Петер Демпф - Тайна Иеронима Босха
Петрониус лежал на соломенной подстилке с закрученными в тряпье руками. Едкий дым проникал в соломенную хижину и щекотал в носу.
Разве ему приснился разговор с мастером Иеронимом и Якобом ван Алмагином? Разве он не лежал на кровати с балдахином?.. А теперь его колют соломинки в какой-то хижине. Густой дым заставил художника лечь на пол и искать выход. Потом он вспомнил, что они с Зитой пришли сюда и выкопали из-под соломы сумку с рукописью. Они хотели поделить страницы. Ему стало плохо от жары, спертого воздуха сарая и от напряжения. Зита массировала его затылок, втирая туда какую-то мазь. А дальше Петрониус помнил только лишь ужасные кошмары. Может, это был кошмарный сон, и сейчас он снова проснется?
Однако едкий дым, наполнявший помещение, был слишком удушливым, чтобы оказаться призрачным.
— Петрониус! — резко прозвучал женский голос. — Петрониус, ответь же!
Зита! Она ищет его.
Петрониус вместо ответа закашлялся. Он не сможет долго так выдержать. Художник начинал медленно осознавать, что дьяволица, которую он видел перед своим внутренним взором, не существует в этом мире: она есть порождение его разума, возникшее под влиянием картины.
— Скажи что-нибудь, я не знаю, где ты!
Петрониуса вновь сотряс приступ кашля, и тут художника схватила чья-то рука и потащила за собой. Ноги не слушались его, он ползком пробирался под низким потолком, пока не добрался до пролома, ведущего вниз. Зита в платье голубого цвета спускалась первой, ставя ноги Петрониуса на перекладины лестницы. Через десять ступеней он оказался на земле. Здесь, внизу, дым был слабее и не такой едкий.
— Где я, Зита? Что произошло?
— Вопросы потом. Мы все еще в имении твоего хозяина. В сарае. Ты потерял сознание. Здесь стояли лошади, но сейчас их нет. Я отдала рукопись Майнхарду, и он ускакал вперед.
Поблизости что-то зашуршало, Зита обернулась и вскочила. Перед ними стоял Якоб ван Алмагин и протягивал руку, будто просил подаяние.
— Рукопись, Петрониус Орис! Отдайте ее мне, и тогда вы можете исчезнуть из этого города, из этой страны.
Петрониус непонимающе смотрел на ученого. Рукопись? Откуда ей взяться у него? Рукопись!
Перед сараем раздались отчетливые звуки шагов и плеск воды. Люди по-прежнему выкрикивали непонятные слова, из которых Петрониус слышал только одно: «пожар».
Где-то позади Алмагина пламя проедало сухие балки в стенах сарая. Дым становился все гуще, так что ученый временами исчезал в нем.
— У меня больше нет рукописи!
Возникла пауза, заглушаемая треском огня.
— Послушайте, Петрониус, вы отдадите мне листы, которые написали по поручению патера Иоганнеса, или умрете здесь вместе с вашей монахиней. Выбирайте.
— Рукопись у меня, сестра!
Зита произнесла слово «сестра», будто ножом отрезала, и Петрониус удивился, что ей известна тайна Алмагина.
— Я знаю, что этим признанием подписала себе смертный приговор, но, меестер Якоб, вы ничего нам не сделаете.
Зита закашлялась.
Алмагин надвигался на них. Его правая рука была под плащом, и Петрониус предполагал, что там спрятан нож или другое оружие.
— Майнхард из Аахена направляется с рукописью в Ден-Бос, и если с нами что-то случится, он собственноручно передаст ее инквизитору. Я позаботилась о том, чтобы ваше имя встречалось там и чтобы было упомянуто о вашем переодевании в мужской наряд. Вам не найти Майнхарда. Если с нами все будет в порядке, то через четыре недели мы пошлем к Майнхарду посыльного, и он передаст вам рукопись. Но лишь тогда. А теперь дайте пройти!
Якоб ван Алмагин подошел к ним на расстояние нескольких шагов. Лицо его подергивалось в свете пламени, вырывавшегося из сарая. Петрониус видел трясущиеся губы.
— Вы выиграли, сестра. Но Якоб ван Алмагин еще нужен. Время моей отставки пока не пришло. Если выдадите мою тайну, отправитесь со мной в ад. Я обещаю!
Ученый отвернулся и выскользнул через боковое отверстие в стене.
— Магистр Якоб! А картина? Что будет с ней?
Алмагин обернулся и что-то выкрикнул, но в этот миг от задней стены оторвалась балка, и в сарай посыпался огненный дождь.
Якоб ван Алмагин надвинул на голову капюшон и исчез. Зита и Петрониус выскользнули через переднюю дверь.
Огонь яростно набросился на сарай, пожирая сухие доски и балки. Тяга была такой сильной, что у стоявшего рядом крестьянина сорвало с головы шапку.
Зита притащила Петрониуса к воротам — охрана открыла их, чтобы можно было передавать ведра с водой из находившегося неподалеку пруда.
Целые и невредимые, сопровождаемые красноватым светом горящего сарая, они добрались до дороги. Под одним из деревьев на аллее опустились на землю. Петрониус без остановки кашлял, а Зита внимательно изучала окрестности. Среди яркой зелени кустарников голубое платье девушки сияло, будто она была нимфой.
— Теперь настало время осуществить твои мечты, Петрониус! — произнесла Зита, наблюдая за дорогой.
Петрониус прислонился к дереву.
— Что тебе известно о моих мечтах?
— Многое. Ты говорил во сне. Рассказывал мне целые истории. А одним из твоих желаний было отправиться в Вену, ко двору Габсбургов, или во Францию, к Людовику XII.
Прежде чем Петрониус смог ответить, он услышал стук копыт, доносившийся с той стороны, куда они направлялись. Художник попытался встать, но ноги подкосились. Однако Зита пошла навстречу всаднику, будто ждала его. Через несколько мгновений в утренних сумерках возник Майнхард с четырьмя лошадьми.
— Я думал… — прошептал Петрониус, но не смог закончить: силы покинули его.
Почему Майнхард с его рукописью оказался здесь? Зита рассмеялась и закончила за него:
— …что мы отправимся во Францию, чтобы избежать когтей бестии по имени Якоб ван Алмагин? У нее на совести слишком многие. Слишком многие, кто знал или подозревал о тщательно скрываемой тайне. Ты первый, Петрониус, кого она не убила. Разве это не оправдывает ложь?
Петрониус не совсем понимал взаимосвязи. Если бы рукопись не находилась в безопасном месте, она могла стоить ему жизни.
Возница подошел и подхватил Петрониуса под мышки. Одним махом он посадил художника на лошадь и привязал его руки и ноги к седлу. Петрониус воспринимал происходящее безразлично. Юноше казалось, что голова его плывет в огромном водяном пузыре, который медленно опорожняется. И тут он вспомнил про Питера. И неожиданно догадался, что в игре с разоблачениями открыты не все карты. Он разоблачил Якоба ван Алмагина тогда, в лаборатории, под домом Босха. Но и в Зите, по его мнению, оставалось достаточно загадочного. Только один человек мог подсыпать яд в кружку Питера. И этот человек теперь увозил его из Оиршота.
Если Петрониус правильно понял Зиту, она продолжила рукопись. Может быть, записала его фантазии, дополнила то, о чем сам он хотел умолчать. Ведь Зита угрожала этим Якобу ван Алмагину.
Зита погладила Петрониуса по лицу. Она ворковала, как голубка. Или то был приглушенный клекот ястреба, поймавшего добычу и теперь медленно поедающего ее? Петрониус украдкой наблюдал за Зитой. Она скакала рядом и улыбнулась ему, заметив пристальный взгляд. На седле девушки висела сумка с рукописью.
XIV
— О Михаэль! Чудесно, что я нашел вас здесь. Посмотрите!
Кайе вздрогнул — дверь в мастерскую распахнулась, и ворвался Небриха. Он бросился к коллеге, схватил его за руку и потащил к картине.
Толчок вернул реставратора в настоящее. Не замечая Берле, Небриха остановился у створки, изображающей ад.
— Последние дни я много размышлял. И меня осенило.
Его палец скользнул по сцене ада к огромным ушам, разделенным ножом.
— Слушать! — сказал он.
Затем палец проследовал к человеку-дереву.
— Видеть!
Наконец указательный палец обвел несколько сцен в нижней части картины.
— Чувствовать! — подчеркнул он. — «Я лес, который слышит, и поле, которое видит», — вот что означают рисунки Босха. Я говорю вам, Михаэль, Босх был пророком. Он знал, что его замыслы раскроют. Способность слышать и видеть в аду разрушена, уничтожена. Мы ходим по миру глухие и слепые, вот что в действительности он хочет сказать. Разве мы не погружены в развлечения? Они являются для нас пиком человеческого счастья. Босх описывает здесь вершину и конец человека. Люди привязаны к музыке, они пропадают в игорных домах. И голубой дьявол пожирает последнее, что есть у них — души. Умение слушать, видеть и чувствовать стало сегодня пороком.
Кайе не совсем понимал сложные намеки Небрихи. Он еще не опомнился от рассказа Берле. Реставратор снова нажал кнопку тревоги, но подтверждения не поступало.
Взволнованный голос Небрихи продолжал:
— Вот почему знак Венеры, Михаэль. Все указывает в одном направлении. Не лицо человека-дерева находится в центре картины. Если провести диагональ, то получится весло правой лодки. Весло! Вы понимаете? В первой картине отверстие в фонтане с совой, во второй — всадник с рыбой, а в последней — весло. Все сходится. Весло означает курс, направление. Курс, который взял человек-дерево, неверный. Он ведет сюда, в ад, в то время как курс, который нужно проложить, иной. И поэтому в картину введен символ Венеры, который мы обнаружили на наших снимках.
