Роберт Маккаммон - Всадник авангарда
— Нереально, — сказал он черному балдахину над головой.
Ни один бог ему не ответил. Даже лично профессор Фелл.
Потом он заснул, и приснился сон, как он сквозь воду падает вниз, в город, окруженный синей аурой, где скользкие призраки жителей бродят по улицам и переулкам и правят призрачными телегами, направляясь к гавани, поглощенной океаном. Но деталей он не запомнил.
Когда он проснулся, время уже подходило к двум часам дня, пора было заняться делом. Мэтью поплелся к рукомойнику и сполоснул лицо, подумав при этом, что один кувшин жидкости — удобство, но в больших количествах она так же легко могла оборвать нить его жизни, как пожар от пороховых бомб, взрывавших Нью-Йорк.
Он выждал еще десять минут. Потом взял ключ и тихо вышел в коридор, остерегаясь встречи с двумя рыжими мерзавцами. Их не было. Мэтью направился к двери Смайта в дальнем конце коридора и тихо, почтительно постучал — на всякий случай. Не получив ответа, вставил ключ в скважину и проник в комнату.
С интересом — и некоторой благодарностью — он отметил, что комната Смайта и не так просторна, как у него, и не имеет выходящего на океан балкона — здесь балкон выходил в сад. Наверное, об этом попросил сам Смайт из-за дискомфорта, перенесенного им во время плавания.
Как бы там ни было, комната оказалась не так хороша, как у Мэтью. Решатель проблем взялся за дело — за проблему, к которой не видел подходов. Листов пергамента на столе было в избытке — исписанных строками не только из «Цимбелина», но и из других пьес Барда.
Последние недели Смайт писал много. Мэтью проглядел ящики стола и ничего интересного не обнаружил. Ящики комода — аналогично. Внимание привлекла небольшая коллекция глиняных трубок, но ни в чашках, ни в мундштуках свернутых записок не было, насколько он мог определить. Мэтью просмотрел одежду Смайта — дело достаточно интимное. Мылся он реже, чем хотелось бы Мэтью, и одежда заскорузла от пота, на воротниках рубашек образовались грязевые кольца. Но ничего криминального, кроме скверных привычек нечистоплотного человека.
Проверил чулки и туфли — тоже занятие не из приятных.
Заглянул под кровать, под матрасы, пододвинул стул — посмотреть сверху на балдахин. Поискал за комодом, под чугунными ножками стойки умывальника.
Проверил все возможные места, где можно что-либо спрятать, и снова посмотрел на листы пергамента.
Оставить на открытом месте, подумал он. Если где-то в этих листках записана шифровка, зачем давать себе труд их прятать?
Мэтью взял несколько листов, проглядел. Ничего такого, что можно бы расшифровать. Просто у человека много свободного времени, девать некуда, вот он и пишет. Вот, кстати, строчка, авторская ремарка из «Цимбелина», которую читал ему Смайт: «Среди грома и молний, сидя на орле, спускается Юпитер и пускает огненную стрелу». Эта ли ремарка навела профессора на мысль о названии нового оружия? Как сказал Смайт? А, да: «Это основа, на которой будет создаваться оружие».
Основа. Что-то… обыкновенное, что стало необыкновенным?
Гром и молния, подумать только. Молнию мечет Юпитер, царь богов. Профессор наверняка отождествляет себя с Юпитером. А что случается, когда молния ударяет в землю?
Конечно, пожар. Но нет… Нет, сперва, еще до пожара… Взрыв.
Мэтью вышел на балкон. Отсюда ему было видно, как в дали серела тонкая полоска дыма, поднимающаяся не иначе как из форта на том конце Маятника. Запретный форт, а нарушителям запрета — смерть. Место, решил Мэтью, где создается «Цимбелин».
Потому что он понял, что такое «Цимбелин». Он ведь даже его попробовал, на самом деле. Оказалось весьма горячо и остро.
Основой оружия будущего был порох. Профессор Фелл создавал новый и более действенный, более мощный порох. Такой, который в малых количествах может разнести в клочья дом, а крышу забросить в царство Юпитера. Да, в Нью-Йорке «Цимбелин» применили с отличным эффектом. Мэтью кивнул, глядя на дымную полоску. Естественно, что процесс производства и конечный продукт надо держать подальше от огня. Но что в нем нового? Какой ингредиент делает его сильнее или лучше, нежели обычный порох?
Мэтью знал и это.
Некто Соломон Талли в Больших Доках плакался о своих потерях: «но что-то очень нечисто с этим постоянным грабежом сахара».
— Еще как нечисто, — прошептал Мэтью Корбетт. Глаза его стали серо-стальными.
Именно сахар стал новым ингредиентом в созданной профессором формуле смерти. Какие-то химические компоненты сахара, обработанные и введенные в процесс. Для изготовления своего «Цимбелина» профессор использует сахар — это и есть основа, на которой профессор надеется создать не только совершенные орудия, работающие на новом порохе, но и источник доходов, равного которому не знала история.
И вот он, Мэтью, ищет предателя или двух, поставивших безопасность Англии выше власти или богатства профессора. Вот уж воистину мир перевернулся вверх дном.
Пора было уходить.
Он сложил на столе все в точности так, как было, поскольку счел, что у Смайта повышенное внимание к нарушениям заведенного порядка. Использованный в качестве подставки стул он вернул туда же, откуда взял. Все остальное выглядело нормально. Но никаких улик против предателя сегодня ему не удалось обнаружить, — а может, не только сегодня. Мэтью вышел, закрыл за собой дверь и повернул ключ в замке.
— Эй! — окликнул его кто-то из коридора. — Вы что там делаете?
От этого голоса Мэтью вздрогнул и обернулся, кладя ключ в карман. Широкими шагами направлялся к нему Адам Уилсон, человек-невидимка.
— Спейд, я спросил вас: что вы тут делаете? — Голос был тощий и вялый, под стать владельцу, но по-своему назойливый. Водянисто-голубые глаза смотрели на Мэтью из-за квадратных стекол очков. — Вы пытались проникнуть в комнату Эдгара?
Мэтью понял, что финансист не видел, как он выходит из комнаты Смайта, а видел только, что стоит возле двери. Выглядело, наверное, так, будто Мэтью дергает дверную ручку.
— Да, я постучал в дверь Смайта.
— А мне показалось, сэр, что вы пытались войти.
Мелкие зубы между бескровными губами Уилсона смыкались при произнесении слов так, будто злобно откусывали куски воздуха.
— Я… да, наверное, я подергал ручку. — Мэтью пожал плечами, будто говоря, что такова его природа. — У нас со Смайтом вышла в библиотеке небольшая дискуссия… я надеялся на продолжение.
— Правда?
Сказано было то ли с насмешливым безразличием, то ли с легкой тенью подозрения.
— Да, — ответил Мэтью. — Правда.
— У Эдгара сейчас встреча с профессором, — был ответ. Голубые глаза прищурились: — А что с вами случилось, сэр? Вид у вас — краше в гроб кладут.
— Видели бы вы эту лошадь после того, как я ей дал сдачи!
— Вы упали с лошади?
— К сожалению, да. Сегодня утром.
— Гм. — Уилсон отступил на два шага, оглядел Мэтью с головы до ног. — Надеюсь, ничего себе не повредили?
— Кроме гордости, — ответил Мэтью с напряженной улыбкой, от которой тут же стрельнуло болью в нос.
— Чувство юмора у вас не пострадало, — сказал Уилсон совершенно серьезно. — Я бы сказал, что сейчас вам лучше найти кровать, нежели искать компанию.
— В моей профессии эти две вещи неразрывно связаны.
— Ага. — Мелкий уродливый рот шевельнулся в улыбке. — Ну, как скажете.
Уилсон наклонил голову, согнул плечи, что могло сойти за поклон вежливости, и повернулся было уходить.
Но решатель проблем наконец что-то зацепил и не собирался отпускать так сразу.
— Извините меня, мистер Уилсон, но… почему вы назвали мистера Смайта просто по имени?
— Потому что его так зовут.
Ответ был дан с каменным лицом.
— Разумеется, но… это указывает на определенную близость отношений. На дружбу, я полагаю. Принадлежность к одной, как вы сказали, компании. Я заметил вчера за ужином, что в обращениях друг к другу соблюдается весьма жесткий формалитет. Очевидно, это показатель дистанции, которую мы обязаны держать друг с другом относительно наших дел. Тогда почему же вы говорите «Эдгар», а не «мистер Смайт»? Не потому ли, что вы… гм… общаетесь друг с другом вне поля зрения профессора?
— Вы сами знаете, что это было бы нарушением запрета.
— Знаю. Но я также знаю, что вам привычно называть его по имени. Вы подружились в Лондоне?
— Нет. Но здесь мы стали друзьями. Потому что, как вам известно, это не первая наша конференция. — В глазах за квадратными стеклами появился недобрый блеск. — И если уж замечать подобные нюансы в отношениях, мистер Спейд, то я слышал, как мадам Каттер называет вас Натаном. Значит ли это, что вы и она… гм… в Лондоне вместе?
— Я с ней только что познакомился.
— Тогда, должен заметить, вы произвели впечатление. Или, точнее, обрели нового друга. — Верхняя губа дернулась, открыв зубы. — Иногда, мистер Спейд, имя — всего лишь имя, и не имеет никаких темных значений.
