Т. Паркер - Маленький Сайгон
Фрай направил вельбот в глубоководье. Теплый дождь промочил его насквозь.
— В условный вечер я ждал ее прихода. Я действительно не знал, что произойдет. Мне было не до того, чтобы думать об этом, чтобы проявлять осторожность. Когда я увидел, как она идет по тропинке, Господи, это было лучшее чувство на свете. Она вышла из зарослей бамбука и остановилась в нескольких шагах передо мной. Джунгли за ее спиной были черны и лоснились. При ней была гитара, корзина со шмотками, немного еды и тот самый узелок на спине. И все. Лицо ее было бело как мел. С нее падали капли. Она стояла передо мной, и я никогда не забуду, что она сказала тогда: «Бенни, у меня на спине кое-что есть». Лам передал мне этот узелок и велел нам развязать его вместе. — Беннет закурил еще одну сигарету, прикрывая ее от дождя ладонью. Фрай видел его лицо в оранжевом тусклом свете. — Подарочек от Лама, ну и дела! Я помог Ли снять узелок. Со всей осторожностью. По весу я понял, что он навернул туда столько всего, что можно было подорвать целый взвод. Я положил его в минную воронку, взял Ли за руку и отвел ее в хижину, которую приказал построить на отшибе. Я ввел ее в дом и помог ей устроиться. Все это время Лам не выходил у меня из головы. Он играл в ту же игру, что и я. Он использовал Ли. Разница была в том, что я любил ее, и поэтому хотел, чтобы она жила, а он любил ее и поэтому хотел ее убить, И меня вместе с ней. Поэтому я взял автомат, восемь солдат и поспешил к дому Лама. Я вычислил: у нас было пять минут форы.
Дождь изменил ритм, теперь это был устойчивый ливень крупных теплых капель. Фрай развернул вельбот по широкой дуге и взял обратный курс на их родовой островок. Океанская вода бурлила сильнее, над ее поверхностью поднимался туман.
Фрай посмотрел на Беннета, который швырнул за борт сигарету и удержался в равновесии, схватившись за планшир.
— Я не мог поверить своим глазам, когда увидел в его хижине свет. Сукин сын не спешил, упаковывая вещи. Но, разумеется, он удивился. Это было тяжело, Чак. На нем была цепочка, что я ему подарил, и я не понимал, как ему удалось обмануть меня. Я ему доверял, почти до самого конца. Если бы я оказался чуть более наивным, я бы развязал тот узелок и половина Донг Зу взлетела бы на воздух. Я что-то начал говорить, но не мог подобрать слова. Он стоял и смотрел на меня, словно ни хрена не понимая, что сейчас произойдет. Я приказал своим людям вывести его из дома. Приказал сержанту допросить его, потом поступить с ним так, как они сочтут нужным. Потом я вызвал саперов и велел им избавиться от узелка, если он сам собой не взорвется в ближайшие два часа. — Беннет плотнее закутался в пиджак. — Я вернулся к Ли и провел с ней некоторое время в ее новом жилище. Мы в первый раз занимались любовью. Для нее это вообще было впервые в жизни. Я ощущал силу, исходившую из меня и перетекавшую в нее, затем опять возвращавшуюся ко мне. Она была моей. Немного погодя я услышал, что поднимается вертолет, и понял, что они собираются с ним сделать. И Ли каким-то образом поняла. Она заплакала. Я не мог это перенести, Чак. Я оставил ее там, пошел в клуб офицеров и за какие-то полчаса выпил полбутылки виски. Ребята возвратились через несколько минут. Двое из них посмеивались. Лама с ними не было. Они сказали, что он не признался. Продолжал утверждать, что ни в чем не виноват. Вьетконговцы были просто кремень, Чак. Я видел одного парня, которого почти час держали привязанным к столу с электродами на яйцах, а он повторял: «Я не из Вьет-Конга, не из Вьет-Конга». Он просто помирал на том столе, изжевал в кровь собственные губы. — Беннет вздохнул. — Травма от случайного торможения — так мы называли это в шутку. Убивает не падение, а внезапная остановка.
Весь обратный путь к причалу они молчали. Фрай выбрался из вельбота и привязал его к пристани. Слил топливо из карбюратора и сунул подушки под сиденья.
— Почему ты никак не можешь забыть, Бенни? Война давно кончилась.
Косой дождь падал на фоне причальных огней, хлестал по столбам, молотил по песку. Фрай медленно шел рядом с братом.
— Ты что-то чувствуешь к Тай Нья?
— Да, конечно…
— Тогда у тебя есть крупица того, что есть у меня. Я женился на вьетнамке, Чак. Это стало частью меня. Мне нравится, как они любят. Как борются. Как страдают, но продолжают бороться. Мне нравится, как они выглядят. Когда я просыпался в наш медовый месяц — первое, кого я хотел видеть, была она. Она существовала для меня, она не давала мне погибнуть, Чак. И она по-прежнему хотела меня, когда я вышел из госпиталя — сильнее, чем прежде. Больше я ненавижу то, что мы проиграли, хотя могли победить. Мы почти были у цели. Может, когда-нибудь мы еще победим. — Беннет улыбнулся сквозь дождь. — Когда идет такой ливень, это очень похоже на те ливни. Я словно возвращаюсь назад. Я люблю это. И ненавижу.
Они прошли по небольшому пляжу. Беннет с трудом передвигался по песку. Потом поднялись на газон — склон идеальной зелени в темноте ночи.
— Ты входишь одним человеком, а выходишь совсем другим, Чак. Надеешься, что в один прекрасный день все образуется. И хочешь посмотреть в зеркало на собственные глаза, не стыдясь всего того дерьма, какого они насмотрелись.
— Да.
— Тебе этого никогда не понять, потому что ты там не был. — Они подошли к черному ходу в дом. Беннет остановился на пороге. — Теперь люди Тхака тянут из меня мозги. Это учебник психологии. Два дня назад я получил по почте пластмассовый вертолет. После этого они оставили у меня на крыльце игрушечного солдатика с отрубленной головой. Три бутылки этого шампанского. Тхак отсюда за десять тысяч миль, он просматривает досье на меня и подключает свои электроды. Сегодня утром они мне опять звонили. Тот же человек, что говорил со мной перед тем, как передать трубку Ли. Они потребовали два миллиона долларов в двух чемоданах.
— И это все?
— Дальнейшие инструкции последуют.
— Ты сообщил Виггинсу?
— Они в курсе. Завтра приготовлю наличные.
— Почему бы не отложить удар? Предупредить Подпольную армию. Это то, чего они добиваются. Может, они ее отпустят. Может, отпустят наших пленных.
Беннет улыбнулся.
— Завтра вечером не будет никакого удара. Мы собираемся взять его живым на двадцать первом километре. Или он прикажет своим людям отпустить Ли, или его убьют. Его жизнь в обмен на ее жизнь. К девяти вечера завтра Ли или будет на свободе, или оба они буду мертвы.
Глава 24
Дождь закончился так же внезапно, как начался. Он припарковался у дома и пошел в летний театр, где из-за дождя откладывалось начало праздничной мистерии. В городе пахло влажными эвкалиптами и брызгами океана. Как Кристобель и обещала, билет ждал Фрая в кассе.
Он занял свое место. Его немного знобило в еще не просохшей одежде. Живая картина на сцене называлась «Четыре Музы», как было объявлено в программе, и она представляла собой четырех выкрашенных позолотой женщин, расположившихся на отдых в стиле французской статуэтки шестнадцатого века. Женщины словно были подвешены в воздухе — даже с третьего ряда Фрай не мог понять, каким образом. Это придавало им какой-то неземной, сомнительный вид. Все задержали дыхание, по залу пронесся ропот. Ветер шелестел мокрой листвой деревьев вокруг амфитеатра.
Затем сцена погрузилась в темноту, и раздался усиленный микрофоном звучный баритон ведущего. Фрай заметил, как золоченые тела уплывают со сцены во тьму. Куда удаляются богини, когда заканчивается их рабочий день?
— Нам хотелось бы занять всего одну минуту, — говорил ведущий, — чтобы сообщить приятные новости тем, кто их еще не слышал. Комиссия по пропавшим без вести, базирующаяся у нас, В Лагуна-Бич, будет вести переговоры с Ханоем по поводу американских солдат, до сих пор находящихся во Вьетнаме. Мы от души поздравляем Лючию Парсонс и ее Комиссию. — Раздался взрыв аплодисментов и возгласы одобрения из публики. — Наша следующая картина основана на…
Фрай на минуту закрыл глаза и прочитал сбивчивую молитву, чтобы к ним вернулась Ли. Бенни погибает, подумал он. Что если его план провалится? Она была его целью, а Бенни всегда нуждался в какой-нибудь цели. Без этого он просто порыв, не сдерживаемый никакой оболочкой. Что он сказал, Бенни, когда возвратился из госпиталя в Мэриленде в Калифорнию — с молодой женой, своим новым телом, своей новой жизнью? Это она пронесла меня через это, брат. Она не просто женщина. Она мой бог.
Его муза. Свет на сцене медленно включался. Фрай поймал себя на том, что рассматривает одну из бронзовых статуй работы Фредерика Ремингтона в натуральную величину — ковбоя, пустившего коня в галоп по бескрайней равнине. Ковбой одной рукой сжимал поводья, другой — лассо. Ободок шляпы задирал ветер. Фраю даже слышался стук копыт. Публика затаила дыхание, и это было почти осязаемо.
Мгновенно подхваченный иллюзией, Фрай скрестил руки, осел на стуле и изо всех сил старался не думать ни о чем больше, кроме как спрашивать себя, не собирается ли этот ковбой поймать его корову.
