом после того…
Мэллой огляделся по сторонам. Слишком много людей вокруг, они могут услышать. Кроме того, он не знал, как закончить вопрос.
Графиня жестом поманила его за собой, и они стали выбираться из толпы. Когда они оказались вдвоем, она сказала:
— Я услышала выстрелы и решила, что пришли люди Корбо. В подвале дома есть старый туннель, и я выбралась по нему. Когда Рене меня нашел и все рассказал, я поняла, что уже не могу вернуться.
— Но с вашими связями…
Не хотелось объяснять полиции, чем мы с вами занимались. А если бы Рене грозила тюрьма, мне бы пришлось все им рассказать. Оставалось только исчезнуть.
Мэллой покачал головой.
— Не следовало мне вовлекать вас в это.
— Если бы тогда вы не пришли ко мне, то погибли бы.
— Это мое дело.
Она беззаботно пожала плечами, словно ее потери мало что значили.
— Я знала, чем рискую, когда пошла против Корбо.
— Не понимаю. Вы пошли против Корбо?
Она сухо улыбнулась.
— Во время нашего последнего разговора я забыла упомянуть о двух вещах. — Графиня умолкла на миг, обвела взглядом толпу и, не увидев ничего подозрительного, продолжила: — Примерно год назад Итан Бранд получил электронное письмо на свой сайт, где его спрашивали, знает ли он что-нибудь о портрете Иисуса, написанном во дворце царя Ирода утром накануне казни.
— Так это вы послали то письмо?
Как же он сразу не догадался? Ведь у нее было все — мотив, возможность и средства совершить это. Все главные элементы, определяющие вину, а он не заметил этого. Мэллой и подумать не мог, что этой даме нужно было с его помощью уличить швейцарские банки в сокрытии счетов жертв холокоста только для того, чтобы самой затем уйти в тень.
— Я велела Рене послать это сообщение. Вероятность, что его вычислят или заподозрят, равнялась нулю. Так или иначе, я, как ученый и писатель, часто посещала магазин Бранда. Как-то раз Итан начал расспрашивать меня о легенде, связанной с портретом. Я, естественно, рассказала ему все, что знала.
— И вы знали, что Бранд попробует выкрасть его?
— Я считала, что он и леди Кеньон по крайней мере попытаются.
— Да, они мастера своего дела.
— Корбо следовало остановить, Томас. Не одной мне приходила в голову эта мысль, но только я знала, как именно это сделать.
— Ну а письмо, которое прочел Итан? От какого-то человека, который якобы говорил с Оскаром Уайльдом? Это выдумка?
Она покачала головой.
— Мне удалось проследить историю картины тамплиеров от Эдессы до Парижа девятнадцатого века, но дальше началось сплошное невезение. Я была уверена: Оскар Уайльд или где-то обнаружил ее, или же говорил с кем-то, кто мог ее видеть…
— Отсюда «Портрет Дориана Грея»?
Теплая улыбка озарила лицо графини, точно при упоминании доброго старого друга.
— Всякий раз, когда Уайльда спрашивали, как возник замысел повести о волшебном полотне, он рассказывал новую историю. Я знала, что в начале тысяча восемьсот восьмидесятых годов он большую часть зимы проводил в Париже. Тогда-то он и встретился с человеком, связанным с разными тайными и оккультными обществами, которые тогда были в моде. Я рассматривала несколько кандидатур, но участники свято хранили секреты. Обратившись к окружению Уайльда, я нашла юношу по имени Билл Ланди… В биографии Оскара Уайльда вскользь упоминается его имя. Когда родители его узнали, что их Билл говорил со скандально известным Оскаром Уайльдом, они телеграфировали ему, приказывая немедленно сесть на пароход и вернуться домой. Забавная история… Но, прочитав ее, я поняла, что эти двое просидели в таверне весь вечер, а на следующий день Оскар Уайльд слег в постель и больше уже не вставал. И я подумала, что больной Уайльд пребывал тем вечером в особом настроении и мог поделиться тайной с первым встречным. Тогда я стала выяснять, как же сложилась дальнейшая судьба этого Ланди. Через несколько лет он стал довольно известным художником. После смерти все его бумаги отправили в Денвер. Просматривая их, я нашла удивительную историю, которую поведал молодому человеку Уайльд, в письме, посланном Ланди брату на следующее утро после встречи с писателем. Это, а также данные по налогам на собственность в Швейцарии, помогли мне понять, что картина находилась у деда Корбо, которого тоже звали Джулианом. Его выслали из Парижа за какую-то неприглядную деятельность, и он поселился на озере Люцерн. Самые худшие и подозрительные слухи о его внуке стали подтверждаться, и я решила вывести этого человека на чистую воду.
