Антон Сибиряков - Падение вверх
— Петя, — засмеялся Антон. — Хотя он Женя по паспорту. Евгений Петров. Петей мы звали его в школе. Он полицейский здесь… Да уж, — он посерьезнел и кивнул сам себе, — думаю, им нужно мое имя под обличительной в кавычках статьей.
— И вы напишете ее?
Антон задумчиво хмыкнул.
— Так бывает. Они покажут мне только то, что захотят. И я напишу об этом, а читатели мне поверят. В статье не будет лжи.
— Но ведь и правда будет однобокой.
— В детском суициде нет ничего сверхъестественного. И это тоже правда. Люди создают монстров для того, чтобы успокоить собственную совесть.
— Хм… вы так считаете? Нет никаких монстров в темных углах? Во всем виноваты мы сами?
— А разве вы считаете иначе?
Антону наконец удалось уловить глаза собеседника в отражении зеркальца. Они были странного орехового цвета.
— Мне кажется, иногда монстры вполне реальны. Хотя в том, что их создают люди, вы правы. Можно мне… можно мне посмотреть вашу камеру?
— Мм?
— Фотоаппарат.
— Ах, — Антон улыбнулся и снял лямку с шеи. — Держите. Мой старый, добрый «Никон». Он столько раз выручал меня в безвыходных ситуациях…
— Тяжелый, — переняв фотоаппарат в свои руки, сказал мужчина. — Трудно таскать на шее?
— Не особо. Это ведь мой хлеб как-никак.
— Да, понимаю. Что-то интересное успели снять?
Антон пожал плечами.
— Нет, вряд ли…
— Боже, так ведь вы Антон Старцев! — вдруг воскликнул мужчина и засмеялся. — Я же читал ваши статьи. Прямо не верится… Помнится, после того как я прочитал одну из них, я подумал, как же это возможно — упасть вверх? Но после прочтения понял — это метафора. Падение вверх — это перерождение души. Вы очень хороший журналист, Антон, теперь я вспомнил.
Антон улыбнулся: сколько бы раз ему ни говорили это, он никогда не уставал слушать. Как сказал однажды один его знакомый писатель, все мы — падкие на лесть, тщеславные ублюдки, работа которых — каждый день убеждать окружающих и самих себя в том, что это не так. Умение хорошо писать вырабатывается с годами — с талантом врать самому себе нужно родиться. Антон был согласен с этим. Как и с тем, что талантливого автора не бывает без этих двух черт.
— Раз уж вы читали, — сказал Антон, не оборачиваясь к собеседнику и потеряв его из виду в зеркальце, — ответите мне — во что… или в кого переродились души тех детей?
— Они стали тем, кем и были для своих родителей. Пустотой!
Антон увидел перед глазами мелькнувшую лямку фотоаппарата, и в следующий миг сильные руки стянули ее у него на шее. Так сильно, что хрустнул кадык. Брыкнув коленями, Антон попытался вывернуться из-под удавки, но не сумел оторваться даже от спинки кресла. Задыхаясь, скрежеща отяжелевшими челюстями, он забился в кресле, как пойманная рыба, пытаясь подсунуть пальцы под лямку. Замолотил ногами по дорогой панели машины, разбивая ее каблуками туфель, по серебристой магнитоле, которую придирчиво выбирал в автосалоне, по дверце, отделанной светлой кожей. Он бился в конвульсиях, а перед глазами мелькали улыбки его дочерей. Самое важное, о чем он забыл, что потерял в своей жизни.
— Я знаю про тебя все! Ты тоже упадешь вверх, — зашипел Антону сзади его новый знакомый. — И переродишься. Станешь монстром в темном углу…
— Кто ты такой?! — закричал Антон монстру в зеркале. — Кто ты такой!?
— Я? — отражение прекратило смеяться и уставилось на Антона безумными глазами. С острого небритого подбородка его капала кровь, собираясь темной лужей между колен. — Неужели ты забыл, кто я такой, неужели не узнал меня? А ведь мы уже встречались с тобой… когда-то. Когда мир был полон темных углов, ты помнишь?
— Это ты? — засипел Антон, вспоминая, как кто-то убивал детей, избавляясь от свидетелей. — Это ты?..
— Теперь это мы, Антон.
— Нет!
Монстр оскалил в ухмылке кровавые зубы.
— Вдвоем мы освободим всех несчастных детей от их никчемного рабства перед родителями. Дадим им ту свободу, которой у нас никогда не было. Все эти вечно занятые мамашки в дорогих костюмах или жрущие водку алкаши, насилующие собственных детей, все они познают, каково это — жить в аду. Мы спасем столько детей, Антон, столько невинных душ, — засмеялся монстр в отражении, — падение вверх — это когда нет смерти. Ты ведь знаешь это. Там, наверху, где живет добрый Бог, всем им будет хорошо…
Антон уперся ладонями в скользкий от крови пол и зашептал сквозь пузырящуюся на губах пену:
— Да, да… мы освободим их. Освободим…
Когда в дверь позвонили, Анна крутилась на кухне, у плиты. По квартире неслись запахи жареных грибов и сделанных по маминому рецепту оладий. Пузырчатое тесто поднималось на сковороде, шипя и плюясь маслом, и Анна, в прихватке, орудовала лопаткой, переворачивая пышные вкусности. В мойке шумела вода, и поэтому она не услышала ни первого звонка, ни второго. А, когда позвонили в третий раз, к двери подбежала русоволосая девочка лет пяти в розовой пижаме с мишками и привстала на цыпочки, чтобы посмотреть в глазок.
— Кто там? — спросила она, так и не дотянувшись.
— Кто там? — переспросила ее шепотом вторая девочка, чуть постарше. Она выглядывала из их общей спальни и терла кулачками заспанные глаза.
— Я не знаю.
— Милая, это папа, — раздался мужской голос из-за двери. — Открой мне, у меня подарки. Их столько, что трудно удержать…
— Папа, — улыбнулась девочка у двери.
— Это тот, который ненастоящий папа. Не открывай ему, — прошептала ей сестра из спальни.
— Но у него же подарки…
— Позови маму.
— Тсс, — девочка щелкнула замком и распахнула дверь.
В подъезде не горели лампы и было темно. И в темноте этой стояла высокая безликая фигура. Она шагнула через порог на свет и опустилась перед девочкой на колено.
— Я твой папа, ты разве не помнишь меня, малыш? — спросил небритый мужчина в джинсовой куртке. Он смотрел девочке в глаза своими, цвета вызревшего на солнце ореха, — и улыбался. В грязных, дрожащих руках он держал огромного розового зайца из плюша и протягивал его девочке. — Вот, держи.
— Мама! — закричала девочка из спальни. — Мама, мама!!!
Анна выскочила в коридор испуганная и побледневшая, с масляной лопаткой в руках.
— Привет, дорогая, — поднял на нее взгляд мужчина.
Весна — Осень 2012
