Кит МакКарти - Пир плоти

— И к тому же это не похоже на убийство из ревности или в состоянии аффекта, — заметила Елена.

— Не знаю… — пробормотал Айзенменгер настолько странным тоном, что она тут же спросила:

— Что у вас на уме?

Доктор ответил не сразу. Некоторое время он провел в задумчивости, после чего выдавил из себя чуть ли не вопреки собственной воле:

— Все это пока лишь предположения. Надо провести гистологическое исследование и анализ ДНК.

— ДНК?

Он все так же рассеянно кивнул.

— Главное в науке — не найти ответ или даже способ, каким его можно получить, а задать правильный вопрос. Только это позволяет добиться каких-то результатов. — Айзенменгер подался вперед. — Почему вообще кто-то проделал с ней все это? Вот вопрос, который ведет к разгадке.

— Вы имеете в виду, почему ее повесили, изрезали и четвертовали или почему ее изнасиловали?

— И то, и другое, и вместе с тем ни первое, ни второе. — Айзенменгер посмотрел на Елену. — Видите ли, я не уверен, что она была изнасилована — по крайней мере, в обычном смысле этого слова.

— Но ведь остались следы около влагалища! — возразил Джонсон. — И около ануса тоже. Вы сами их и нашли.

Вместо прямого ответа Айзенменгер сказал:

— Строго говоря, она не была ни повешена, ни зарезана, ни четвертована. Обычно при этом сначала вешают человека и, только когда он умрет, выпускают ему кишки и уже после этого разрубают на части.

Лицо Елены приняло страдальческое выражение, и даже Джонсон сделал пару глубоких вдохов.

— Прошу прощения, — извинился Айзенменгер то ли за живописные детали, то ли за свой менторский тон.

— Может быть, убийца просто сделал вид, что повесил, зарезал и четвертовал свою жертву? — спросил Джонсон. — Так сказать, символически изобразил казнь?

Айзенменгер посмотрел на него, думая об убийстве и о тех следах, которые ему удалось обнаружить.

— Возможно.

— Вы знаете, — продолжил Джонсон, — меня с первого взгляда поразила какая-то, я бы сказал, величественность этого зрелища, театральность. Именно поэтому я никак не мог поверить, что это сотворил Билрот. Тем более накачавшись наркотиками. Все это выглядело как некое жертвоприношение, чуть ли не религиозный обряд.

— А Тим Билрот вовсе не был религиозен, — заметила Елена, поднявшись и наливая себе кофе.

— И дело даже не в этом, — энергично затряс головой Айзенменгер, — все это только ширма. Это было сделано для того, чтобы отвлечь наше внимание, заставить задаваться неправильными вопросами.

— А каков же правильный вопрос? — спросила Елена растерянно.

— Этот вопрос неизбежно возникал у всех, кто там присутствовал, кто читал отчеты об этом деле и видел фотографии. Это первое, что должно было прийти в голову.

Джонсон нахмурился, вспоминая свои впечатления.

— Зачем, — сказал он задумчиво. — Я помню, что прежде всего я подумал: зачем это с ней проделали?

Айзенменгер стукнул кулаком по столу, заставив Елену подскочить на месте.

— Вот именно! Все это было проделано для того, чтобы всякий богобоязненный человек мысленно прокричал: «Зачем?!» — и чтобы этот вопрос вытеснил из его сознания все остальные.

— Какие же, например?

— Например, «что?»

— Я не понимаю… — жалобно отозвалась Елена.

— Вопрос «Что с ней сделали?» или даже, что еще важнее, «Чего с ней не сделали?»

— Ну знаете, — она помотала головой, — мы так не договаривались. — Елена посмотрела на Джонсона, но тот тоже недоуменно хмурился. — В конце концов, нам известно, что ее повесили, выпустили из нее кровь и четвертовали, а также, вероятно, изнасиловали — то ли обычным способом, то ли в извращенной форме. Не важно, в каком порядке. Чего же еще, по-вашему, с ней не сделали?

Неожиданно Айзенменгер начал тихонько смеяться. В контексте всего вышесказанного это выглядело несколько жутковато, — ни дать ни взять, человек внезапно рехнулся. Джонсон уставился на него с ошарашенным видом, да и у Елены глаза полезли на лоб.

Вдруг доктор резко прекратил смеяться и посмотрел на обоих с извиняющейся улыбкой.

— Прошу прощения, — произнес он. — Вы, наверное, решили, что доктор сошел с ума. — Никто не стал ему возражать. — Дело в том, что ни вы, ни все остальные не учли одну вещь.

— Ну и что же это за вещь такая? — спросила Елена усталым тоном.

Улыбаясь еще шире, доктор произнес всего одно слово:

— Некрофилия.

Елена вышла за водой, чтобы приготовить очередную порцию кофе.

— Вы, должно быть, шутите? — спросил Джонсон.

— Честно говоря, я и сам еще не до конца уверен, — вздохнул Айзенменгер. — Надо просмотреть взятые образцы тканей. Но я, разумеется, не шучу.

Елена вернулась, налила воды в кофеварку и обратилась к Айзенменгеру:

— Джон, расскажете толком, что вы обнаружили и к каким выводам пришли.

Вид у женщины был обеспокоенный и даже расстроенный, словно ей нездоровилось. Айзенменгер улыбнулся Елене, но она не ответила на его улыбку и принялась сосредоточенно просматривать свои записи, словно ее ничто больше не интересовало. Айзенменгер чувствовал себя неловко оттого, что приходилось затрагивать все эти малоприятные подробности, но, в конце концов, такова была его работа. Ирония заключалась в том, что выполнял он ее добровольно и по ее же просьбе.

Только теперь Айзенменгер раскрыл принесенную с собой папку и извлек из нее три экземпляра составленного им накануне заключения об аутопсии. В каждом из этих экземпляров было по четыре страницы, скрепленные вместе.

— Это только предварительное заключение. Окончательное можно будет составить после микроскопического исследования и, как я уже сказал, анализа ДНК. Так что все, что я могу сказать сегодня, — это лишь догадки и предположения.

Доктор вручил обоим по экземпляру.

— Прочтете это потом, когда будет время. А сейчас я изложу самую суть дела. — Он положил свой экземпляр на стол и распластал на нем ладони. — Когда вы вскрываете тело, то прежде всего поражаетесь тому, как красиво и совершенно оно устроено. Легкие заполняют грудную клетку с обеих сторон, охватывая сердце и образуя снизу вогнутую поверхность, к которой прилегает купол диафрагмы. То же самое и в брюшной полости, но ее в основном занимают тонкий и толстый кишечник. Большая часть толстого кишечника располагается на периферии и в задней части полости, где его удерживает мембрана брюшины. В центральной части находится тонкий кишечник. В отличие от толстого, он не закреплен неподвижно, а подвешен на брыжейке, которая соединяет его с задней стенкой брюшной полости, но оставляет ему некоторую свободу перемещения.

— Нужны ли все эти анатомические детали? — спросил Джонсон. Он взглянул на Елену, но не нашел у нее поддержки.

Айзенменгер, не обращая на него внимания, продолжил:

— Чтобы проделать то, что проделали с Никки Экснер, то есть вытащить из тела весь тонкий кишечник и развесить его, как сосиски на веревочке, кому-то пришлось изрядно потрудиться. А для того чтобы это получилось так аккуратно, надо заранее набить на этом руку.

— Этот факт вряд ли может нам помочь, — заметил Джонсон. — Все наши подозреваемые имеют достаточный опыт по этой части.

— Включая вас, — добавила Елена, обращаясь к Айзенменгеру.

Доктор улыбнулся:

— Да, конечно. Нет сомнения, что тут потрудился мастер. Желудок, который представляет собой тонкостенный мешок, наполненный непереваренной пищей и нависающий над кишечником, был не тронут. Печень, также закрывающая часть кишечника, осталась цела.

— И на что это указывает? — спросила Елена. По ее тону трудно было определить, то ли она действительно пытается вникнуть в слова доктора, то ли все эти научные и, с ее точки зрения, бесполезные детали ей уже надоели.

— Я бы сказал, что это указывает на юг, — ответил Айзенменгер и, прежде чем Елена успела взорваться, добавил: — Вы знаете, что с самого начала удивило меня? Матка.

— Ее ведь вырезали? — рассеянно спросил Джонсон, просматривая заключение.

— Да, это и показалось мне самым странным. Природа упрятала этот орган в глубине таза, довольно далеко от тонкого кишечника. Когда вы заняты удалением тонкого кишечника, вы просто не можете случайно прихватить матку. А между тем она была единственным органом, кроме кишечника, который убийца удалил.

Елена вдруг оживилась — ее недомогание как рукой сняло.

— Ее удалили специально? Вы на это намекаете?

— Да, мне так кажется.

— Но зачем? — переспросила она, и тут же догадка осветила ее лицо. — Она была беременна?

— Да нет, не была, — вмешался Джонсон. — В вашем заключении говорится, что полость матки была пуста.

— Там говорится также, что в стенке матки были обнаружены фиброзные образования.