Приключения сестры милосердия - Александр Порохня
Девочка ползала по заднему сиденью машины и бубнила что-то про себя. Денис молча вел машину, я смотрела в окно, вспоминая, как ехала из города на грузовичке почтовой связи, а потом возвращалась в город в санитарной «буханке» психбольницы, полная глупых планов и пустых надежд. Я повзрослела на несколько лет за эти две недели. Передряга, в которую я попала, была настолько жестокой и опасной, что я смотрела на жизнь совсем по-другому. Вчера звонили взволнованные родители, конечно, я им ничего не рассказала, но, положив трубку, вдруг поняла, что их трогательная забота о том, тепло ли я одеваюсь, и что кушаю на обед и на ужин, впервые была для меня приятной, и ни капельки не раздражала.
Я думала о том, что когда вернусь в свое отделение, никогда больше не буду прикалываться над Аней, потому что она на следующий день после моего исчезновения якобы с украденными наркотиками устроила в местном отделении милиции жуткий скандал, доказывая, что я никак не могла этого сделать. И еще мне очень помог звонок Петра Васильевича своему брату, который работал в медсанчасти ФСБ под Москвой, потому что лица, причастные ко всей этой истории имели высоких покровителей среди силовиков, и дело бы неминуемо «замяли», если бы не вмешались столичные контрразведчики. И Ашот Андреевич поразил меня до глубины души, когда заставил почти всех работающих в больнице подписаться под петицией о том, что я не могла быть воровкой. Ну а когда ко мне в больницу пришла наша престарелая Ольга и принесла мне шерстяные носки и банку варенья из моркови, сваренного по какому-то военному рецепту, и обладавшего чудесными целебными свойствами, я просто разревелась. Мир оказался совсем не так уж плох, как он мне стал казаться после всей этой истории. И только ночью ко мне в темноте подкрадывался липкий страх, он не хотел меня покидать после той жуткой ночи на кладбище. Несколько раз я просыпалась от собственного крика, вскакивая на больничной кровати и пугая дежурную медсестру. А в ушах все еще продолжало гудеть — «О-о Адонай, о-о Адонай!..»
* * *
Слава стоял и смотрел вслед уходящим Денису и Олесе. Они выглядели абсолютно счастливыми, и ни разу не оглянулись. Впереди у них была целая жизнь, и они шли к ней, радостно держась за руки. В правую ладонь Славы вцепилась девочка-даун, она не плакала и не смеялась, а молча и, казалось, вполне осознанно наблюдала, как высокий парень в камуфляже и хрупкая девушка в джинсах сели в машину и уехали. Потом она подняла голову, посмотрела на Славу, и сказала что-то похожее на «пойдем». Со стороны кухни вкусно пахло пирогами. На скамейке сидел темноволосый гений и наблюдал за вороной, пытавшейся клюнуть больничного кота в зад. Кот оборачивался и шипел, но вскакивать со скамейки не собирался, лениво отмахиваясь лапой от зарвавшейся нахалки. Гений наблюдал за котом и вороной так внимательно, как будто все, что происходило рядом с ним, касалось его лично. Слава вспомнил, как старенький профессор говорил им на лекциях по психиатрии о сумасшедших. — «Они не глупые, и не тупые, они просто другие».
Другие. Тогда Слава ему не поверил. А сейчас он знал, что так оно и есть. Слава посмотрел на девочку, сосавшую палец, и подумал, что судьба этого ребенка устроена на ближайшие несколько лет благодаря Олесе, его подруге, сестре милосердия. Проявлением настоящего душевного милосердия стало появление здесь в его больнице младшей сестры человека, чуть не убившего Олесю. Он еще раз повторил про себя по слогам «ми-ло-сер-дие». Почему проявление душевной чуткости и сострадания определено в русском языке, как «милое сердцем», Слава не знал. И вдруг он понял, милосердие, это значило совсем не «милое сердце», как он думал раньше, а «миловать сердцем», значит, прощать. И на душе у него от этого внезапной мысли вдруг потеплело, как будто уже началась весна или в гости к нему надолго приехал хороший друг.
Глава 21
Я шла по коридору с заправленной капельницей. За время скитаний я сильно похудела, и мой сиреневый медицинский костюм болтался на мне как поверженный вражеский флаг.
Все было как обычно, и все было правильно. Очередь больных, жаждущих укола, нетерпеливо переминалась с ноги на ногу у процедурного кабинета и вполголоса обсуждала погоду за окном, запах капусты от провезенных только что по коридору из больничной столовой жидких диетических щей клубился по коридору, напоминая, что скоро обед. Сергей Анатольевич, старательно заполнял на посту листки назначений, а Ашот Андреевич с Петром Васильевичем оживленно спорили о чем-то в конце коридора.
Аня демонстрировала девочкам-анестезисткам новые босоножки, похожие на танк последней модели. Девочки внимательно их рассматривали, и, по-моему, одобряли. Пока меня не было, в палаты поставили новые двери, и теперь они придавали общему интерьеру отделения светлый и праздничный вид.
В палате люкс, куда я вошла, на функциональной высокой кровати лежал худой человек с нездоровой желтизной на лице и запавшими глазами. Я не сразу узнала директора местного завода, любителя сердечных утех, что же с ним стало?! Из-под больничной пижамы на его животе торчал краешек бинта послеоперационной повязки.
Совершенно беспристрастно, как будто происходящее не имело к нему никакого отношения, директор смотрел, как я тщательно протерла сгиб его локтя, прицелившись, проколола суховатую пожелтевшую кожу, расслабила резиновый жгут у него на плече и подсоединила систему к иголке, введенной в вену. Он перевел свой взгляд на медленно падающие внутри прозрачной системы капли, а потом посмотрел на меня и тихо спросил:
— Я сильно изменился, скажите, сестричка?
— Нет, ну что Вы, похудели только немножко. Уже
