Монс Каллентофт - Летний ангел
— Если это поможет следствию, разрешаю хоть спалить весь дом.
— Это не понадобится, — отвечает Зак и улыбается. — В наших окрестностях и так пылает, как никогда.
— Да, это верно. Делайте что хотите и как хотите. Жена поехала в город к психиатру.
Малин бродит вдоль клумб, окружающих веранду с бассейном, ищет следы, сломанные кусты, признаки борьбы, но находит только засохшие красные розы, давно умершие от жары.
Ей приходится торчать на солнце, и она без конца вытирает пот со лба. Видит Зака на другом конце участка, в той части сада, где между газоном и забором, отделяющим соседский сад, расположена широкая грядка.
Карин работает в доме. Малин только что подумала о том, как прекрасно та вписывается в этот пейзаж с бассейном в своей изящной юбке и дурацкой фирменной сиреневой блузке.
И тут Зак кричит:
— Нашел!
И Малин слышит по его голосу: он уверен, что обнаружил нечто важное.
— Судя по всему, она пыталась убежать к соседям.
На грядке виднеется увядшая ботва картофеля, хвостики моркови и ревень, который никто не собрал. Следы борьбы, оттиснутые в земле и застывшие по вине засухи, отчетливо видны: вот отпечатки бегущих ног, здесь тело упало на грядку, здесь кто-то волок Тересу назад, а она сопротивлялась, цеплялась руками за почву, пытаясь ухватиться за жизнь.
— Надо позвать Карин, — говорит Зак. — Где она там? Внутри, в прохладе, как я понимаю.
Сигвард Эккевед опустился на один из стульев веранды. Смерть дочери еще приблизилась, физически поселилась в доме, и Малин кажется, что он осознал — они не смогут здесь жить, с этой минуты их дом стал обителью зла.
Малин опускается рядом с ним на корточки.
— Мне очень жаль, — произносит она.
— Все в порядке, — отвечает Сигвард Эккевед.
И Малин понимает: все это уже не имеет для него значения, потому что хуже все равно некуда. Есть даже капля утешения в том, что дочь находилась дома, когда на нее напали.
— Хотя… даже не знаю, — бормочет он. — Как я скажу жене? Ее это доконает.
Закончив работу на грядках, Карин поворачивается к Малин, которая ожидает в тени под большой яблоней.
— Похоже, она двигалась со стороны бассейна, — говорит Карин. — Преступник напал на нее там, и затем она пыталась бежать в этом направлении. В доме я не нашла ничего, ни следов крови, ни чего-либо другого.
— Тогда посмотри возле бассейна.
— Как раз и собираюсь это сделать.
Спустя минуту Карин уже ходит вокруг бассейна, и кажется, что вода закипает на жаре, зовущая и отталкивающая одновременно своей высокомерной голубизной. Карин наносит люминол[24] на деревянный пол веранды и каменные края бассейна в надежде, что спрей заставит пятна крови проявиться в той относительной темноте, которую она создает, накрыв место синим полотенцем.
— Так и знала, — бормочет Карин, дойдя до той части веранды, которая прилегает к гаражу.
— Так и знала, — снова произносит она.
Малин спешит к ней, и Зак появляется из дома.
Сигвард Эккевед сидит на стуле, его лицо лишено выражения.
— Смотрите, — говорит Карин, жестом подзывая их к себе.
Под полотенцем светятся не меньше двадцати пятен, окруженных брызгами.
— Преступник пытался смыть кровь. Но я уверена, что именно здесь Тереса получила рану на голове.
— Ты можешь выяснить группу крови или еще что-нибудь? — спрашивает Зак.
— К сожалению, нет, — качает головой Карин. — То, что вы видите, — лишь зыбкие отсветы реальности.
Малин снова сидит на корточках перед Сигвардом Эккеведом.
— У кого мог быть повод прийти сюда?
— У кого?
— Да.
— Не знаю.
— Может быть, вспомните кого-нибудь?
— Нет, к сожалению, нет.
— Никаких мыслей?
— Нет, это мог быть кто угодно.
— Садовник? У вас нет садовника?
— Нет, за садом ухаживаем мы сами, я и жена.
— А бассейн?
— У нас есть человек, который приходит один раз в год, в мае, когда мы заполняем его водой. Но в этом году я сделал все сам. А прошлым летом сюда приходили мастера, красили заново веранду.
В кармане жакета Малин звонит телефон.
— Форс, слушаю.
— Малин? Это Аронссон. Я подготовила подробное досье на Стюре Фолькмана. Доложить по телефону?
— Я сейчас занята. Можем обсудить это через час? В управлении?
— Конечно. А я пока выясню некоторые детали.
Сигвард Эккевед начинает плакать, все его тело сотрясается, и Малин хочет помочь ему, но не знает как. Молча кладет руку на его локоть — и не может сказать, что все будет хорошо, что все образуется.
Папа, не плачь.
Я боюсь, папа, но мне хорошо.
Я очень испугалась, когда все это произошло — возле бассейна, в нашем саду. Это было ужасно, ужасно.
Но теперь все собирается воедино.
Я чувствую это.
Зло.
У него тоже есть болевая точка, на которой все рвется.
Когда его выводят начистоту и загоняют в небытие.
Когда люди снова получают возможность спокойно наслаждаться летом, как это и положено, без боли и страха.
Но прежде все должно выясниться. Должно раскрыться то, что вы называете правдой, какой бы ужасной она ни была.
А тебе, Малин, предстоит сделать один визит.
Ты должна навестить саму себя. Может быть, взгляд в прошлое поведет вперед.
Или как ты думаешь, папа?
Я знаю, что ты никогда не забудешь меня.
Пока ты помнишь обо мне, я буду там, где вы.
Это тебя хоть немножко утешает?
54
Людей в доме нет, но когда Малин заглядывает в окно гостиной и видит разбросанные по комнате игрушки, ей слышатся крики детей, радостный смех, вой и плач при столкновении из-за пластмассовой машинки, мишки или рисовальной кисточки.
В доме, где она выросла, сейчас живет семья с маленькими детьми.
Она уговорила Зака и Карин поехать вперед, сказала, что хочет пройтись по кварталу в одиночестве, а потом приедет на такси. Но Карин ответила, что Зак может поехать с ней, и тот не стал возражать, к удивлению Малин.
— Хорошо, — просто сказал он.
Малин позвонила в дверь, хотя подозревала, что внутри никого нет, и сейчас обходит дом с обратной стороны. Трава выжжена, ее явно никто не поливал все лето, перила веранды облупились, дерево пересохло, его несколько лет не подкрашивали.
«Папе стало бы плохо, если бы он это увидел, — думает Малин. — Педант, господин Перфекционист, как называла его мама, считая, что сама она Миссис Совершенство».
Мама.
Почему она так и не смогла стать собой? По поводу квартиры на Тенерифе она сказала: «На самом деле надо было бы купить дом, но с садом и бассейном так много возни».
Живая изгородь отделяет соседский участок; там тоже обитает молодая семья, и Малин вспоминает, как одна гоняла мяч на газоне жаркими летними вечерами, а папа кричал на нее, чтобы она не попала мячом в яблони или черносмородиновые кусты. Как мама сидела в гамаке и пила холодное белое вино, глядя куда-то вдаль — с таким выражением лица, словно хотела бы быть где-то в другом месте.
Зима.
Снеговики и тайные тропинки меж сугробов, ночи и дни, полные бесконечной тьмы, раскрасневшиеся от мороза щеки, и ее драки с соседской Идой, которой она разбила нос до крови, а потом очень мучилась и сожалела об этом.
Молчание мамы и папы. Как они обходят друг друга, словно безмолвные змеи. У Малин возникает в животе странное ощущение, понимание: что-то не так, и это надо скрывать до последнего.
Что же я пропустила?
Почему я в последний раз так быстро свернула разговор с папой?
В этот момент она скучает по ним. Видит их перед квартирой на Тенерифе, где никогда не была, маму в цветастом платье, папу в тенниске и шортах, как они сидят и завтракают на веранде, обсуждают соседей и погоду, но никогда не говорят о ней или Туве.
Почему они так мало интересуются Туве?
Любовь по обязанности. По возможности минимальная любовь. «Ведь она — это вы! — хочет крикнуть Малин. — Вы!»
Чего я не вижу?
Снег становится водой.
Она поднимается на веранду, заглядывает в окно кухни и даже сквозь стекло слышит звук падающих из крана капель.
Кухонные шкафы новые, белые дверцы — «Фактум» из «ИКЕА» — блестят в полутьме. Слева столовая, почти такой же обеденный стол, какой был у них, деревянный, крашенный в белый цвет, а вокруг стулья с высокими спинками, тоже белые и неудобные.
Капающий кран.
Вода.
Все время эта вода.
Хлорированные бассейны, места для купания. Бессмысленные на первый взгляд движения девушек, подрабатывающих летом.