Николай Волынский - Год беспощадного солнца

– Не может быть! Так не бывает.

– Ты, Дима, хочешь сказать, что я тебе вру? Тогда зачем?

– Нет-нет, не хочу, – отступил Мышкин. – Но очень уж как-то непривычно. И непонятно – мы же не ракеты в операционной делаем! Какая тут секретность?

– Повторяю: того требует безопасность клиники в самом широком смысле.

– То есть, у нас имеется свое гестапо. И свой Мюллер. Мюллер-невидимка… И все-таки, что охранять с таким бешеным ресурсом? Покойников? Спирт?

– Полтора месяца назад я уволил невропатолога Сечкина и его любовницу – операционную медсестру Кадымбекову.

– Помню, – сказал Мышкин – Потрясающей красоты азиатка. Так никто и не знает, за что. Можно узнать?

– Нельзя.

– Тогда зачем сказали?

– Ладно, передумал… – вздохнул Демидов. – Тебе полезно узнать. Они наркотики воровали. На пару. Сечкин прошлой весной стал ездить на кабриолете «ланчия». Видел?

– Нет.

– Никто не видел. Он не выставлялся. Чтоб не было лишних вопросов.

– Сообразительный, – с уважением признал Мышкин. – И много украли?

– Тысяч на двести.

– Нет, не сообразительный, – отступил Мышкин. – Рисковать из-за такой ерунды?

– Двести тысяч долларов – ерунда? – не согласился профессор. – Они и дальше продолжали бы конспирировать. Но сработало, как ты выразился, наше гестапо. Быстро, бесшумно. А главное, эффективно.

– Утопили обоих? Или закопали живыми?

– Не валяй дурака! Я их просто уволил.

– Тогда не понимаю! – искренне удивился Мышкин. – Столько людей погубили, скоты! Надо было довести их до тюрьмы. А так, по закону, выходит, что вы сообщник.

– Правильно! – с сарказмом согласился Демидов. – Довести до суда и погубить репутацию клиники!.. Не просто все, Дима. За правдой погонишься, себя же в яму и столкнешь.

– Не просто, – согласился Мышкин.

– И еще неизвестно, какой вышел бы приговор.

– Точно! Наши правоохранители любят преступников больше, чем их жертв. И что, Сечкин и Кадымбекова так и гуляют?

Демидов помедлил, но все-таки сказал:

– Только между нами… Для начала охрана убедила их вернуть двести тысяч клинике.

– Вернули?

– Не сразу, но вернули. Потом заставили выплатить штраф. Миллион долларов на двоих.

– С этих денег, уважаемый ты наш папа римский, который святее ватиканского, я всему персоналу, от уборщицы до главврача, выдал новогоднюю премию! Каждому по четыре месячных оклада. Всем понравилось. Но если тебе не понравилось – верни деньги!

Мышкин смущенно затряс головой: нет, понравилось.

– Правда, для этого Сечкину пришлось пересесть на битые «жигули», – кисло добавил главврач. – А Кадымбекова продала квартиру на Крестовском острове.

– Да… И как им теперь?

– А никак, – сказал Демидов. – Через полгода Сечкин почему-то умер, хотя здоров был, как бык. Внезапная остановка сердца.

– Внезапная… – похолодел Мышкин. – Что ж, понятно: хлопоты, огорчения, деньги отдавать надо. А Кадымбекова?

– Тоже не повезло. Попала под поезд метро. Прямо в центре города, на станции «Гостиный двор».

– Нервы… – прошелестел Дмитрий Евграфович.

– Может, и нервы, – согласился Демидов. – Но были слухи, что ее кто-то толкнул под поезд. Случайно.

– Случайно? – тихо переспросил Мышкин. Он почувствовал, как на голове у него приподнялись волосы и по скальпу пошел мороз.

– Еще отметь, – не ответил Демодов. – Особая задача нашей гестаповской охраны – обеспечить личную безопасность всего персонала. Не только в клинике, но и за воротами. В том числе и по домам.

– Значит, все-таки тотальная слежка! А я не верил…

– Доктора Зубкова [50] помнишь? – спросил Демидов. – Из нейрохирургического института?

– Такое не забудешь!

Смерть одного их ярчайших нейрохирургов России потрясла тогда многих. Он был зверски зарублен топором в подъезде собственного дома.

– Убийство так и не раскрыто, – сказал Демидов. – А мог бы жить, если бы работал у нас. Да, частная медицина обогатила многих наших коллег. Есть даже миллионеры. Но уже немало погубила. И погубит еще больше. Потому что наша профессия передвинулась в зону повышенного риска. Так что лучше пусть гестапо и слежка, чем топор бандита или мстителя.

– Мстителя? – удивился Мышкин. – При чем тут месть? Кто может мстить врачу?

– Так ведь не всех вылечиваем. А деньги берем! Любой человек хочет за свои деньги получить результат.

– И когда это кончится? – тоскливо спросил Мышкин. – Когда вернется нормальная человеческая жизнь? Спокойно учиться, работать, растить детей, лечить больных и не трястись от страха круглые сутки…

– Когда-нибудь. Но вернется. Резня только будет большая. Покруче, чем в начале советской власти.

– Полностью разделяю ваш оптимизм! – заявил Мышкин. – Бог даст – так и будет: покруче.

– А толку? Как там у Некрасова: «Только вот жить в эту пору прекрасную уж не придется ни мне, ни тебе».

Когда он вернулся, Клементьева сидела за электронным микроскопом, Клюкин вскрывал очередного покойника.

– Литвак? – тихо спросил Мышкин у Большой Берты.

– Понятия не имею.

– Ты надолго закопалась?

– Вам нужен микроскоп?

– Скажу, когда понадобится.

Он взял стул и подсел к Большой Берте.

– Ты тоже думаешь, что простая кража?

– Думаю, да. Хулиганы… Нажрались до скотского состояния, больше пролили, чем выпили.

– До скотского? – переспросил Мышкин. – Конечно, могли. И отключились потом, да?

– Как рабочая гипотеза, – уточнила Клементьева.

– Почему же ты их не застала? Ты должна была их застать здесь! После скотской выпивки, да ректификата прямо из бочки – вволю! – неизбежно наступает, как всем нам хорошо известно из экспериментов на самих себе, интоксикация и вслед за ней – глубокий продолжительный сон. Иногда с потерей сознания, элементами бреда и галлюцинаций.

– Могли и раньше очнуться. Все индивидуально.

– Индивидуально, – согласился Мышкин. – Пришли в себя и вылили весь спирт на пол? Ничего себе не взяли. Даже на похмелюгу.

– Действительно, – задумалась Большая Берта. – Из-за стакана спирта ломать такую дверь… Или даже двух…

– Ее только взрывом можно вышибить! Дверь не ломали. Нашим ключом спокойно открыли, сняли дверь с петель, обломок ключа демонстративно оставили в замке. Вот он.

Мышкин достал из кармана халата обломок. Он успел его вытащить до майорши.

– Наш ключ, – повторил он. – Всегда открывал и закрывал нормально. Зачем ломать?

– Чтобы следователь решил: ключ посторонний, – уверенно заявила Клементьева.

– Умница! Тогда что им на самом деле здесь понадобилось? – спросил Мышкин.

Она быстро оглянулась вокруг и сказала испуганным шепотом:

– Кажется, я тоже понимаю…

– Ты слышала: я демонстративно сообщил всем только о срезах Салье. О других знаешь только ты и Толя. Предупреди его, чтоб не ляпнул вдруг.

– Сейчас сказать?

Ответить он не успел. Раздался металлический грохот, потом глухой удар.

Мышкин и Клементьева вскочили одновременно.

Стальная дверь, висевшая на одной петле в ожидании плотника, лежала на каменных ступеньках. На полу растянулся во весь рост Литвак. Из рассеченного лба стекала на пол темно-красная струйка.

– Что вытворяешь, сволочь! – воскликнул Мышкин, едва удерживаясь, чтоб не врезать Литваку ногой в пах. – Ты же губишь всех нас, а себя – первого!

Одно веко Литвака медленно приподнялось, показав черный глаз, залитый пьяной слизью.

– Не-не боись! – хрипло вытолкнул из себя Литвак. – С-с-о м-мной н-не пропадешь…

– Уже пропал, скотина! Как ты сумел нажраться за полчаса?

Ответа он не услышал. Литвак аккуратно и доверчиво, как ребенок, свернулся на холодном полу, положил обе ладони под щеку и захрапел.

Дмитрий Евграфович толкнул ногой Литвака в мягкий, расслабленный бок.

– Вставай, сионист хренов!

Сионист не отозвался. Мышкин сбегал в морг, бросил там на пол старый матрас и, как оьычно, схватил Литвака за ноги и потащил по кафельному полу. Литвак вдруг зарычал, стал отчаянно брыкаться, но глаз не открывал.

– А чтоб тебя дождь намочил! – вырвалось у Клементьевой.

– Спокойно, барышня! – бодро заявил Мышкин. – Хватай его за руки.

Вдвоем они втащили Литвака на его привычное место – у порога морга.

– Внимание! – сказал Мышкин. – Раз, два – бросаем!

Литвак шлепнулся, каак лягушка, на матрац, но не проснулся. Спокойно перевернулся набок и снова принял позу эмбриона.

– Да, – сказал Мышкин, запирая морг на ключ. – Был бы трезвым, позвоночник сломал бы, когда с лестницы летел. Или насмерть.

– Ну, положим, трезвым он не упал бы, – отозвалась Большая Берта. – Он действительно пьян? Вы уверены?

Дмитрий Евграфович почесал в затылке.

– Кости целы – значит, пьян.

– Между прочим, не успела сказать: когда вы были у главврача, он прямо с ножом к горлу пристал. Требовал сказать, остались какие-нибудь ваши стекла еще где-нибудь.