Тэми Хоаг - Забыть всё
Тот потер лицо руками.
— О Боже.
Мендес дал ему минутку помучиться, медленно барабаня авторучкой по крышке стола.
— Я не был знаком с Джули Паулсон, — сказал он наконец. — Девушку, с которой меня арестовали в Окснарде, звали Кэндэнс, я иногда посещал ее.
— Вы хотите сказать, что были постоянным клиентом?
Крейн закрыл глаза, словно у него болела голова.
— Здесь нечем гордиться. Я люблю свою жену. Просто… С Джанет иногда… сложно.
— Меня это не волнует. Совершенно.
— Я понимаю, вы видели ее только с худшей стороны, — сказал Крейн. — Эта неделя была кошмарной. На самом деле она неплохой человек. Я не изменяю ей в прямом смысле слова…
— Это неважно. Вообще.
Если Питеру Крейну было нужно отпущение грехов, ему лучше было поговорить со священником. Мендес не имел совершенно никакого желания дискутировать по поводу точного определения измены. Мужик спал с другими бабами помимо своей жены — для него этим все сказано.
Крейн вздохнул.
— После того, как меня арестовали, я туда больше не ездил.
— А Джули Паулсон перебралась сюда, — напомнил Мендес. — Вы сами себя топите, доктор Крейн.
— Я рассказываю, как есть! — в отчаянии воскликнул он. — Если эта девушка переехала сюда — я тут ни при чем. У нас свободная страна. Может, у нее здесь был друг, но это не я.
— А вы перестали ездить в Окснард.
— Да.
— Завязали с проститутками? С сексом?
— Я… Господи, — бормотал он, глядя в пол. — У меня… я встречаюсь… с женщиной из Вентуры.
Мендес положил на стол бумагу и ручку.
— Мне нужно ее имя и телефон.
Крейн выглядел так, словно его тошнило. Мистер Глубокоуважаемый Образцовый Гражданин — ходок.
Когда он все написал, Мендес забрал листок.
— Я сейчас вернусь. Хотите кофе или еще чего-нибудь?
— Нет, спасибо, — сказал Крейн, глядя на стол.
Мендес вышел в коридор и отдал листок Хиксу. Винс с Диксоном смотрели в монитор. Крейн сидел, обхватив голову руками.
— Отличная работа, сынок, — сказал Винс. — Ты заставил его повертеться.
— Да, он вспотел, как лошадь, — согласился Мендес. — Ты представляешь, что с ним сделает его жена, если узнает, где шляется этот ее столп?
Хикс засмеялся.
— Ну да, его «столп» где только не побывал.
— Хотя его вряд ли можно винить, — сказал Мендес. — Эта его женушка… С ней спать — все равно что с мышеловкой.
— Дожми его насчет вчерашнего вечера, — произнес Винс. — Спроси, как вчера прошла его игра.
Мендес налил себе кофе и вернулся в комнату для допросов.
— Как прошла ваша карточная игра?
— Что?
— Ваша жена сказала, что вас вчера не было, потому что вы отправились играть в карты.
— А…
— Где вы были? В Вентуре?
— Нет. Мы с Джанет повздорили.
— По какому поводу?
— Она разозлилась из-за того, что учительница Томми задала ему кое-какие вопросы про нашу семью. Уверен, вам не нужно рассказывать — моя жена страшна в гневе, — сказал он. — Это была долгая неделя. Мне хватило. Я просто больше не захотел слушать и ушел.
— Куда?
— Поужинал в пабе «О’Брайен», посмотрел игру Высшей лиги. Около девяти в бар пришел Стив…
— Стив Морган?
— Ну да. Мы сидели и горевали за пивом до закрытия.
— А у него что за проблема?
— Тоже с женой поцапался. Что же еще? Она выгнала его.
— За что она его выгнала?
— Обвинила, что у него роман, у нее это больная тема.
— А у него роман? — спросил Мендес. — Нет дыма без огня.
Крейн поначалу молчал, прокручивая слова в голове и стараясь тщательно их подобрать.
— Стив — сложный человек.
— Мне все равно, — сказал Мендес. — Я хочу знать: у него был роман с Лизой Уорвик?
Питер Крейн положил локти на стол и склонил голову, словно признавая себя побежденным.
— Не надо компостировать мне мозги, доктор Крейн, — резко проговорил Мендес. — Убита женщина. У него был с ней роман?
— Да.
Глава шестьдесят третья
Дэннис пробирался по чаще пригнувшись, словно коммандос, иногда полз на животе. Он намазался грязью для камуфляжа и повязал тряпку на голову, как Рэмбо.
В парке слышались голоса. Разговоры, детский смех. Нормальные люди. Он ненавидел их.
Он наблюдал за ними с опушки леса, где прятался за деревом. Маленькие дети, дети постарше, пара взрослых. Он подобрался поближе.
Они развлекались. Они радовались. Там был Коди, который считался его другом; он играл в бейсбол с четвероклашкой.
— Эй, Коди! — позвал он.
Коди оглянулся и, увидев его, нахмурился.
— Пошли, — сказал Дэннис. — У меня есть кое-что крутое, хочу тебе показать.
Коди подошел поближе, подозрительно глядя на него сквозь свои дурацкие кривые очки, склеенные скотчем.
— Мне нельзя играть с тобой, Дэннис. Так мама сказала.
Дэннис закатил глаза.
— Ой, да брось. Я кое-что нашел. Это очень круто.
Коди взглянул на тех, кто привез его в парк. Паренек, с которым он играл, побежал качаться на качелях.
— Давай. Не будь занудой, — произнес Дэннис, делая шаг назад, в чащу.
— Мне нельзя играть в чаще.
— Вот маменькин сынок.
— А вот и нет.
— А вот и да.
Коди хотел отправиться с Дэннисом, но сомневался.
— Я думал, мы друзья, — сказал Дэннис.
— Ты злой.
— А ты тупой. — Дэннис пожал плечами. — Дело твое. Пропустишь самое интересное, вот и все.
Он повернулся и пошел в чащу. Коди посмотрел на детскую площадку, затем на Дэнниса, потом на площадку. Дэннис сделал еще несколько шагов, не оборачиваясь. За спиной послышались шаги, ворошившие опавшие листья.
Дэннис глянул на Коди и побежал. Коди засеменил за ним. Они спустились с возвышенности, и детская площадка скрылась из виду.
Дэннис остановился и захохотал. Коди продолжал бежать, не успев затормозить. Он тоже смеялся. Затем Дэннис обернулся и, продолжая хохотать, с размаху молниеносно всадил нож в живот Коди Роча так глубоко, как мог.
Глава шестьдесят четвертая
Вэнди сидела в парке на скамейке, обращенной в чащу. В своей записной книжке она сделала набросок с места преступления — холм, с которого они спрыгнули, камни и деревья, а еще могила в самом низу. Она боялась рисовать голову мертвой женщины, будто рисунок мог каким-то чудом оживить ее, и она бы заговорила.
Это, конечно же, было глупо. Если бы здесь был Томми, он бы сказал ей, какая это глупая идея. Хотя фильму такая сцена добавила бы ужаса: если бы голова мертвой женщины преследовала их и витала повсюду, как привидение, и говорила с ними о том, что случилось. И никто другой, кроме Вэнди и Томми, не мог бы увидеть ее. Только если она сама не хотела, чтобы ее увидели, например, Дэннис или убийца.
А может, в фильме убийцей был бы Дэннис. Вот был бы ужас. Нет ничего страшнее в фильмах, чем злой ребенок. Ей подумалось, что Дэннису даже не пришлось бы притворяться.
Она жалела, что не позвонила Томми и не выманила его в парк. Теперь при свете дня чаща уже не казалась такой зловещей, и ей даже захотелось вернуться и повторить их судьбоносное путешествие из школы в тот день. Но было бы лучше, если бы Томми оказался здесь и помог ей восстановить все события.
Вэнди просто бесило, что мама Томми была такой строгой. Он постоянно ходил то на занятия, то на концерты. Ему не позволяли быть нормальным ребенком и просто играть. Он должен быть там в такое-то время, а тут — до темноты, ему нельзя то, ему нельзя это.
А он совсем не походил на Харлана Фридмана, который притворялся слабым аллергиком, чтобы не ходить на физкультуру или в походы. Томми любил и то, и другое. Ему просто не нравилось попадать в переделки.
Вэнди не была настроена осторожничать. Ее родители уже и так взбесятся из-за того, что она ушла из дома без предупреждения. Она могла делать что угодно до того, как ее найдут. А даже когда найдут — что они ей скажут? Как мог ее отец говорить с ней о том, что нельзя нарушать правила, когда сам нарушал самое главное правило на свете?
Повинуясь порыву, Вэнди спрыгнула со скамейки, сунула записную книжку подмышку и зашагала. Скоро она уже сошла с дороги и оказалась в чаще, через которую они бежали во вторник, когда за ними гнались Дэннис и Коди.
Она вспомнила, как назвала Дэнниса Фармана дураком, и ей стало интересно, разрешат ли такую фразу вставить в фильм. Наверное, да. Люди ведь ругаются в фильмах, конечно, не в тех, которые ей разрешали смотреть, но все равно… Она вспомнила, как на этом месте посмотрела через плечо, а Томми крикнул: «Прыгай!» И они прыгнули с насыпи, заскользили, поехали и свалились. Вэнди на сей раз пошла длинным путем и осмотрела насыпь. Они словно упали в глубокую миску, подумалось ей, и она открыла свою записную книжку и, высунув язык, стала записывать мысль, стараясь и писать, и идти одновременно.
