Стивен Кинг - Игра Джералда
И знаешь, что мучит меня больше всего? Я ведь тогда решила, что это мой отец явился из мертвых, чтобы сделать то, что не довел до конца в день солнечного затмения. «Давай, – сказала я ему, – делай то, что задумал, но обещай мне, что ты потом разомкнешь наручники и выпустишь меня».
Я думаю, я сказала бы то же самое, если бы даже знала, кто он на самом деле. Рут".
Джесси на миг остановилась: ее дыхание стало судорожным, а лицо покрылось потом. Она взглянула на экран, увидела это невыносимое признание, и почувствовала сильное желание стереть эти строки. Не потому, что стыдилась Рут, которая их прочтет: она, конечно, стыдилась, но дело было не в этом. Ей казалось, что, не сотри она их, это признание приобретет над ней власть.
Джесси поставила черный указательный палец правой руки на клавишу DEL, почти нажала на нее – и отдернула руку. Разве это не правда?
– Да, – произнесла она слабым, дрожащим голосом, который часто звучал в пустой комнате в часы ее плена. Только теперь она говорила не с пугливой Хорошей Женой и не с мудрой Рут, а вернулась к себе самой, покончив с блужданием по лесным тропинкам памяти. Возможно, это тоже достижение. – Да, это правда. Чистая правда.
«И помоги мне Бог. Я не стану стирать правду, – подумала Джесси, – какой бы жуткой и мерзкой она ни показалась кому-то – в том числе и мне самой, – пусть останется. Я могу не посылать это письмо, да и вообще имею ли я право травмировать сознание женщины, которую не видела многие годы, этой порцией боли и безумия? Наверное, не имею, но не сотру эти строки. Так что лучше закончить это письмо сейчас, сразу, пока мужество и воля не подвели».
Джесси сосредоточилась на экране и снова стала печатать.
"Брендон сказал:
– Одно ты должна понять, Джесси, и, помнить: абсолютно достоверных доказательств у тебя нет. Да, твои кольца пропали, но ты вправе предположить, что какой-то нечистый на руку коп прибрал их.
– А что по поводу улики 2177 – спросила я. – Короба с его содержимым?
Он пожал плечами, и я поняла, что он отступил. Он считает, что короб – просто совпадение. Так ему проще. Мысль о том, что монстр типа Жобера мог тронуть меня, была для него невыносимой. Брендон предпочел игнорировать все эти косвенные свидетельства и сосредоточиться на отсутствии прямых улик. Он хотел доказать себе и мне, что дело Жобера лишь позволяет мне объяснить поразительно живые галлюцинации, которые потрясли меня, пока я лежала, прикованная к кровати, но на самом деле не имеет к нему отношения.
Однако если я поверю в это, вся моя жизнь будет разрушена. Голоса снова явятся – и не только твой или Норы, но и матери, отца, сестры, брата, детей, с которыми я училась в школе, и Бог знает кого еще! И моя жизнь снова превратится в кошмар.
Я не смогла бы выдержать это. Рут, поскольку за три-четыре месяца, которые прошли с тех дней на озере, я вспомнила слишком многое, что обычно подавляла в себе. Вот одно из воспоминаний: в те два года, которые прошли между днем затмения и днем рождения моего брата, я слышала эти голоса почти все время. Возможно, глупая шутка Уилла послужила неким сильным терапевтическим средством. Конечно, не сама шутка, а то, как я отреагировала на нее, когда ударила Уилла в лицо… Но сейчас речь не о том. Ведь я провела два года с этой кошмарной многоголосицей в моей голове, с десятками голосов, которые выносили приговор каждому моему шагу и мысли. Были среди них голоса понимающие и вопросительные, но большинство – завистливые, злобные и трусливые. Они полагали, что Джесси вполне достойна случающихся с ней бед и должна платить вдвое за каждую удачу. Два года я мучилась с этими голосами. Рут, а потом, после случая с Уиллом, они замолкли разом.
Как могло такое случиться? Не знаю, но мне стало гораздо лучше. И я поняла, что если позволю милому, доброму Брендону убедить меня, то закончу свои дни в дурдоме на бульваре шизофреников. И на этот раз рядом не будет братика, чтобы провести сеанс шоковой терапии; на этот раз я должна сделать все сама, как сама вырвалась из проклятых джералдовых наручников.
Брендон наблюдал за мной, пытаясь понять, как я приняла его слова. Но он не смог ничего прочесть на моем лице и снова повторил ту же мысль несколько иначе:
– Ты должна помнить, что, как бы все это ни выглядело, ты можешь ошибаться. И думаю, тебе следует привыкнуть к тому факту, что, так или иначе, ты никогда не узнаешь правду наверняка.
– Я так не думаю.
Он поднял брови.
– Есть прекрасный шанс выяснить все наверняка. И ты мне поможешь, Брендон.
Он снова стал натягивать на лицо ту самую снисходительную улыбку, которая свидетельствует об убеждении мужчины в глупости женщин.
– Да? Как же я могу это сделать. Джесси?
– Показать мне Жобера живьем.
– О нет. – сказал он. – Это, к сожалению, то, чего я не хочу и не могу сделать, Джесси.
Я избавлю тебя от пересказа целого часа пререканий, но в конце концов мне оказалось достаточно просто заплакать. Конечно, как аргумент это слабовато, но это еще один знак ненормальности отношений между мужчинами и женщинами; он не верил, что я говорю серьезно, пока я не заревела.
После этого он сел к телефону и сделал несколько звонков, а потом сообщил мне, что завтра Жобера должны доставить в Камберлейнский окружной суд для дачи показаний по нескольким второстепенным обвинениям – в основном в воровстве. Если я действительно хочу этого – и если у меня есть шляпа с вуалью, – он меня может туда проводить.
Я сразу же согласилась, и, хотя на лице Брендона было написано глубокое сомнение в правильности своего поступка, он сдержал слово".
Джесси снова остановилась и, глядя на экран, видела вчерашний день, в то время как сегодняшний снег еще громоздился холодными тучами в сером небе; видела голубые отсветы фар брендоновского «бимера» на дороге… Курсор продолжил свой бег:
«Мы прибыли на заседание суда несколько позже, потому что долго тащились за трейлером. Брендон был спокоен, и, я предполагаю, он рассчитывал, что мы опоздаем и Жобера уже вернут в камеру отделения строгого режима. Однако коп у двери зала заседаний сообщил, что слушание продолжается, хотя уже подходит к концу. Брендон открыл дверь и пропустил меня вперед, сказав на ухо: „Опусти вуаль, Джесси, и сиди тихо“. Я опустила вуаль. Брендон взял меня под руку и провел в зал».
Джесси остановилась, глядя в окно на сгущающиеся сумерки невидящими глазами. Она вспоминала.
Глава 38
Зал заседаний освещен лампами в круглых колпаках, которые Джесси ассоциирует с детством, и там стоит легкий гул, как в школьном читальном зале в конце зимнего дня. Она идет к скамье и ощущает руку Брендона на своем локте и сетку вуали, касающуюся щек. Эти два ощущения заставляют ее чувствовать себя Христовой невестой.
Два адвоката стоят перед столом судьи. Они заняты какими-то техническими переговорами. Джесси смотрит на них как на живую иллюстрацию к роману Диккенса. Пристав стоит слева, около американского флага. Рядом сидит стенографистка: она ожидает окончания юридического спора. А за заграждением, где находится подсудимый, видна странная, невозможно длинная фигура в оранжевой тюремной робе. Подле нее человек в тройке – наверняка его адвокат. Человек в оранжевой робе склонился над листом бумаги: очевидно, он что-то пишет.
Совсем в другом мире Джесси ощущает руку Брендона на своем локте и его голос:
– Слишком близко…
Она отодвигается от него. Брендон не прав: было куда ближе и страшнее. Он не понимает ее мыслей и чувств, но это не важно. Сейчас все голоса в ее голове говорят хором, что если теперь она не приблизится к нему так близко, насколько возможно, он никогда не будет достаточно далеко. Он всегда будет ждать ее в туалете или коридоре или будет прятаться под кроватью в полночь, ухмыляясь своей кривой усмешкой, которая обнажает золотые клыки по углам рта.
Она быстро встает со стула и идет к разделяющему заграждению, ее вуаль колышется, дотрагиваясь до лица. Она слышит испуганный голос Брендона, но этот голос доносится издали… Один из адвокатов (ближе, но все еще на другом континенте) бормочет свой текст.
Еще ближе. Теперь уже пристав смотрит на нее с внезапным подозрением, но кивает, когда Джесси поднимает вуаль и улыбается ему. Все еще не отрывая от нее глаз, пристав показывает на Жобера и качает головой. Джесси читает его мысль:
«Держитесь подальше от тигра, мэм, не приближайтесь к его когтям». Конечно, ей лучше, когда рядом Брендон, который по-рыцарски сопровождает ее, но она не обращает внимания на его испуганный шепот: «Опусти вуаль, Джесси, черт побери, а то я опущу ее сам!» Она не только не собирается делать этого, но и не смотрит в его сторону. Она знает, что это пустая угроза: он не осмелится устроить скандал в помещении суда, но, даже если бы все было иначе, это не имеет значения. Ей очень нравится Брендон, однако прошли те времена, когда она поступала так, как ей говорил мужчина. Судья совещается с защитником и прокурором, пристав снова застыл в полудреме, а то, что говорит Брендон, лишь скользит по поверхности ее сознания. На лице Джесси все та же улыбка, которая обезоружила пристава, но сердце бешено колотится в груди. Она теперь в двух шагах от заграждения – двух коротких шагах – и видит: она ошиблась, полагая, что Жобер пишет. Он рисует. Рисунок представляет человека с огромным пенисом. Он опустил голову вниз и занимается онанизмом. Да, это она видит достаточно ясно, но не видит склоненного лица «художника», которое вдобавок закрыто патлами волос.
