Джон Вердон - Загадай число

Гурни заметил, что ярость стала его обычной реакцией, она перебрасывалась с темы на тему, как пожар.

Вигг, которой адресовалась эта тирада, никак на нее не отреагировала.

— Детектив Гурни говорил, что все жертвы, по-видимому, связаны каким-то еще образом, помимо алкоголизма. Я полагаю, что реабилитационный центр мог бы быть связующим звеном или частью такого звена.

Родригес брезгливо рассмеялся:

— Мог быть то, мог быть се. Сегодня постоянно звучат слова «возможно», «предположим», но никаких реальных зацепок я не вижу.

Кайл выглядел расстроенным.

— Давай, Бекка, скажи нам, что ты думаешь. Мы на верном пути?

— Это сложный вопрос. Не знаю, с чего и начать.

— Я упрощу тебе задачу. Ты согласна с теорией Гурни? Да или нет?

— Да, согласна. То, как он описал терзания Меллери из-за записок, — я верю, что это может быть запланированной частью ритуала убийства.

— Но ты, мне кажется, все же в чем-то сомневаешься.

— Дело не в этом. Просто… это уникальный подход. Мучить жертву — достаточно частая составляющая поведения серийного убийцы, но я никогда не сталкивалась с тем, чтобы это происходило на расстоянии, так методично и хладнокровно. Обычно мучение жертвы подразумевает физическое воздействие, благодаря которому убийца чувствует свою власть. Однако в нашем случае мучитель воздействовал на сознание жертвы.

Родригес наклонился к ней:

— Вы хотите сказать, что это не совпадает с паттерном серийного убийцы? — Его тон напоминал адвоката, нападающего на враждебно настроенного свидетеля.

— Нет. Паттерн понятный. Я просто говорю, что у него свой уникальный способ этот паттерн реализовывать. Большинство серийных убийц отличаются высоким интеллектом. Некоторых — очень высоким. Наш убийца, возможно, и вовсе не знает себе подобных.

— Хотите сказать, что он умнее нас?

— Я этого не говорила, — невинно произнесла Холденфилд, — но вы, скорее всего, правы.

— В самом деле? Давайте-ка я это запишу для протокола, — сказал Родригес ледяным тоном. — Итак, ваша профессиональная позиция такова, что бюро криминальных расследований не способно постичь логику этого маньяка?

— Еще раз: я этого не говорила, — улыбнулась Холденфилд. — Но, скорее всего, вы снова правы.

Желтоватое лицо Родригеса снова сделалось пунцовым от ярости, но тут вмешался Клайн:

— Бекка, но ты ведь не хочешь сказать, что мы тут бессильны.

Она вздохнула как учительница, которой достался класс тугодумов.

— Факты по этому делу пока что подталкивают нас к трем выводам. Во-первых, тот, кого мы преследуем, играет с нами в игры и ему это прекрасно удается. Во-вторых, он сильно замотивирован, хорошо подготовлен, внимателен и дотошен. В-третьих, он знает, кто следующий в списке жертв, а мы нет.

Клайн выглядел как человек, которому дали пощечину.

— Однако, возвращаясь к моему вопросу…

— Если ты ищешь свет в конце тоннеля, то есть один фактор в вашу пользу. Дело в том, что преступник — крайне организованный тип, однако есть шанс, что вскоре он потеряет контроль.

— Каким образом? Почему? Что значит «потеряет контроль»?

Пока Клайн задавал свои вопросы, Гурни почувствовал тяжесть в груди. Тревога настигла его вместе с кинематографически ясной картинкой: рука убийцы берет лист бумаги с восемью строками, которые он так опрометчиво отправил по почте накануне:

Передо мной твои дела лежат, как на столе.Ботинки задом наперед, глушитель на стволе.Таит опасность солнце, таит опасность снег,Опасен день, опасна ночь, закончится твой бег.Игру, что ты затеял, сыграем до конца,Ножа дождешься в горло от друга мертвеца.Как только его тело в могилу опущу,Его убийцы душу до ада дотащу.

Медленно, словно бы с презрением, рука скомкала лист в крохотный комочек, и когда комочек стал не больше сжеванного куска жвачки, рука разжалась и дала ему упасть на пол. Гурни попытался прогнать тревожный образ из головы, но сюжет еще не исчерпал себя. Теперь в руке убийцы оказался конверт, в котором пришел стих, — стороной, на которой был написан адрес, с ясно различимой маркой, со штампом Уолнат-Кроссинг.

Уолнат-Кроссинг… Господи! В груди у Гурни похолодело, руки и ноги онемели. Как же он не предусмотрел очевидной проблемы? Так, надо успокоиться. И подумать. Что мог убийца сделать с этой информацией? Могла ли она привести его к их дому, к Мадлен?.. Он почувствовал, как глаза его расширяются, а кровь отливает от лица. Как он мог так отдаться маниакальному желанию написать письмо? Отчего он не задумался о штампе? Какой опасности он подверг Мадлен? Его мысли крутились вокруг последнего вопроса как лошадки на горящей карусели. Насколько серьезной была угроза? Насколько близкой? Нужно ли позвонить ей, предупредить? Но предупредить о чем? Разве что испугать до полусмерти… Боже, что еще он забыл предусмотреть из-за своей слепоты ко всему, кроме врага, войны с ним, поиска разгадки? Чью еще безопасность — чью жизнь он мог поставить под угрозу из-за упрямого желания выиграть схватку? От вопросов у него закружилась голова.

В его страх вторгся голос. Он попытался схватиться за него, удержаться, чтобы вернуть себе равновесие.

Говорила Холденфилд:

— …он одержим планированием, и для него отчаянно важно, чтобы реальность соответствовала его планам. Он одержим жаждой управлять окружающими.

— Всеми? — уточнил Клайн.

— На самом деле у него довольно узкое поле зрения. Он хочет целиком и полностью, путем запугивания и убийств, контролировать своих жертв, которые, по всей видимости, символизируют некое подмножество мужчин-алкоголиков среднего возраста. Другие люди его не интересуют.

— Так с какого же момента он «потеряет контроль»?

— Дело в том, что совершение убийства для создания и поддержания чувства всемогущества — изначально проигрышная задача. Пытаться удовлетворить потребность в контроле путем убийств — это все равно что искать счастья в героине.

— Потому что со временем нужна все большая доза?

— Нужно больше и больше, а получаешь все меньше и меньше. Цикл эмоций становится все более коротким и трудноуправляемым. Начинают происходить вещи, которые преступник не предусмотрел. Я подозреваю, что нечто в этом духе произошло сегодня утром, из-за чего вместо мистера Дермотта оказался убит офицер полиции. Такие непредвиденные ситуации нарушают эмоциональную стабильность убийцы, одержимого абсолютным контролем, и эта раздерганность приводит к новым ошибкам. Это как машина с расшатанным валом. Когда она достигает определенной скорости, вибрация становится слишком сильной и разносит механизм на части.

— Как это применимо к нашему конкретному случаю?

— Убийца становится все более оголтелым и непредсказуемым.

Оголтелый. Непредсказуемый. Холодный ужас вновь зазмеился в груди у Гурни и пополз выше, к горлу.

— Значит, ситуация ухудшится? — уточнил Клайн.

— В каком-то смысле улучшится, в каком-то ухудшится. Если убийца, который раньше рыскал по темным аллеям и иногда убивал кого-то перочинным ножиком, вдруг выскочит на Таймс-сквер средь бела дня, размахивая топором, его, скорее всего, быстро поймают. Но прежде он успеет положить много народу.

— Значит, по-вашему, наш малыш входит в стадию размахивания топором? — Клайна эта история не столько насторожила, сколько заворожила.

Гурни сделалось нехорошо. Интонация непрошибаемых мачо, которой полицейские защищаются от страха, не всегда могла успокоить. Уж точно не сейчас.

— Да, — произнесла Холденфилд. Простота этого ответа отозвалась молчанием в переговорной. Немного погодя заговорил капитан, и тон его был предсказуемо возмущенным.

— Ну и что нам теперь прикажете делать? Объявить ориентировку на вежливого, образованного тридцатилетнего гения с расшатанным валом и топором наготове?

Хардвик мрачно усмехнулся, а Блатт заржал в голос.

Штиммель сказал:

— Иногда помпезный финал — это часть задуманного плана. — Это заявление привлекло внимание всех, кроме Блатта, который продолжал смеяться. Когда он наконец утих, Штиммель продолжил: — Кто-нибудь помнит дело Дуэйна Меркли?

Никто не помнил.

— Вьетнамский ветеран, — пояснил Штиммель. — У него вечно были проблемы с Советом ветеранов и вообще с законом. У него была злобная псина породы акита-ину, которая однажды сожрала соседских уток. Сосед вызвал копов. А Дуэйн, надо сказать, ненавидел копов. Через месяц акита сожрала соседского бигля. Сосед акиту пристрелил. В общем, конфликт ухудшается, происходит куча всякого дерьма. Доходит до того, что наш ветеран берет соседа в заложники и требует у него выкуп за акиту — пять тыщ долларов или смерть. Приезжает полиция, спецподразделение. Окружают дом. Но проблема была в том, что никто не догадался посмотреть в дело Дуэйна. И никто не знал, что во Вьетнаме он был подрывником. Он закладывал мины с дистанционной детонацией. — Штиммель замолчал, оставляя присутствующим домыслить продолжение.