Скотт Туроу - Презумпция невиновности
– Ты же знаешь, как мне сейчас трудно, Барбара.
– Знаю. Потому и хочу помочь тебе – чем могу.
Я наклоняюсь вперед и беру руки Барбары в свои ладони.
– Но я не сдался, – говорю я, – и сдаваться не собираюсь. Я хочу, чтобы ты это знала. Скорее бы все это закончилось. А потом я начну все сначала. Мы начнем все сначала, хорошо?
Она смотрит на меня долгим немигающим взглядом и наконец кивает.
По пути домой я снова спрашиваю Барбару о Нате, и она рассказывает, что ей несколько раз звонила директриса лагеря. Та встревожена: Натаниэль по два раза за ночь с криком просыпается. Очевидно, его мучают кошмары. Сначала она объясняла это тем, что мальчик еще не привык к новому месту, но теперь решила, что проблема глубже. Ребенок не просто тоскует по дому. Вероятно, он переживает за меня. Поэтому лучше забрать его домой.
– А что он сам говорит?
Барбара дважды звонила ему во время перерыва. Это единственное время, когда его могут позвать к телефону. Оба раза сам я был занят с Сэнди и Джейми.
– Ничего особенного. Старается держаться молодцом. Но я думаю, что директриса права. Дома ему будет лучше.
Я быстро соглашаюсь. Меня трогает, что сын переживает за меня. Но Барбара ничего не говорила мне раньше, и это меня огорчает. Я убеждаю себя, что она просто не хотела взваливать на меня и эту ношу.
Отпирая дверь дома, я слышу, как звонит телефон. Наверное, Сэнди или Джейми, думаю я. Но это Липранцер. Он начинает говорить, не называя себя.
– Кажется, у меня что-то есть. По тому делу. – Догадываюсь, что он имеет в виду Леона.
– Тебе удобно говорить?
– Не очень. Я просто хочу, чтобы ты освободил завтрашний вечер. После того как я сменюсь.
– После полуночи?
– Именно. Я подумал, что мы могли бы поехать к этому парню.
– Ты разыскал его?! – Сердце у меня подпрыгивает.
– Похоже, что да. Завтра узнаем в точности. – Я слышу, что рядом с Липом кто-то разговаривает. – Ну, будь, мне надо бежать. Значит, завтра после двенадцати, – заключает он со смехом, а смеется Дэн Липранцер не часто, особенно в последнее время.
Глава 33
– Док-тор Ку-ма-ча-и, – по слогам произносит Сэнди. В каждом слоге сквозит неприкрытая язвительность.
Сейчас пять минут третьего. Начинается дневное заседание. Кемп и Стерн пообещали мне, что это будет нечто…
Такуо Кумачаи (друзья называют его Тэдом), последний свидетель обвинения, смотрит на Стерна с полнейшим безразличием. Бронзоватое лицо неподвижно, как у статуи. Специалист, беспристрастный наблюдатель, признающий только факты, – такие не выдают своих чувств. На Кумачаи строгий синий костюм, густые черные волосы аккуратно зачесаны назад а-ля Помпадур. Сегодня утром, когда он отвечал на вопросы обвинения, я в первый раз увидел, как он дает показания. Держался он лучше, чем я ожидал. Медицинские термины и своеобразные речевые обороты нередко вынуждали стенографистку переспрашивать ответ и уточнять, как пишется то или иное слово.
Кумачаи – персона незаурядная. Национальное высокомерие на свидетельской кафедре выливается в непоколебимую уверенность высокопрофессионального медика. Научные заслуги его поразительны. Кумачаи изучал медицину на трех континентах. Делал доклады по всему миру. Как патологоанатом выступал свидетелем по всем Соединенным Штатам.
В отличие от обычных свидетелей, чьи показания ограничиваются тем, что они видели, слышали или сделали, эксперт обязан всесторонне рассмотреть доказательства и высказать собственное мнение о том, что произошло. Поэтому перед допросом Кумачаи зачитываются данные, полученные из химической лаборатории, и результаты анализа крови.
Мясник строит свои показания на основе осмотра и вскрытия трупа и по результатам этих данных делает вывод, что вечером первого апреля мисс Полимус имела половое сношение, почти наверняка добровольное. Это вытекает из наличия во влагалище следов двухпроцентного раствора ноноксинала-9 и мази, которая используется с предохранительным колпачком. У мужчины, с которым жертва имела сношение, кровь первой группы (как и у меня). Вскоре после окончания полового акта (приблизительное время установлено по тому, насколько глубоко во влагалище обнаружена сперма) мисс Полимус сзади был нанесен удар в правую часть головы. Преступник – правша (как и я). Об этом свидетельствует угол удара. Рост преступника определить трудно, поскольку неизвестны положение жертвы в момент удара и величина орудия убийства. После удара мисс Полимус сумела на несколько секунд подняться на ноги. Нападавший извлек колпачок и связал уже мертвую мисс Полимус. Наличие противозачаточной мази, а также открытые окна и дверь позволяют сделать вывод, что преступник инсценировал изнасилование, чтобы следствие не установило его личность. Судя по всему, он хорошо знал способы сокрытия преступления, а также повседневные служебные обязанности мисс Полимус.
После того как Мясник изложил свои соображения, Нико спросил, информировал ли он мистера Сабича о том, как, по его мнению, все было.
– О да, сэр. Десятого или одиннадцатого апреля мы с мистером Сабичем разговаривали на эту тему.
– Как он реагировал на вашу информацию?
– Он попытался переубедить меня, утверждал, что мисс Полимус умерла случайно, должно быть, во время извращенного полового акта, когда она разрешила себя связать.
– Что вы ему на это ответили?
– Я сказал, что это смехотворное объяснение.
– Продолжался ли ваш разговор с мистером Сабичем после того, как вы изложили ему свою версию случившегося?
– Да. Мистер Сабич страшно рассердился, стал угрожать мне. Сказал, что привлечет меня к ответственности за противодействие следствию. Он много чего говорил.
Сэнди и Джейми, между которыми я сижу, взирают на Кумачаи с олимпийским спокойствием. Я по-прежнему не догадываюсь, что они задумали.
Утром, когда я пришел в контору Стерна, Джейми с радостью объявил, что Мясник облажался.
– Облажался?
– Еще как! Я удивился, если бы речь шла о ком другом. Сказать?
Нет, вероятно, Сэнди прав. К черту подробности. Недаром говорят: меньше знаешь, лучше спишь.
– Не надо, – говорю я, – узнаю в суде.
Во время перерыва Джейми заметил, что накрылась карьера у бедного Кумачаи. К вечеру, мол, он сам это поймет.
– Док-тор Ку-ма-ча-и, – по складам произносит Сэнди. – Вы давали показания в качестве эксперта, так?
– Совершенно верно, сэр.
– Вы информировали нас о своих научных заслугах, так?
– Да, отвечал на вопросы такого рода.
– Вы сказали, что вам приходилось много раз выступать в суде.
– Сотни раз. – Кумачаи говорит отрывисто, высокомерно.
– Доктор, скажите, ваша компетентность никогда не ставилась под сомнение? – Сэнди пошел в атаку.
Кумачаи горделиво выпрямляется:
– Нет, никогда.
– Но разве некоторые прокуроры, ведущие следствие, не жаловались, что вы недостаточно хорошо исполняете обязанности патологоанатома?
– Мне не жаловались.
– Вам не жаловались… Жаловались начальнику полиции. В вашем личном деле имеется соответствующая докладная записка на его имя.
– Мне об этом ничего не известно.
Сэнди показывает бумагу сначала Нико, потом Кумачаи.
– Ни разу этого не видел, – быстро говорит тот.
– Разве сотрудников не извещают о дополнениях в их личные дела?..
– Может, и извещают. Но я не помню, чтобы меня извещали.
– Благодарю вас, доктор. – Сэнди берет из рук Мясника докладную и идет к нашему столу. – Скажите, у вас есть какое-нибудь прозвище?
Кумачаи застывает. Вероятно, сожалеет, что не сказал о докладной.
– Друзья зовут меня Тэдом.
– Я говорю о прозвище.
– Мы не даем друг другу прозвища.
– Я не о том. Как вас иногда называют?
– Мне не ясен вопрос.
– Вас никто не называл Мясником?
– Меня?
– Не обязательно в лицо. Может быть, так называют вас за глаза?
Кумачаи ерзает на стуле.
– Может быть, – выдавливает он наконец.
– Вам ведь не нравится это прозвище?
– Я не задумывался над этим.
– Это прозвище несколько лет назад дал вам бывший заместитель окружного прокурора мистер Сеннет. Нелестное прозвище, не правда ли?
– Можете говорить что угодно.
– Мистер Сеннет сказал вам прямо в лицо, что вы небрежны при вскрытии. Что вы обращаетесь с трупом, как мясник с бараньей тушей.
Зал сотрясается от смеха. Фыркает даже Ларрен. Я ерзаю на стуле: первый раз Сэнди отбрасывает приличия. Его вопросы граничат с жестокостью.
– Я этого не помню, – холодно комментирует Кумачаи, когда публика стихла. Каждый полицейский и каждый прокурор в округе Киндл знает, что старик Сеннет мог сказать это во всеуслышание, но судья не должен допускать ни косвенных обвинений, ни оскорблений.
