К. Сэнсом - Седьмая чаша

В мой рукав вцепилось сразу несколько детских рук.

— Он ни на что не годен! — завопил другой мальчишка. — У-у, лысый Гарри!

— Нет, — сказал я, отпихнув жадные ручонки, — именно он.

Мы постучали в дверь таверны. Послышались шаги, и нам открыла женщина могучего телосложения, низкая и квадратная. Поверх мятого платья на ней был фартук в жирных пятнах, а на голове — белый чепец, из-под которого неопрятно торчали лохмы черных волос. Но лицо еще сохраняло следы былой красоты, а во взгляде серых глаз угадывался ум и проницательность.

— Мы открываемся в пять, — сообщила женщина.

— Нам не нужна выпивка, — ответил я. — Мы ищем Фрэнсиса Локли.

Она окинула нас подозрительным взглядом.

— Что вам от него нужно?

— Это частное дело, — с улыбкой ответил я, — но можете не волноваться: ему ничего не грозит.

После недолгих колебаний женщина произнесла:

— Ну что ж, тогда входите.

С сомнением посмотрев на наши башмаки, на которые, судя по их виду, налипла вся окрестная грязь, женщина велела:

— И не забудьте как следует вытереть ноги. Нечего растаскивать грязищу по всему дому. Я только что убралась.

Таверна представляла собой небольшой зал с выбеленными стенами. На выстланном сухим тростником полу были расставлены столы и стулья. Уперев руки в боки, женщина повернулась к нам лицом.

— Вы давали деньги этим попрошайкам? — спросила она. — Обычно в это время они уже уходят на Смитфилдский рынок, а теперь будут отираться здесь полдня. Мне не жалко, что бедняги нашли прибежище в заброшенной часовне, но я не хочу, чтобы они распугивали моих посетителей.

Мне надоело ее брюзжание, и я взял быка за рога.

— Вы тут работаете?

— Я тут хозяйка. Этель Бьюнс, вдова и настоятельница этого прихода, — к вашим услугам, — с сарказмом представилась она.

— Ага, понятно.

— Фрэнсис! — громко крикнула женщина.

Открылась дверь служебного помещения, и из нее выглянул маленький, лысый и жирный человечек с круглым поросячьим лицом. На нем тоже был фартук, а за его спиной я заметил большой чан с грязной водой, в котором плавали деревянные кружки.

— Что, птичка моя? — проворковал он, но, увидев нас, на лице его появилось встревоженное выражение, а и без того заплывшие жиром глаза сузились еще больше.

— Эти джентльмены хотят перекинуться с тобой парой слов. Во что ты вляпался?

Она засмеялась, но глаза выдавали ее обеспокоенность.

Локли выбрался из подсобки. Он напоминал бочонок, но было видно, что раньше этот толстяк обладал недюжинной силой. Наверное, силенки у него остались и сейчас. Не потому ли хозяйка Бьюнс остановила свой выбор именно на нем? Может, вдова и унаследовала патент на содержание таверны, но ей определенно был нужен мужчина, чтобы справляться с буйными клиентами. И все же во взгляде, который она бросила на Локли, усевшегося на стул возле нее, было что-то похожее на нежность. Тут я понял, почему их так встревожило наше появление: они жили невенчанными, то есть во грехе.

— Нас не интересует ваша личная жизнь, — вежливо объяснил я. — Мы пришли по поручению помощника королевского коронера, и нас интересует местонахождение брата Годдарда из Вестминстерского аббатства.

Мужчина и женщина отреагировали на это известие по-разному. Хозяйка, похоже, испытала облегчение оттого, что никто не собирается обвинять их в богопротивном блуде, Локли же, наоборот, снова сузил глаза и крепко сжал губы. По тому, как вздымалась и опускалась его бочкообразная грудь, я понял, что он тяжело дышит.

— Так вы ищете эту старую сволочь Годдарда? — спросил он.

— Вы его недолюбливаете?

— Он обращался со мной как с дерьмом, и все только потому, что мой отец мыл котлы. Как я сейчас, — добавил он, бросив на вдову многозначительный взгляд.

Она положила широкую ладонь на его руку.

— Ты мне нужен не только для этого, милый.

Я подумал, не попросить ли ее удалиться, но решил, что в этом нет смысла. Локли все равно перескажет ей наш разговор во всех подробностях.

— Насколько мне известно, вы работали под началом доктора Годдарда в лечебнице при аббатстве, — продолжил я. — Помогали ему ухаживать за больными жителями Вестминстера, которые обращались к монахам за помощью.

Вдова тоже сузила глаза, словно подражая своему мужчине.

— Вы, как я погляжу, много чего знаете о Фрэнсисе.

— Мы расспрашиваем всех бывших монахов, которые знали Годдарда, и уже успели поговорить с Кантреллом и нынешним настоятелем собора.

Локли вновь забеспокоился.

— Что они вам сказали? — встревоженно спросил он.

— Эти сведения тайные, — отрезал я.

Локли нервно засмеялся.

— Значит, и с молодым Кантреллом успели потолковать? Вот уж кто натерпелся от Годдарда, так это он.

— Вам известно, где сейчас может находиться Годдард?

Локли помотал головой.

— Я не видел его с тех пор, как мы ушли из аббатства, и видеть не хочу.

— Не помните, куда он тогда отправился?

— Он со мной даже не попрощался. Только велел выгнать на улицу оставшихся пациентов, а ключ от больницы отдать отцу-казначею, что я и сделал.

Поколебавшись, Локли спросил:

— Могу я узнать, зачем он вам понадобился?

— Мы расследуем убийство.

Мужчина вздрогнул и вновь напрягся.

— Чье убийство?

— Это не имеет значения. Лучше скажите, известно ли вам что-нибудь об использовании доктором Годдардом снадобья, называемого двейл?

Правая рука Локли, лежавшая на столе, непроизвольно сжалась в кулак.

— Я знал, что доктор Годдард дает больным какое-то снадобье, когда хочет, чтобы они уснули перед операцией. Но такое бывало только в монастырской больнице. В лечебнице для мирян он на пациентов лекарств не тратил.

Локли пожал плечами.

— Он приходил, осматривал их, давал советы, иногда потчевал какими-то травками или вправлял вывихи. Но в основном уход за больными лежал на мне.

Фрэнсис посмотрел мне в глаза. Он уж успел овладеть собой.

Я медленно кивнул.

— Расскажите еще что-нибудь про доктора Годдарда.

— Он был очень высокого мнения о себе, хотя, осмелюсь сказать, доктора все такие. Мог быть очень прямолинейным и грубым.

Локли подался вперед и сообщил доверительным тоном:

— У него на носу была огромная бородавка. Я таких здоровенных никогда не видел. Если кто-нибудь смотрел на нее, он тут же краснел и пытался прикрыть нос рукой. Это был лучший способ довести его до белого каления, если, конечно, смелости хватит. После такого он всегда ходил мрачнее тучи.

Толстяк взглянул на Барака и заговорщически ухмыльнулся. Я чувствовал, что он что-то скрывает, но припереть его к стенке не было никакой возможности.

— Кем ты был раньше? — спросил Барак.

— До своего прихода в Вестминстер я был учеником брадобрея-хирурга. В аббатстве я пробыл десять лет, а потом снова работал у брадобрея.

— Понятно, — протянул я. — Молодой Кантрелл тоже не в восторге от Годдарда.

Я пристально посмотрел на Локли, вспомнив, как он всполошился, узнав, что мы уже разговаривали с настоятелем Бенсоном. Но сейчас Фрэнсис снова держал себя в руках.

— Да, Годдард задал этому парню перца. У него был чересчур острый язык. Но с другой стороны, Чарли Кантрелл сам напрашивался на издевки, потому что всегда был размазней.

— Вчера я побывал в здании больницы. Сейчас там, разумеется, пусто. Видно, мрачное было местечко.

— Это точно. Пока я там работал, больница приходила в упадок. Аббат Бенсон хотел, чтобы аббатство закрыли и сровняли с землей. Кромвель хорошо заплатил ему. Дескать, старая папистская церковь прогнила до мозга костей! — с неожиданной злостью заключил Локли.

— Вы, как я погляжу, принадлежите к тем, кто исповедует старую веру?

— Нет. — Локли наморщил лоб. — Но брадобрей-хирург, у которого я работал после закрытия монастыря, был одним из этих фанатиков. Хуже того, они все ходят надутые от самодовольства, поскольку уверены, что держат в руках ключи от рая и ада.

— И поэтому ты пришел ко мне, — встряла вдова Бьюнс, сжимая руку толстяка. — Чтобы обрести покой.

Локли ничего не ответил. Он посмотрел на меня сердитым взглядом.

— А может, такого права нет ни у радикалистов, ни у папистов? Может, оно есть у язычников-турок?

Он горько засмеялся, и я почувствовал какое-то отчаяние и безысходность в душе у этого человека. Что-то мучило его. Вдова Бьюнс снова положила ладонь на его руку.

— Ну не надо, цыпленочек! — предостерегающе сказала она, бросив на нас испуганный взгляд. — Он всегда говорит, не подумав. Ты ведь это не всерьез, правда?

Внезапно из глубины таверны послышалось громыхание, и каменные стены задрожали. Я вздрогнул. Откуда-то снизу послышался звук бегущей воды.

— Что это? — спросил Барак.