Эндрю Клейвен - Час зверя
Волосы Тиффани разметались по лицу. Сквозь спутанные пряди она молча глядела на Оливера. Лица вплотную друг к другу — Перкинс различал запах не только туалетной воды, но и самой кожи Тиффани. Смотрел на нее, стараясь встретиться взглядами, заглянуть в глубину ее измученных глаз. Ощутил мускулистую крепость ее тоненьких плеч, укрытых лоскутной рубашкой. Припомнил, как плавилась ее плоть под его руками.
Он чуть приоткрыл губы, собираясь заговорить.
— Вода кипит, — негромко напомнила Тиффани.
И Перкинс так и застыл с открытым ртом, выпустил ее, почти уронил. Отвернулся от девушки, бросившейся спасать чайник. Постоял, привыкая к поражению. Посмотрел на серебряный поднос, на одну из чашечек: белое, кремового оттенка дно. Заглянул в нее, и зрение помутилось.
«Это я! — вспомнил он. — Это я сломал машинку».
Туманно, будто в полусне, померещилось ему: отец с самого начала знал, с самого начала догадывался, кто виноват. Обозлившись, лупил Заха по заднице тяжелой медной линейкой, вновь и вновь, до черноты. Почерневшие рубцы. И он знал, с самого начала знал, что на самом деле машинку сломал Олли.
Перкинс услышал, как забурчало у него в животе. Ужас разрастался, заполнял все, бился изнутри о прозрачные стенки его тела.
— Осторожней! — предупредила его Тиффани.
Перкинс отступил, пропуская дымящийся чайник.
Тиффани остановилась возле подноса, наклонила голову — низко свесились волосы. Разливает кипяток по чашкам. Уронила слезинку, та упала на медный раскаленный бок чайника и, зашипев, испарилась крохотным облачком.
— Ты ведь знаешь, кто убил девушку в коттедже, — прижал ее Перкинс. — Ведь так? — Он говорил устало, плечи безнадежно поникли. Отвел взгляд. — Тот, кто задумал шантаж, кто бы он ни был, ведь это он — убийца? Господи, Тиффани. Это же шантаж! Ты улеглась в постель с тем парнем, верно? С Фернандо Вудлауном. Ты подставила ему зад, а твой напарник сфотографировал или как? Ничего не скажешь, хорошо придумали.
— Господи. — Из груди девушки вырвалось короткое рыдание, Перкинс сморщился, но даже не оглянулся на нее.
— А что потом? А? Вудлаун послал к вам эту девочку, Нэнси Кинсед, чтобы забрать снимки, а она испугалась, вовлекла в дело ФБР. Тут-то ты и запаниковала, верно? Ты запаниковала, и твой напарник убил девушку, потому что она была тут ни при чем, не то что Вудлаун, ни в чем не виновата, она могла выступить с показаниями против вас. — Перкинс дышал тяжело, отрывисто, точно карабкался в гору. Это и впрямь давалось нелегко, связать все концы с концами, и что-то все время мешало, не ложилось в мозаику, детали самую малость непригнаны. — А потом ты решила подставить меня, меня и Заха, ты отослала в коттедж нас обоих. Позвонила в полицию, пока я там возился, и сказала, что слышала вопли. — Оливер обеими руками сжимал лоб. Полно всякой чуши. Детали не совпадают, не подходят друг к другу. Не удается собрать. Растерянно поднял глаза на Тиффани.
— Твой любовник? — медленно продолжал он. — Этот твой напарник. Это все объясняет. Он — твой любовник, и ты делаешь все, что он велит. После всего твоего мистического феминистического дерьма ты просто исполняешь что тебе велено, ты подставила зад Вудлауну, и впуталась в убийство, и теперь тебе плевать, кого за это поджарят, лишь бы твой голубчик вышел из передряги живым и невредимым. Тебе все равно… — Оливер вновь запнулся. Что-то не сходится. Дыхание рвется из груди со свистом, точно пар из чайника. Он снова растерянно поглядел на девушку.
Тиффани не возражала. Налила доверху заварочный чайник, всхлипнула, втянула в себя слезы. Отвернулась, поставила чайник на плиту. Вновь занялась подносом. Дрожь пробежала по ее телу. Один только раз тыльной стороной руки вытерла щеки. Решительным жестом приподняла поднос.
— Ладно, — объявила она, — а теперь пошли пить чай. — Девушка распрямилась и поглядела ему в глаза. — Ты не посмеешь устроить мне сцену. Только попробуй, и я все выложу бабушке. И как вышло у нас с тобой в ту ночь, и про эту девушку в коттедже. Я все расскажу. Может быть, это ее убьет, Олли, но я это сделаю, клянусь. — Их взгляды вновь встретились на мгновение. — Пошли пить чай, — повторила Тиффани. Двинулась грудью на него. Перкинс еще преграждал ей путь, просто стоял на дороге, но тут же опустил глаза, отступил в сторону. Тиффани выплыла из кухни с серебряным подносом, направилась в гостиную.
Они пили чай вместе с бабушкой, рассевшись вокруг белого мраморного столика, в бледном отсвете старого торшера, в вечерних тенях. Каждому досталось кресло на львиных лапах, с изогнутыми подлокотниками и старой шелковой обивкой. Тиффани пристроилась на самом краешке, руководя церемонией, разливая по чашкам золотистую заварку — бабушке, Оливеру, напоследок себе. Она успела разогреть фермерские бисквиты, положила по одному на тарелочку. Передала сотрапезникам их чашки, взяла свою и откинулась на спинку кресла, избегая встречаться взглядом с Перкинсом. Тонкие дрожащие пальцы старухи деликатно окунули биеквитик в чай. Тиффани отхлебнула глоток обжигающего напитка и уставилась прямо перед собой. Перкинс сжал в руках блюдце и смерил Тиффани убийственным взглядом, будто Король Чума.
Я все выложу бабушке. Я все расскажу.
«Нельзя же просто так отпустить ее», — соображал он. Если придется, можно удержать ее даже силой. Скрутить и отвести в Шестой участок. Пусть выложит Муллигену всю правду, пока не залегла на дно.
Все расскажу.
Надо заставить ее обелить Заха, пока копы не схватили братишку. Если она вздумает закатить истерику перед бабушкой… Грудь Оливера беспокойно вздымалась, он скрючился в кресле, впиваясь пальцами в блюдце и чашку. Она попытается расстроить бабушку, наговорит ей всякого… больное сердце… челюсти Оливера медленно двигались, пульсировала жилка на виске. Он не понимал, что делать. В любом случае, нельзя упускать Тиффани. Он не позволит ей уйти.
— Как все славно! — прощебетала бабушка, улыбаясь им со старомодной благосклонностью. Старший внук и что-то вроде невесты младшего. — Наконец-то мы собрались посидеть втроем.
Перкинс заставил себя кивнуть. Тиффани загадочно улыбнулась. Оба они поднесли свои чашки ко рту, чтобы скрыть невольное движение губ.
Бабушка аккуратно пристроила обломок бисквита на блюдце.
— Так, — произнесла она, — а теперь обсудим это убийство.
Оливер поперхнулся чаем. Откашлялся, задыхаясь. Чай выплеснулся из его чашки на блюдце, на свитер.
— Что? — с трудом вымолвил он.
— Это же настоящая катастрофа! — всплеснула руками старуха, в жидковатых глазах блеснула насмешливая искорка.
Приоткрыв рот, Перкинс уставился на Тиффани. Девушку точно громом поразило, иначе не скажешь. Щеки серые, точно сланец, затравленные глаза глубоко запали. Беспомощно смотрит на бабушку.
— Как? — Перкинс снова откашлялся и наконец обрел голос. — Как ты могла проведать об этом, ба?
— Проведать? Право, Олли! — Бабушка, чуть скосив глаза, укоризненно глянула на него. Пряди седых волос колышутся на лбу. Призрачная, эфемерная в вечерних тенях. Исчезнет, растворится, точно облачко дыма. — Неужели ты рассчитывал скрыть от меня, Олли?
— Я… я просто…
Тиффани осторожно отпила глоточек. Она наблюдала за ним. Следила за ними обоими.
— В конце концов, этот дом принадлежит мне, — выпалила старуха. — Сегодня днем ко мне заходил полицейский. Очень приятный человек. Натаниель — а как же его фамилия? Муллиген. Натаниель Муллиген.
Перкинс сглотнул и прикрыл глаза. Муллиген навестил бабушку перед тем, как принялся допрашивать самого Оливера. Старуха, быть может, осведомлена лучше, чем он сам.
— Я не хотел, чтобы ты волновалась, — пояснил Перкинс, стараясь говорить обычным поддразнивающим тоном. — Ты же знаешь, когда ты волнуешься, ты превращаешься в глупую старую наседку.
— Но я беспокоюсь, — возразила бабушка, — я очень беспокоюсь. Еще как беспокоюсь. Погляди на меня внимательней. Я прямо вся дрожу. Я звонила тебе и звонила, а тебя все не было дома. Где ты болтался, Олли? Мне пришлось принять лекарство! Ох, Олли! — Влажные старческие глаза с мольбой обратились к нему. — Я же говорила, мне следовало продать коттедж, как только вы съехали. А теперь вон как все обернулось. Я этого не переживу, нет, не переживу.
Оливер и Тиффани обменялись долгими взглядами поверх мраморного столика. Нежное личико Тиффани исказилось от страха. Огромные глаза сияют в полумраке, точно два окошка. «Она не знает, — догадался Перкинс. — Не знает, что я сейчас скажу. Как далеко я решусь зайти».
Я все выложу бабушке. Я все расскажу.
Но раз бабушка уже все знает, все самое страшное… Перкинс закусил губу. Наверное, теперь можно вступать в игру. Просто-напросто вызвать полицию и передать им Тиффани.
