Патрик Бовен - Цирк монстров
Наконец я вытянулся во весь рост, положил руки под голову и вскоре задремал.
Все вокруг словно заволокло туманом.
Кажется, в какой-то момент по ноге пробежал таракан.
Еще через некоторое время я очнулся, осознав, что плакал во сне.
Если мне и снились какие-то сны, я их не помнил.
Я был в нулевой точке. В центре бушующего смерча, где царила абсолютная тишина.
Глава 64
За двадцать четыре часа до этого Кош вышел из камеры Шона, вопя от ярости.
Мелкий гаденыш удрал!
Даже не давая себе труда снова запереть дверь, Кош быстро взбежал на второй этаж, сорвал со стены помповое ружье и бросился обыскивать дом, ни на минуту не прекращая неистово кричать. Эхо двух выстрелов разнеслось по всему дому, — Кош стрелял наобум, просто от ярости, из-за того, что никак не мог найти беглеца. Он пробежал анфиладу пустых комнат, по-прежнему вопя. Мальчишки не было. Наконец Кош выбежал из дома, спустился на причал, прыгнул в гидросамолет, включил GPS-навигатор и завел двигатель.
Кроме этого транспортного средства, у него была только одна обычная весельная лодка. Сейчас она по-прежнему стояла на месте. Значит, мальчишка не мог далеко уйти. Неужели он ушел по болотам, один, среди ночи?.. Но Кош напомнил себе, что для своего возраста Шон на удивление сообразителен, да и храбрости ему не занимать.
Кош продолжал изрыгать страшные ругательства, рассекая зеленоватую болотную воду. Он собирался осмотреть все водные пути в окрестности.
Неожиданно на его лице появилась довольная улыбка. Он подумал о том, что мальчишка, если его проглотит аллигатор, может считать, что ему повезло. Потому что в ином случае его смерть будет вовсе не такой легкой…
Постепенно Кош отдалялся от берега, и в дом снова вернулась тишина.
Шон ждал в своем укрытии, чувствуя, как дрожат ноги, сведенные судорогой.
Он досчитал до ста.
Потом повторил это еще раз.
И только тогда выбрался из укрытия.
Он сдвинул матрас и сел на край железной кровати, кашляя, чихая, дрожа всем телом. Во рту был вкус синтетической набивки. Обернувшись, мальчик посмотрел на матрас, в боку которого зияла огромная дыра. Из этой дыры он только что вылез наружу.
Его мать могла бы им гордиться.
Ведь по сути он действительно оказался чародеем.
Чтобы совершить этот подвиг, он воспользовался обычной пружиной. Той самой, которая торчала из матраса и всегда впивалась ему в бок, когда он спал. Двадцать часов назад он вытащил ее и начал с силой сгибать до тех пор, пока она не сломалась. Затем крепко ухватил один обломок и, следя за тем, чтобы не пораниться, распорол матрас острым концом и начал выдирать набивку. Он извлек ее наружу, так же как и часть пружин, в результате чего образовалось достаточно свободного места для его тела.
Конечно, он проследил за тем, чтобы не вытащить слишком много набивки — матрас должен был сохранять прежнюю форму. Затем Шон проверил, сможет ли поместиться в образовавшейся полости: он забрался внутрь и проделал небольшое отверстие в том боку матраса, который прилегал к стене, чтобы дышать сквозь него. От двери этого отверстия было не видно.
Все в порядке.
После этого он тщательно собрал всю валявшуюся на полу набивку, снял штаны — это был самый темный предмет одежды — и затолкал клочья набивки в обе штанины. Затем связал штанины и вытолкнул получившийся сверток в слуховое окошко. Темная одежда нужна была для того, чтобы не привлекать внимания.
Сверток упал под кусты. Шон надеялся, что если ему хоть немного повезет, то Кош не заметит этого свертка — ни выглянув в слуховое окошко, ни обыскивая территорию вокруг дома.
И в качестве последнего штриха Шон прицепил к краю окошка специально выдранный им из собственного оранжевого свитера лоскут — эта деталь, в отличие от прочих, должна была сразу броситься в глаза вошедшему.
Эта работа заняла у мальчика целый день и часть вечера воскресенья.
Дважды за это время Шон едва не терял сознание от ужаса — ему казалось, что он слышит шум мотора. Но каждый раз выяснялось, что это какой-то другой звук или просто слуховая галлюцинация — и Шон, когда тишина возвращалась, с удвоенной энергией принимался за работу. Он не останавливался ни на минуту, не ел и не пил. Его мускулы горели от напряжения, желудок сводило от голода, на ладонях появились огромные волдыри.
«Ты сможешь отсюда выбраться, — сказал ему призрак матери. — Ты должен бороться».
И Шон боролся.
Когда Кош наконец вошел в его камеру — это было уже глубокой ночью, — Шон был полностью готов.
Он положил матрас на кровать распоротой стороной вниз, поднырнул под него и забрался внутрь. Дышал он сквозь небольшое отверстие в прилегавшем к стене боку матраса. С порога помещение выглядело пустым. Но основную надежду Шон возлагал на то, что его похититель сразу заметит оранжевый клок свитера на окошке, подумает, что пленник сбежал, и даже не будет обыскивать камеру.
Конечно, у этого плана было множество уязвимых мест: а что, если Кош подойдет к кровати? Что, если он, вопреки ожиданиям, все же решит ощупать матрас? Что, если снова запрет дверь, когда уйдет? Единственным, в чем Шон не сомневался ни секунды, было то, что его похититель придет в бешенство.
И в этом оказался прав.
В последний раз окинув взглядом камеру, Шон вышел — дверь так и осталась открытой.
Он поднялся наверх. Вошел в кухню. Взял из холодильника бутылку минеральной воды и в несколько глотков жадно осушил ее. Потом нашел несколько упаковок с крекерами и сунул их в обнаруженную здесь же сумку. Заодно прихватил нож и карманный фонарик. И направился к выходу.
Ночь была теплой. Хотя Шону пришлось пожертвовать штанами, в одних трусах он тоже чувствовал себя неплохо. Он спустился к причалу, у которого стояла лодка, прыгнул в нее и отвязал веревку, стараясь не думать о том, что может ждать его в ночи.
О тускло мерцающих над заболоченной водой глазах аллигаторов. О других хищниках, чутко спящих в зарослях. Об отвратительных и, возможно, ядовитых насекомых. О других неизвестных тварях, чьи голоса долетали до него из темноты.
О голоде и жажде.
О своем Дне смерти. И о собственном разлагающемся трупе, плавающем среди корней мангровых деревьев…
Вместо этого он сосредоточился на образе белки — единственного существа, которое хоть немного утешало его в последние дни. Крошечного зверька, способного ускользать от самых опасных хищников.
И вот десятилетний Шон Рамон-Родригес взялся за весла и начал понемногу отдаляться от берега — один в непроглядной тьме.
Глава 65
Во сне я услышал чей-то крик.
Высокий и пронзительный — словно ребенок звал на помощь.
Я тут же подумал о Билли — но нет, это был не его голос, его бы я узнал из тысячи. Я попытался открыть глаза, но мне это не удалось. И вдруг каким-то образом увидел его перед собой совершенно четко: это был мальчик, чуть старше Билли, сидевший в лодке. Хрупкий, с огромными темными глазами. Он скользил в своей лодке по черной зловещей воде, из которой кое-где поднимались кривые узловатые деревья, — словно грешная душа по водам Стикса. Контуры пейзажа были размыты, но центр виделся отчетливо — как будто порыв ветра ненадолго рассеял завесу тумана. Наши взгляды встретились. Мальчик протянул ко мне руки.
И тут я проснулся.
Было утро вторника. Я лежал под пологом картонного шалаша в темном тупике. В Майами-Бич.
Я вздохнул и почесал голову. Должно быть, это я кричал во сне. Мой собственный крик меня и разбудил.
Я встал и потянулся. Уже рассветало. Я пригладил волосы и кое-как отряхнул костюм, подозревая, что теперь он кишит блохами и другими насекомыми. Эта попытка хоть немного придать себе респектабельный вид была изначально обречена на неудачу.
Мое душевное состояние было на нуле, физическое — еще ниже. Радовало лишь то, что, по крайней мере, я провел эту ночь не за решеткой.
Но долго ли это продлится, Пол?
Сколько дней или даже часов пройдет, прежде чем ты там окажешься?
Я вышел из грязного тупика, предварительно сунув в карман бомжу, который по-прежнему не просыпался, двадцать долларов — самую крупную по номиналу купюру из тех, что у меня оставались.
В этот час в квартале было еще безлюдно. Некоторое время я шел куда глаза глядят, машинально опуская голову, как только навстречу мне попадался прохожий — я был уверен, что любой из них, проходя мимо меня, зажмет нос.
От меня воняло. Мне хотелось пить и одновременно — помочиться. Я был отвратителен сам себе.
В этот момент я отдал бы что угодно за возможность принять душ и переодеться, но понимал, что до этого еще очень далеко. На меня с новой силой нахлынуло отчаяние.
