Остров пропавших девушек - Алекс Марвуд
Они идут дальше.
В летний день все эти платки, равно как и закрытые платья до лодыжек с длинными рукавами, были бы невыносимы. Ей до сих пор не удается представить, как бабушка в ее возрасте могла ходить в таком наряде постоянно. Но в это великолепное весеннее утро с полевыми цветами, пробивающимися из земли вдоль обочин, и жаворонками, кружащими высоко в небе над недавно засеянными кукурузными полями, одежда досаждает лишь самую малость. Мерседес понимает, что ей положено грустить, но ее сердце переполняет тихая радость. После замка они сразу отправятся к западным скалам. Ларисса собрала корзину для пикника с мясом молодого барашка, pastizzi с тмином, foqqaxia с козьим сыром с горных пастбищ, сушеными помидорами прошлогоднего урожая, а также выпечкой с абрикосами и джемом из опунции. И по бутылочке волшебной коричневой пепси-колы, которую они с недавних пор стали закупать в ресторан для туристов. Это настолько бесценная редкость, что Мерседес пробовала ее только дважды. От предвкушения вкуса во рту этой сладкой шипучки у нее текут слюнки.
— А где тогда новый герцог, а? — спрашивает Донателла. — Если мы все так скорбим, то почему здесь нет его?
Гектор Марино бросает взгляд на Серджио: твоя дочь выходит за рамки, заткни ей рот, пока нас кто-нибудь не услышал.
— Заткнись, Донателла, — говорит тот, — придержи язык, хотя бы раз в жизни.
— Он в Нью-Йорке, — отвечает Ларисса, — на другом конце света.
До их слуха доносится цокот конских копыт по мостовой, скрежет колес и скрип сбруи. Обернувшись посмотреть, они видят, как со стороны города сноровисто мчит grande diligence XIX века, принадлежащий замку, с пурпурной обивкой и герцогским гербом. Его отмыли и навели блеск, а лошади выглядят так, будто их тоже отполировали в честь покойного.
Это едут попрощаться друзья старого герцога. С яхт, пришвартованных в гавани и потеснивших рыболовецкие суда.
Существа с другой планеты.
Семья, идущая на сто метров позади них, уже сошла с дороги в канаву и опустила глаза. Серджио и Гектор срывают с голов шляпы и прижимают их к животу. Брыкающуюся Донателлу Ларисса хватает за руку и тащит за собой в канаву. Паулина положила ладонь Феликсу на шею: склони голову, мальчишка, знай свое место.
Мерседес не может удержаться от соблазна. Когда экипаж подъезжает ближе, она украдкой бросает на него взгляд сквозь челку.
Пять лиц, белых как снег, старых, как сам замок, и высокомерных, как завоеватели-корсары, смотрят только друг на друга. Для их утомленных взоров этот прекрасный остров с его зеленью и золотом, с алыми маками, лазурным небом и горами, за вершины которых цепляются облака, не представляет никакого интереса.
«Вампиры», — думает она и ежится, несмотря на теплое солнце. Живут так долго, что им в принципе ничего не может быть внове.
Мерседес торопливо опускает глаза.
Когда очередь медленно движется вперед, Ларисса постоянно тычет ей пальцем в спину. Еще пара шагов, и станет видно лицо герцога. Пока же их взорам открыт только огромный дубовый гроб, выстроганный из трех деревьев, специально посаженных для этой цели давно забытыми поколениями. «Как они были уверены, — думает она, — что их род будет жить тысячу лет. А наследников у нового герцога нет. Даже представить невозможно, что еще при ее жизни все может закончиться».
От скуки Мерседес поднимает глаза на портреты маслом. На них суровые мужчины, черты которых с годами слегка менялись. Откуда они все родом? С орлиными носами и красивые той красотой, какую редко встретишь у их арендаторов. Высокие скулы, ясные карие глаза, благородные римские носы. Как странно… Словно Ла Кастеллана ни для кого из них не была родиной.
Теперь ей в спину тычет Серджио, после чего она выныривает из мира грез и делает шаг вперед.
Когда в поле зрения Донателлы попадает безжизненное восковое старческое лицо, она начинает неловко переминаться с ноги на ногу. Ее влечет только жизнь, а смерть настолько выводит из равновесия, что ее, как правило, не водят смотреть на гробы. Но не сегодня. Отказ выразить последнюю дань уважения стал бы пощечиной наследнику, пусть даже его здесь и нет.
Девочка вдруг поворачивается, прячет лицо на материнской груди и бормочет:
— Хочу уйти, хочу уйти, хочу уйти.
Ларисса замирает на месте. Скандал. Она выставила их на посмешище. Привлекла внимание. Сколько они ее ни учили, сколько ни потратили сил, теперь на них все равно все смотрят.
— Не дури, Донателла, — рычит отец.
— Пожалуйста. — У девочки срывается голос. Из глаз вот-вот брызнут слезы.
Ларисса хватает дочь за плечи и отталкивает.
— Прекрати. Прекрати, слышишь? Сейчас же!
— Я не могу!
Тихий неровный гул голосов вокруг начисто смолкает. Женщины хмурят брови. Всегда женщины. Ларисса и Серджио пристыженно опускают головы. Мерседес слышит, как по всему помещению растекается шепот. Кто это? Кто-кто, дочь Делиа, конечно же. Это у которых ресторан? Они не могут контролировать собственного ребенка? Да как им не стыдно!
Серджио бьет дочь по щеке. Показательная пощечина, но от этого не менее искренняя. Видите, каков я? Глава семьи, держу своих женщин в узде, как и положено мужчине.
— Соберись! — рявкает он.
От испуга голос Донателлы прерывается икотой. Тянущаяся к двустворчатой двери вереница одобрительно вздыхает и шаркает ногами. Девочкам не положено позорить семью. Все об этом знают. Приятно видеть, как отец проявляет авторитет, хотя и с опозданием.
Донателла прижимает руку к лицу. Смиренно идет вперед, как ей и положено.
Дверь зала для приемов открывается, в нее выходит охранник замка и преграждает им путь. На миг до слуха Мерседес доносится гул подвыпивших голосов, но тут же смолкает, когда створки закрываются.
«Значит, у них там пирушка, — думает она, — а мы здесь и без герцога».
Из пьяного гула выплывают три человека. Мужчина, огромный и грузный, в темно-сером костюме и с густой шевелюрой волос, таких же черных, как и его узкий галстук. Красивая меланхоличная женщина с белокурыми шелковистыми волосами и, судя по виду, разбитым сердцем. И девочка, примерно ровесница Мерседес, крепко сбитая и неприметная, с густыми, как у отца, бровями, в белых носочках и такой короткой юбке, что ряды solteronas не могут сдержать сиплого вздоха. Белые носки и черные босоножки в месте скорби! Да к тому же еще и идет вприпрыжку, будто этот замок принадлежит ей!
Мерседес чувствует в душе укол какого-то странного восхищения. Подумать только! Быть настолько уверенной в себе, что правила не имеют значения! Мерседес видела их в гавани. Пассажиры яхты. Она у них точно такая же, как у всех остальных: большая, белая, с острым носом. Женщина постоянно стоит на палубе, трагичное лицо смотрит вниз, в руках стакан с чем-то янтарным и звенящими кубиками льда. Такая женщина есть на каждом корабле, как резная фигура, как те, что в старину крепили на нос парусников, только живая. Ну, или почти. Что у них за яхта? Они ведь все на одно лицо. Мерседес пытается вспомнить написанное на борту название. Какая-то принцесса. Как же там было? Принцесса…
— Татьяна! — звенит мужской голос. — Не торопись!
Девочка останавливается и поворачивается.
— Не
