Джеймс Грейди - Бешеные псы
— Зачем самому устраивать себе сложности в жизни? — сказал я.
— Верняк.
Рассел поправил свои темные очки:
— Иногда сама жизнь устраивает тебе сложности.
— Можно попросить что-нибудь кроме этих окуляров? — спросила Кэри. — Солнце прямо в глаза.
Зейн протянул ей пару затененных гангстерских очков а-ля Бонни Паркер.[7]
Кэри надела их.
— Руки все еще трясутся? — спросила она меня.
— Уже нет, — ответил я.
Правду сказать, для этого мне пришлось напрячь каждую мышцу.
— А Зейн… — Она посмотрела через меня. — Ты какой-то… непривычно спокойный.
— Пожалуй, — согласился Зейн.
Кэри не отрывала глаз от дороги впереди, но я видел, что ее очки служат ей как бы дополнительным зеркалом заднего вида: в нем была видна Хейли, положившая голову на плечо Эрику, его глаза были открыты, ее — закрыты, а губы беззвучно бормотали что-то. Рассел тяжело развалился рядом с ней, голова его покачивалась, он явно принимал носившие такой личный характер причитания Хейли за беззвучную песню.
— Вам, ребята, надо быть посплоченнее, — сказала Кэри.
На что Рассел ответил:
— Может, мы были слишком сплоченными.
— Конечно, — сказал я. Мои руки определенно перестали дрожать. — В этом наша проблема.
По радио передавали песенку «Бич бойз» «Don't Worry, Baby».
— Может, это было проблемой Брайена Уилсона, — сказал Рассел, пока этот рок-поэт парил на высоких нотах в песне о том, как его утешает и наставляет его любовник. В свое время Рассел орал песню «Brian Wilson» о том, как «Бич бойз», якобы перенеся нервный срыв, попали в отделение В, — хотел поддразнить доктора Ф. перед тем самым «ой-ой-ой». — Может, если бы Брайен не скрывал, что он псих, его бы не арестовали.
— Он мучился, страдал! — ответил я. — И делал то, что, как он думал, сработает.
— А как же песни? — пожал плечами Рассел.
Крупно набранное на компьютере объявление, светившееся над хайвеем, оповещало граждан об официальном указе:
В СВЯЗИ С ТЕРРОРИСТИЧЕСКОЙ УГРОЗОЙ СООБЩАЙТЕ О ЛЮБОЙ ЗАМЕЧЕННОЙ ВАМИ ПОДОЗРИТЕЛЬНОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ
— Уж не про нас ли это? — спросил Зейн.
Никто не ответил, и машина промчалась под объявлением.
Мы проехали еще несколько миль по соединявшей штаты автостраде, и Кэри сбросила скорость.
— Скоро приедем в Делавэр, — сказала она. — Там на мосту пункт по сбору пошлины.
Раз пункт — значит, и сборщики пошлины. Чтобы было кому собирать мзду и покрикивать на водителей.
Зейн дал Кэри пятидолларовую банкноту.
Сорок, тридцать, двадцать миль в час, и «кэдди» встал в ряд машин, подъезжавших к налоговой будке, где работала женщина в форме, сбиравшая положенное.
— Патруль! — сказал я. — Припарковался сразу за будкой!
— Не вижу! — ответил Зейн и после мгновенного испуга, что я потерял его из виду, сказал: — Засек!.. Нет, их двое!
Наш белый «кэдди» внезапно оказался стиснут стальным потоком, воронкообразно стекавшимся к налоговым будкам.
— Они разговаривают друг с другом, — сообщил я.
— Это все, что они делают, — сказала Хейли. — Может быть, это правда все.
— Не думайте о них, и они вас не заметят! — выкрикнул Эрик.
Мы все уставились на нашего научного гения.
— Точно? — спросил я.
Эрик пожал плечами.
Шесть машин, пять, четыре, и вот «кэдди» наконец подкатил к будке, где сидела сборщица пошлины. На ее белой рубашке красовался значок. Не прячет ли она где пистолет?
Рассел сместился, просунув левую руку под якобы спящую Хейли. Он хорошо стрелял практически с обеих рук.
«Кэдди» остановился у будки. Сборщица взяла у Кэри пять долларов. Давая сдачу, сборщица в белой рубашке с серебристым значком сказала:
— Красивая старая машина.
— Спасибо, — ответила Кэри. — Как раз под стать красивому старому мужу.
Женщины обменялись улыбками, и мы проехали дальше.
Патрульные, похоже, тоже расслышали шутку и рассмеялись.
На нас они даже не обратили внимания.
Мы с Расселом на всякий случай поглядели каждый в свое зеркальце.
— Лично я не заметил, чтобы она нажимала на какие-нибудь кнопки, — сказал Рассел, — что-нибудь записывала или перестала собирать деньги.
— Они фотографируют, — напомнил Эрик.
— Да, — согласился я, — но даже если наши лица попали в кадр, к тому времени, когда аналитики или компьютер будут перепроверять их, нас уже здесь не будет.
— Так что все, что им известно, — это наш невероятно приличный автомобиль, — сказал Рассел. — Где, когда мы были и куда едем. Не о чем беспокоиться.
— Верняк.
— Патрульные машины по-прежнему припаркованы там же, — заметил я.
— Остался только налоговый пункт в балтиморском туннеле, — сказала Кэри. — Дальше путь свободен.
— Хорошая работа, — похвалил я.
— Как велели, — ответила она, не задавая вопросов и не удостоив меня взглядом.
В балтиморском туннеле она тоже вела себя безупречно. Мы нырнули в туннель под Чесапикским заливом, где не было ни луны, ни солнца — только желтые кирпичные стены в серых пятнах от токсичных выхлопов. От повышенного давления у меня заложило уши, когда мы ехали под морем, следуя за красными хвостовыми огнями, вздрагивавшими перед нашим лобовым стеклом, и убегая от желтых фар, светившихся в наших зеркалах.
Затем, минуя поворот скоростного шоссе, устремились к небесной синеве, как чайка к облакам. Балтимор постепенно оставался позади, его глянцево поблескивавшие городские башни скрывали внутреннюю пристань, откуда уже не отходили суда, груженные американской сталью. Фэбээровский Санта из физкультурного зала, где я совершил вторую попытку покончить с собой, клялся, что, несмотря на весь лоск внутренней пристани, Балтимор по-прежнему славное местечко для любителей побаловаться героином.
— До округа Колумбия — полчаса, — объявил наш водитель.
Покрышки нашего автомобиля с шелестом подминали под себя полотно автострады.
Знаки, предупреждавшие о приближении кольцевой дороги, проносились мимо.
— Куда дальше? — спросила Кэри.
Хейли развернула карту.
— Уитон находится… Поезжай по кольцевой на запад.
Кэри вырулила на правую полосу сразу после развилки.
— А теперь? — уточнила она.
Никто не ответил, пока Кэри сворачивала на широкую кольцевую.
Кэри окинула нас всех взглядом.
— Ребята, у вас хоть есть реальный план?
— Вполне реальный, — ответил я. — Существует общая концепция.
— Черт! — Кэри подстроила наш белый «кэдди» к потоку автомобилей, стремительно пролетавших по скоростной дороге, опоясывающей столицу самой могущественной нации на земле. — Можно внести предложение?
Мы согласились с ее мыслью и, свернув на втором съезде, присоединились к потоку пригородного транспорта, обтекавшему тридцатифутовую гипсовую статую Христа. Затем повернули на улицу, окруженную мрачными кирпичными многоквартирными домами; под козырьком автобусной остановки стояли трое мужчин, с виду пакистанцев, в рабочей одежде. Проехали парковку, где мужчины из всех краев южнее Техаса осаждали работавший на холостом ходу пикап подрядчика.
— Притормози возле вон того магазина полуфабрикатов, я у кого-нибудь спрошу, — сказал Зейн.
Наш белый «кэдди» остановился перед магазином, где продавали яйца, молоко, дешевые пеленки, содовую, попкорн, презервативы и лотерейные билеты. Ресторан по одну сторону магазина рекламировал гватемальскую кухню, по другую — хвастливо предлагал отведать блюда по-мексикански, а на окнах «долларового магазина», расположенного рядом с этим кафе, висели вывески на английском и испанском. Через улицу был китайский лоток, помимо прочего торговавший жареными цыплятами и итальянскими полуфабрикатами через окно с пуленепробиваемым стеклом. На углу продавали пиццу — навынос и с доставкой на дом. В розовом оштукатуренном здании на четвертом углу помещался принадлежавший штату Мэриленд государственный магазин спиртных напитков.
— Я думал, что окраина округа Колумбия будет… ну, не знаю. Только не такой, — сказал Зейн.
— Времена меняются, — произнес я. — Места тоже.
Зейн вышел из нашего белого «кэдди», перешел улицу и направился к магазину спиртных напитков.
Прошел мимо негритянки в желто-зеленых шортах и белой футболке, разрисованной блестящими золотыми буквами. В правой руке, вовсю размахивая им, она держала мутный пластмассовый стакан, и через открытое окошко до нас донеслась ее громогласная тирада.
— …это запрещенный митинг! И здесь, в этом стакане, нет ничего, кроме диетической колы! — Она перехватила мой взгляд. — А вот и развеселая компания к нам пожаловала!
Следить за ней означало оставить без прикрытия Зейна. Солнечный свет и смешанные запахи улицы беспрепятственно струились в открытое окно, когда я увидел Зейна, трусцой возвращавшегося к машине.
