Николь Нойбауэр - Подвал. В плену
Вереница машин продвинулась еще на несколько метров, Вехтер включил передачу. Выезда все еще не видно. Никакого продвижения вперед. Никакого продвижения назад.
Ханнес не понимал, почему Хенке хотел оставить его в этом деле. Ханнес думал, что Хенке использует любую возможность, чтобы держать его подальше от расследования. Но, к удивлению Ханнеса, его обязали присутствовать на прокурорском допросе. Хенке наверняка не считался с его мнением. Где же собака зарыта? Ханнес спешил вверх по лестнице. Подняться по лестнице можно так же быстро, как прочитать «Отче наш». Но он двигался медленно, как разбитая телега. Перемещаясь в этом темпе, Ханнес чувствовал, как течет его жизнь. Шея уже закостенела. Он опоздал. Йонна отправила его на работу. Он вдруг очутился снаружи, в куртке, с чашкой эспрессо в руке. Он был ей так благодарен за это. Ханнес не хотел позволить Хенке одному насладиться успехом при аресте Баптиста.
Он так и не ответил Йонне. Она даже не переспросила его, и Ханнес радовался этому. Может, она забудет об этом вопросе.
Почему Аня так ненавидит его?
Йонна была слишком умной, чтобы позабыть о том, что спрашивала.
На лестнице его вдруг охватило сомнение, промелькнуло рядом, словно тень. А как же Паульссен? Что с его убийцей? Почему старик не мог просто умереть от инфаркта? Или это убийство вообще никак не связано с их делом? Были же у Паульссена свои враги. Господи, только не это. Пожалуйста, только не второй убийца. Но если существовал лишь один преступник, то Ханнес сейчас шел по ложному следу.
Все уже собрались. У Баптиста сегодня был новый адвокат, мускулы которого проступали даже под плечевыми подкладками пиджака. Скорее телохранитель, чем правозащитник. Хенке вел с ним оживленный разговор:
– …прихватите ее с собой в Бад-Висзе[62]. И передавайте ей привет. Сколько вам уже лет… Ох, полиция явилась.
Хенке отвернулся. Он стал снова самим собой, мерил всех взглядом с головы до пят. Таким Ханнес знал его еще с учебы.
– Ну, теперь мы можем чувствовать себя вполне уверенно. Присаживайтесь, господин комиссар.
– Главный комиссар…
– Я так и сказал. Мы уже начали без вас, тут есть люди, которые сегодня не в отпуске.
Ханнес от возмущения открыл было рот, но сразу закрыл его. Откуда Хенке узнал, что он подал заявление на отпуск? Ну конечно. Целлер. Они неплохо наладили обмен информацией.
Баптист все еще не замечал его. Адвокат, Хенке и Баптист были треугольником внимания, Ханнесу отвели банальную роль наблюдателя. На стуле адвоката лежал мобильник. Конечно, адвокатам было известно, что состоялось судебное заседание по Оливеру. Наверняка они это обсудили. Но они еще не знали результата. Если Оливера отпустили, то Баптисту незачем было придерживаться ложного признания.
– Вы не могли бы выключить ваш телефон?
– Но, коллега, не будьте таким старомодным, – произнес Хенке. – Мы здесь наверняка не задержимся, в этом нет необходимости. Господин Баптист, мы вернемся к вам еще раз. – Он зашуршал документами. – Да, и примите мои искренние соболезнования.
– Спасибо.
– Мы остановились на вашей ссоре с госпожой Беннингхофф, не так ли? С чего все началось, повторите, пожалуйста.
Баптист откинулся назад и положил ногу на ногу. Он вел себя, как на деловой встрече, когда обсуждаются последние показатели квартала. Понимал ли он, что следующие несколько лет он проведет в тюрьме, если будет настаивать на своем? Конечно понимал. Но это был лишь фасад. Такой же блестящий и крепкий, как небоскреб, в котором размещался его офис. И как здорово он научился держать этот фасад! Может, тот стал уже независимым, жил собственной жизнью, без хозяина?
Баптист выдержал паузу, потом вздохнул.
– Работая в адвокатской конторе, она подала иск против нашей фирмы. Я счел этот поступок несоответствующим ситуации и сказал ей об этом.
– И из-за этого один человек может убить другого? – спросил Ханнес скорее удивленно, чем с упреком.
Хенке сердито взглянул на него и проигнорировал вопрос.
– И из-за этого, значит, у вас разгорелась ссора?
– У нас были не лучшие отношения. Подробности я вспомнить не могу.
– Опишите, как вы ее убили.
Ну теперь-то он должен притворяться? Волноваться хоть немного, рассказывая о том, как убивает человека? Баптист даже не пытался.
– Мы начали спорить, она стала кричать. Я взял нож с кухонного стола.
– Что за нож?
– Обычный такой кухонный нож.
Конечно, адвокат сообщил ему о ноже. Эта информация прошла через прессу. Им не стоило распространять сведения об убийце, но они с Вехтером хватались за любую соломинку.
– И что случилось потом?
– Я воткнул ей нож прямо в сердце.
– Вы не могли бы показать это нам? – спросил Ханнес.
Баптист обернулся к нему, в его глазах читалась бесконечная печаль.
– Я воткнул ей нож прямо в сердце…
– На этом мы могли бы сегодня закончить, – произнес Хенке и закрыл папку.
Ханнес покачал головой. Еще вчера у них имелось двое убийц, а сейчас они в любой момент могли остаться с пустыми руками.
Хенке сунул Баптисту формуляр протокола:
– Прочитайте, пожалуйста, это и подпишите…
Баптист взял ручку и расписался гигантскими буквами через весь документ.
Ханнес прищурился:
– Вы левша, что ли?
– Да, pourquoi?[63]
На столе зажужжал мобильник адвоката.
Ханнес покачал головой:
– Почему мы вас сразу не отправили домой?
Хенке захлопал в ладоши радостно, как ребенок:
– Да-да, и почему же не отправили?
– У вас ведь была тайна, так?
– Да, – сухо ответил Оливер. – У нас была тайна.
– Какая?
– Тайна есть тайна, правда? Об этом говорит само слово.
Оливер положил пальцы на ручку двери и подергал – напрасно.
– Очень жаль. Блокировка от детей.
– Ха-ха, очень смешно.
– Отдай-ка шарф обратно.
Вехтер протянул руку. Оливер не отпускал шарф, и комиссару пришлось вырвать ткань у него из рук. Он запихнул шарф обратно в пакет и бросил на заднее сиденье. Тяжелый запах духов улетучивался и витал над их головами, как воспоминание.
– Хорошо, тогда ты просто останешься здесь, посидишь, музыку послушаешь, пока до дома не доедем. Я вкалывал сорок сверхурочных часов, в последние дни я только и делал, что слушал твои бредни и позволял тебе на себя плевать. А теперь вот еще играю роль твоего личного шофера. Я старый дурак. Пошел ты в задницу со своими историями.
Оливер раздраженно покачал головой. Прошло пять минут, шесть, семь, восемь, а запах духов все больше угнетал их и давил. И тут Оливер начал говорить, словно умирающий от жажды человек, который мелкими глотками пьет яд. Он рассказывал о том, что произошло несколько месяцев назад.
Это было вечером, после того как случилась крупная ссора, самая крупная ссора, и он больше не узнавал ее. Он даже не мог вспомнить, о чем шла речь, а потом все расплылось в голубом тумане, и он ушел. Может, это и к лучшему.
Было уже поздно, когда он позвонил. Она стояла на пороге в ночной рубашке, с шалью на плечах, лицо без макияжа. Она уже спала к тому времени, как он пришел. Он еще никогда не видел ее без макияжа. Ему не следовало приходить.
– Что ты здесь делаешь в такое время? О господи, ты себя в зеркале видел? Проходи!
Она втащила его в комнату. Дверь за ним захлопнулась на замок, оградив от шума и подъездного сквозняка. Она взяла его лицо в ладони и внимательно осмотрела.
– Что с тобой случилось? Кто это был?
Он отпихнул ее руку – она делала ему больно. Вся левая половина лица горела огнем. Наверное, он выглядел как зомби.
– Погоди-ка, – сказала она, – у тебя кровь, мы должны об этом позаботиться.
Она провела его в ванную и усадила на табурет, смазала мазью скулы. Было так больно, словно его снова избили, но он внутренне прощал ее, это он умел хорошо. Она заговорила с ним, ее голос звучал, будто из-под воды. Он понимал слова, но не осознавал их смысла.
– …да расскажи уже, что произошло.
Это не помогало, ему нужно было вынырнуть. Он не имел ни малейшего понятия о том, что произошло. Если он слишком долго будет находиться внутри себя, то потом не сумеет вернуться. Она внимательно посмотрела на него и направилась в кухню. Он побрел за ней, как пес. А что ему еще оставалось делать?
– Я сейчас позвоню Лорену.
– Нет!
– Почему нет? Он ведь будет беспокоиться. – Она уже схватила телефонную трубку.
Он умоляюще сложил руки:
– Нет. Пожалуйста, нет.
Она смотрела на него, раскрыв рот. Так прошло несколько секунд, пока она не поняла:
– Это сделал он?
Как он мог ответить на этот вопрос?
Ее лицо окаменело.
– Я звоню в полицию.
