Двадцать три часа (СИ) - Брэйн Даниэль

Никольский обвел взглядом всех собравшихся. У него была такая манера совещаний — устраивать мозговые штурмы. На этот раз сорвалось, никто не проронил ни слова.

— Этот вопрос мы себе запишем. Плотникова оставила коляску возле магазина, и, по ее словам, она так делала нечасто, но и не в исключительных случаях. В этот конкретный раз, очевидно, потому, что долго отсутствовать она не собиралась. Несмотря на то, что в магазине был покупатель, продавщица рассчитала Плотникову быстро, и та ушла. Но минут через пять-десять, точное время, к сожалению, нам установить уже не удастся, вернулась в магазин и сообщила, что коляску украли.

— А... — Юрка открыл было рот, то тут же захлопнул, издав такой звук, какой издает собака, хватая муху, и покраснел.

На него все обернулись, в том числе и Никольский.

— Что-то хочешь сказать?

Юрка замялся. Мысль могла быть и глупая, но в его ситуации, когда все уставились на него, лучше было уже высказаться.

— Странно, Алексей Игнатьевич, что она так себя повела. Представьте — вы вышли из магазина, а коляски с ребенком нет. Вы что, разве бегать будете? Это же не сука, простите, в охоте, чтобы ее по улицам искать, а предмет.

Юрка судорожно крутил в голове сформировавшуюся версию. Никольский наклонил голову, сунув нос в шарф, и внимательно слушал.

— Что получается? Пошла она в «Елочку», в которой не так часто бывает. Татьяна Соколова, продавщица, сказала, что видела ее там раза два, ну, пусть сменщица тоже видела пару раз... И оба раза, что Соколова ее видела, коляску Плотникова закатывала в магазин.

— Спросим, — кивнул Никольский.

— Может, она пошла в этот магазин потому, что именно там и не знали, какие сигареты она обычно покупает? То есть — покупала она их не для себя? Она сама сказала, что муж на работе...

— Опа! — вскинулся Андрей, на него зашикали. Видимо, внятных версий еще не было ни у кого, слушать Юрку было интересно. Это его взбодрило.

— Что получается? Она пошла в магазин с любовником. И коляску оставила с ним! Поэтому и не волновалась. Вышла, подумала, что он коляску укатил. Художник Якушев, как раз тот покупатель, который в магазине был, сказал, что коляску в одном месте как санки везли, то есть — тащили за собой. Вряд ли мать стала бы так делать, а вот мужик, да еще и чужой, — запросто. — Юрка был горд собой и своим триумфом. — Плотникова выходит из магазина, думает, что любовник куда-то ушел, идет за ним. Потом следы теряет. Возвращается в магазин, потому что не знает, что и думать. Там ей советуют идти к нам. А любовник тем временем закатывает коляску в заброшенный дом — так что, думаю, он все же из наших, из местных, — оставляет ее там, забирает ребенка и вылезает в окно. Потом! — Юрка поднял палец. — Он кладет ребенка в сумку, возможно, переодевает куртку, потому что Якушев видел сухого мужика с сумкой, и идет в направлении станции. Садится на электричку и уезжает...

Заканчивал Юрка, уже понимая, что налажал. Катя, его сестра, развлекавшаяся написанием разных историй, назвала бы такое «слитым концом». Никольский прокашлялся.

— А это любопытно, — заметил он. — Действительно любопытно. Если не считать, что в каких-то моментах ты слегка натянул гондон на глобус и незначительно, но все-таки его порвал. Например, судя по шагам, коляску везла женщина. Но это мелочи, может, у него нога болит или геморрой, хотя с геморроем особо по чужим бабам не побегаешь. Мотив, Токарев, главное — это мотив. По кой черт ему нужен ребенок?

Юрка пожал плечами.

— Может, вымогательство? — спросил Дядя Степа. — Знаете, трщ подполковник, он сейчас проспится, а потом, как ребенок начнет орать, а у него трубы загорятся, начнет бабе названивать?..

— Ну и много он поимеет? — хмыкнул Андрей.

— А леший его знает, — подал голос Лагутников. — Только выходит, что она нам в любом случае вопит как дышит, и рыбку съесть, и на хрен сесть...

— Ты что сказать-то хочешь? — спросил Никольский. — Кроме особенностей национальной рыбалки?

— Да тряхнуть ее прямо, товарищ подполковник! Если была с мужиком, пусть так и говорит. Что мы как с бабами на катке — ни трахнуть, ни покататься?

— Если я тебя правильно понял, — перевел Никольский, — ты считаешь, что Токарев прав. Что, других мыслей не будет? Тогда я подведу итог того, что мы уже выяснили.

Все опять посмотрели на Юрку — уже не как на триумфатора, а как на дерьмо. Выступать до того, как будет озвучена вся информация, ему и в самом деле не стоило.

— Как удалось установить, Плотникова действительно отправилась к нам, по дороге встретила нескольких человек, однако с вопросами к ним не обратилась. Может быть, потому, что сама не местная, постеснялась. О себе рассказала немного: состоит в сожительстве с неким Легковым, ребенок от него же, хотя он отцом не записан, фактически она мать-одиночка, образование у нее неполное среднее, нигде не работает. Квартиру Легков и Плотникова снимают у Минкиной Анны Дмитриевны уже четыре месяца, платят не то что исправно, но больше чем на неделю деньги не задерживают...

Юрка почувствовал обиду. Про Минкину узнали и без его беготни.

— Сожитель ее работает в охране, вахтой. Машины у них нет, особо не шикуют, отношения узаконивать не спешат. Семья довольно типовая... Теперь о том, что с коляской. Укатили ее за то время, что Плотникова была в магазине, — тут Никольский опять посмотрел на Юрку, а потом — на поддержавших его версию Дядю Степу и Лагутникова. — Если она, конечно, не врет. Трудно сказать наверняка, знал ли похититель, куда вез коляску, мог везти и наугад. В конце концов, бросить ее он мог в любом месте, да хоть за любой дом закатить, следы так и так бы остались. Затем, — он опять коротко закашлялся, — он достает ребенка, закрывает коляску, оставляет ее и вылезает через окно. Судя по оставленным следам, действительно вылезал с ребенком. Тоже вопрос спорный в смысле логики, если бы кто увидел, что он вылезает из окна с годовалым ребенком, внимания случайных свидетелей он бы куда больше привлек, чем если бы просто вышел, пусть даже и из заброшенного дома.

— Товарищ подполковник! — вдруг протянул Дядя Степа. — Может, он так по-бабьи шел потому, что у него живот болел?

Вопреки Юркиным прогнозам, никто не засмеялся, и он понял, что на оперативном совещании рассматриваются любые версии.

— В окно, думаешь, срать полез?

Дядя Степа пожал плечами. Никольский отмахнулся. Дядя Степа был неплохим участковым, за порядком следил отменно, а вот как оперативник подкачал.

— Окно — самое слабое место. Он местный, про дом знал? Но тогда должен был знать и то, что на Вокзальной даже ночью людей можно встретить. Был риск, что Плотникова уже подняла шум и его уже ищут. Но он вышел в толпу и затерялся, единственный, кто обратил на него внимание, это Якушев. Что еще? На станции он билет не покупал, может, у него проездной, а может, и зайцем поехал, хотя с ребенком — вряд ли. Автобусы из-за снегопада не ходили, у таксистов тоже пусто.

— Посторонний бомбила подобрал? — спросил Андрей.

— На глазах у наших? — удивился Никольский. — В больницу с побоями никого за последние шесть часов не поступало. Туда вообще никого не поступало, кроме алконавтов и рожениц. Или у него была машина, или его кто-нибудь ждал, или он уехал на электричке либо на Глебово, либо на Трещотки, и тогда почти сто процентов, что у него проездной, или он до сих пор еще здесь.

— Наркоман какой-то, — пожал плечами Андрей. — Чем больше данных, тем сильнее желание проверить диспансеры.

— Вот и проверь, — распорядился Никольский. — Инициатива — она по отношению к инициатору обычно проявляет садистские наклонности. Токарев и Лагутников займутся проверкой своей версии — с любовником.

— Ночь на дворе! — взвыл Лагутников. — Кроме как хрен в фуражки, ничего не получим!

— Ты участковый или где? — спокойно спросил Никольский. — И плевать, что участок не твой. Опросишь соседей, кто еще трезвый. Выполнять.

Глава четвертая

Юрка вместе с тихо матерящимся Лагутниковым вышел в коридор, за ними — Андрей. Перспективы им всем троим рисовались мрачные.