Скотт Туроу - Презумпция невиновности
– Ты когда-нибудь видел ту папку?
– Из ящика письменного стола Реймонда?
– Так вот, порешай дома задачку. О старшей сестре и младшем брате. Может, разгадаешь.
Нико ухмыляется, качает головой – нет, мол, на такую туфту меня не купишь. Но удар он все-таки получил. У меня очевидное преимущество. Я его хорошо знаю, много лет вместе прослужили. Вытирая руки о бумажное полотенце, стискиваю зубы, чтобы показать, что разговор окончен.
– Вот оно что. Это и есть твоя великая тайна? Что это дело рук Мольто?
– Мы, говоришь, старые приятели? Тогда слушай сюда. Отвечу как старому приятелю на главный вопрос.
– Ты это сделал? – Немногие осмеливаются спросить напрямик, в лоб.
– Нет, дорогой, – говорю я тихо, глядя ему в глаза. – Не убивал я Каролину.
Кажется, дошло: глаза у него расширяются, зрачки темнеют.
– Прекрасно… – тянет он. – Выходит, обвинение ложное, подстроено?
– Пошел ты!..
– Я знал, что ты пошлешь.
Мы оба, смеясь, выходим в коридор. Невдалеке Стерн и Кемп разговаривают с Берманом, сыщиком Сэнди. Это рослый мужчина с большим животом и кричаще ярким галстуком.
Сэнди недовольно смотрит на меня: чего мы с Ником ржем как жеребцы? Уходит в зал. Нико за ним.
Джейми подходит ко мне:
– На дневном заседании меня не будет. Возникло одно обстоятельство.
– Хорошее?
– Хорошее, если выгорит.
– Выкладывай.
Джейми посматривает на дверь в зал заседаний.
– Сэнди не хочет вселять призрачную надежду. Ты же понимаешь…
– Не совсем.
Берман в двух шагах от нас говорит Джейми, что пора идти.
Джейми дотрагивается до моего рукава:
– Если выгорит, здорово будет.
Я немного огорошен. Собственный адвокат о чем-то умалчивает, но возражать не приходится. Я сам учил Джейми Кемпа не распространяться без нужды. Поспешай медленно!
– Это касается одной его повестки, – поясняет Джейми.
Берман напоминает ему, что их ждут в час дня.
– Потерпи, – бросает Джейми и шагает по коридору.
– Дамы и господа, – обращается Ларрен к присяжным. – Сейчас мы зачитаем показания специалиста по дактилоскопии Мориса Дикермана относительно отпечатков пальцев на стакане. Оценивая это показание, вы должны, я подчеркиваю – должны! – помнить, что защита не имела возможности исследовать данное доказательство. Защита не имела возможности установить, не имел ли место какой-либо подлог. Я не хочу сказать, что совершен подлог, я лишь говорю, что защита не располагает специалистом, который мог бы сказать «да» или «нет» по данному вопросу. Защита также не имела возможности узнать, не произошла ли ошибка. Пускай случайная, но тем не менее ошибка. У защиты не было возможности определить, нет ли на стакане отпечатков пальцев другого лица. Дамы и господа! Когда закончатся слушания и вы уйдете размышлять над вердиктом, на вас лежит обязанность принять во внимание не только само показание, но и тот факт, что обвинение не смогло предъявить в качестве вещественного доказательства вышеупомянутый стакан. Посему позволительно – я отнюдь не даю вам совета, как поступать, – в свете только одного этого факта позволительно усомниться в обоснованности выдвинутого против мистера Сабича обвинения… Мистер Мольто, начинайте.
Мольто долго смотрит на судью. Они оба отбросили условности и не скрывают взаимной враждебности. Заявление Ларрена произвело сильное впечатление в зале. Сомнение в достоверности отпечатков пальцев прозвучало из уст судьи. Позволителен отрицательный вердикт, сказал он. Предположение о возможности случайной ошибки – еще один удар по обвинению.
К свидетельской кафедре вызывается Морис Дикерман, угловатый ньюйоркец в больших затемненных очках. Сразу видно: профессионал высшего класса. Морис считает снятие отпечатков пальцев увлекательнейшим занятием. Я ему давно понравился, так как любил послушать его байки. Он демонстрирует присяжным фотографии и слайды, рассказывает, что отпечатки получаются благодаря тончайшему жировому слою на поверхности ладони. Некоторые люди вообще не оставляют отпечатков пальцев – вероятно, из-за сухости кожи. У большинства можно снять отпечатки, правда, в определенное время, в зависимости от интенсивности потовыделения. Отпечатки пальцев каждого человека совершенно уникальны. Последние пять минут его показаний – самые неприятные. Он показывает фотографии стойки бара, стакана, отпечатки пальцев на других предметах и увеличенный снимок моей регистрационной карточки государственного служащего. Особо важные места на фотографиях помечены красными стрелками. Мори хорошо подготовился к даче показаний.
Сэнди встает из-за стола, рассматривает увеличенное изображение отпечатков моих пальцев на стакане, показывает его Мори.
– В какое время первого апреля оставлены эти отпечатки, мистер Дикерман?
– Понятия не имею.
– Но вы уверены, что они оставлены первого апреля?
– Трудно сказать.
– Простите. – Сэнди делает нарочито удивленное лицо. – Но вы, вероятно, можете утверждать, что они сделаны в конце марта или начале апреля?
– Нет, не могу.
– Сколько времени сохраняются отпечатки пальцев на предмете?
– Несколько лет.
– Прошу прощения, поясните.
– Несколько лет – пока не сойдет маслянистый слой.
– Какой самый давний отпечаток попадался вам за все время службы в полиции?
– Один раз мне довелось снять с рулевого колеса брошенной машины отпечатки трехлетней давности. Это было дело о похищении ребенка.
– Трехлетней давности? – повторяет Сэнди. Нет, он все-таки удивительный человек. Он превосходно изображает изумление этим фактом и уважение к такому опытному свидетелю. Создается впечатление, что он придумывает свой очередной шаг на ходу.
– Следовательно, мистер Сабич мог взять в руки стакан полгода назад, когда он был у мисс Полимус в связи с делом миссис Макгафен?
– Я не могу сказать, когда мистер Сабич брал в руки стакан. На стакане отпечатки двух его пальцев – это все, что я знаю.
– Вероятно, мистеру Сабичу захотелось попить. Могли ли сохраниться отпечатки, если стакан сполоснули изнутри?
– Само собой, могли. Теоретически возможно, что отпечатки сохраняются и после того, как предмет вымыт в мыльной воде. В литературе описаны такие случаи. Правда, мне лично не приходилось с ними сталкиваться.
– Не может быть! – опять разыгрывает удивление Сэнди.
– Сам я этого не видел, – повторяет Дикерман.
– Теперь мы, следовательно, знаем, что никто больше к стакану не притрагивался, так как других отпечатков нет.
– Нет, это не так.
– Не понял.
– Был еще один отпечаток.
– Не может быть! – повторяет Сэнди.
Его движения и жесты театрально наигранные. Сейчас он уже не скрывает, что исполняет свою роль как заправский актер.
– Вы утверждаете, что на стакане был еще один отпечаток.
– Да, утверждаю.
– Сэр, может ли в таком случае быть, что мистер Сабич притрагивался к стакану несколько месяцев назад, а кто-то – первого апреля?
– Все может быть.
– Что ж, мы знаем, что мистер Сабич в тот вечер был у мисс Полимус, поскольку его отпечатки имеются на других предметах, – верно я говорю?
– Не вполне, сэр.
– Почему? Должны же, например, быть отпечатки на шпингалетах. Окна ведь были открыты.
– Отпечатки были, но мы их не идентифицировали.
– Как? Значит, их оставил не мистер Сабич?
– И не мисс Полимус. Это исключено.
– То есть отпечатки принадлежат некоему третьему лицу?
– Именно так, сэр.
– И на стакане, и на шпингалетах отпечатки пальцев третьего лица?
– Совершенно верно.
Сэнди просматривает список мест и предметов в квартире Каролины, которые подверглись дактилоскопической экспертизе, – опрокинутый кофейный столик, каминные щипцы, которые могли быть орудием убийства, поверхность бара, входная дверь, окна, что-то еще…
– И отпечатков пальцев мистера Сабича нигде больше нет?
– Совершенно верно, сэр.
– Его отпечатки только на пропавшем стакане?
– Только на стакане.
– Но мистер Сабич должен был бы оставить отпечатки где-то еще, если он был в квартире.
– Мог оставить, а мог и не оставить. Самые отчетливые отпечатки получаются на стекле.
Сэнди, разумеется, знает ответы на свои вопросы и тем не менее продолжает.
– Да, но на столе, на окнах?
Дикерман пожимает плечами. Его дело – снимать и распознавать отпечатки пальцев, а не объяснять, как, что и почему.
– Сэр, – говорит Сэнди, – сколько всего неидентифицированных отпечатков, то есть не принадлежащих ни мистеру Сабичу, ни мисс Полимус, вы обнаружили?
– Кажется, пять. Один на щеколде, один на оконной раме, один на стакане и два на бутылках со спиртным.