Кирилл Григорьев - Лекарство для безнадежных

— Там их обычно много.

— Таких — нет. Так что, договорились?

— Договорились, — сказал Максим, а на том конце положили трубку.

Еще слушая короткие гудки, он поймал себя на мысли, что глупо улыбается. Максим опустил трубку и посмотрел в зеркало. Улыбка оказалась не такой уж и глупой. Она была жестокой, холодной, но уж никак не глупой. Так, наверное, мог бы улыбаться Семен, вместе со своим волевым подбородком, злыми губами и стальными глазами. Конечно, если бы вообще умел улыбаться. Семен… Крыса…

— Парень, эй, парень, — кто-то тормошил его за плечо.

Он поднял голову, потирая глаза.

— Приехали, — произнес водитель. — А ты здоров спать. Как сел, так сразу и вырубился. Я уж не стал тебя будить. Дай, думаю, поспит человек, и так ему досталось по полной программе.

Максим оторвал спину от кресла и сел, облизав пересохшие губы.

— Приехали? — тупо переспросил он, оглядываясь.

— Все как ты говорил, — ответил водитель с оттенком гордости.

— Спасибо вам, — кивнул он, открывая дверь. — Вы, считай, мне жизнь спасли.

— Ну, что ты, парень, — растроганно произнес водитель. — Как звать-то тебя?

Он оглянулся через плечо.

Мгновение подумал.

— Максим, — ответил он почти уверенно. — Максим Дронов.

— Знаешь, что, Максим, — сказал проникновенно водитель, — постарайся-ка ты больше не гулять один в Битцевском парке. Я, если честно, там очень редко езжу.

— Договорились.

Через мгновение Максим остался один у подъезда, провожая взглядом удаляющиеся огоньки стоп-сигналов. Огляделся, вспоминая. Дом был именно тот.

Длинный девятиэтажный с кое-где еще светившимися окнами. Он посмотрел на часы. Было четыре часа утра.

Мой ли это дом?

Почему же память мне про это не рассказала?

Хотя я и так вспомнил многое, подумал Максим. Какой-то недруг Семен, Тарас Петровский, некий Джордж. Кто все они? Он попытался вспомнить телефон из записной книжки.

Тщетно.

Что со мной случилось? Как я оказался в Битце? Или это сделал угрожавший мне в прошлой жизни Семен?

Максим вспомнил боль и кровь, застилающую глаза. Лиц он не помнил, только руки, злые, решительные. Потом ослепительная вспышка перед глазами. Сильный удар, сбивший с ног, вниз, на серую землю. Потом наступила тишина. Угольно черная темнота медленно наползала со всех сторон. И последнее, что он помнил — кто-то присевший рядом на корточки.

Семен? Он?

Вопросов больше чем ответов, подумал Максим. И, вообще, пока у меня в багаже одни только светлые, жизнеутверждающие воспоминания. Он вспомнил вспышку перед глазами и непроизвольно передернул плечами. Не дай бог кому такие воспоминания пожелать. Только, злейшему врагу, быть может.

Н-да….

Хотя теперь я знаю самое главное, решил Максим с оттенком оптимизма.

У меня совершенно точно где-то есть мама.

Иван Житцов

Иван вернулся, когда костер уже почти догорел и утренний ветерок неуверенно ворошил тлеющую золу с угольками.

Сел поодаль, обхватив колени. Рядом бросил пакет с оставшимися бутылками. Таким наполненным и живым Иван не чувствовал себя уже очень давно. Сегодня ночью он веселился на огненном карнавале. Он впитал в себя наслаждение празднества целиком, все, до последней капли и под конец даже ощутил некоторую усталость.

Было все, как и обещал демон.

И задорный треск дерева, и звонкие переливы лопающихся стекол, и загадочный шепот горящей резины. Штукатурка, рассыпаясь, открыла Ивану свои новые секреты. А взрывающаяся черепица порадовала фантастическим фейерверком.

Как жаль, что друзья не могут разделить его радость!

Иван покосился на спящих.

Они лежали вповалку, там, где Иван их вчера и оставил. Семен Семеныч, старый трюкач, в совершенно невозможной позе спал рядом с посапывающим Вовчиком. Неподалеку валялись две пустых бутылки с остатками нехитрой закуски, а дальше — весельчак Понюшка храпел, закинув ногу на Галину. А сама Королева спала, свернувшись на вчерашнем кейсе. Вернее, на кейсе были ее прекрасные ноги со спущенными до колен поистрепавшимися колготками.

Поначалу Иван даже внимания не обратил на эти несчастные колготки. Так, скользнул взглядом, восхитившись, как обычно, совершенством женских ног. Ну, и что с того, что сплошь одни синяки? Главное же не форма, а содержание.

А потом в его уставшей от карнавала голове шевельнулась Плохая мысль. Через мгновение она уже обрела цвет и форму. Иван подскочил, словно ужаленный. Подошел ближе, приглядываясь.

От нестерпимой муки его затрясло, словно в лихорадке.

Она… Мне…? С кем?!

С кем же ты легла, дура?! С Понюшкой?! Что с того, что он плюется дальше всех? Неужели знание трех тысяч семисот двух анекдотов дает какие-то преимущества перед настоящим чувством?

ГАЛЯ!

Любимая!

Иван упал на колени и расплакался.

Как же ты могла, бесстыдница! Как же ты… Я же сгораю в пламени любви!

— Пусть сгорит в нем и она, — подсказал внутри Ивана голос демона. — Пускай они все сгорят, нечестивые предатели.

Воистину, пусть, прошептал вслед за ним зачарованный Иван, размазывая слезы по закопченному лицу. Пусть очистятся от своей грязной жизни и мерзких дел. Ему внезапно стало гораздо легче.

Он вернулся к брошенному пакету и достал первую бутылку. Отвинтил плотную крышку и вдохнул пьянящий запретный для него аромат. Гиена Огненная спасет всех вас. Я стану проводником огня и приведу его к вам в дом.

Начал он с Семен Семеныча. Старый фокусник не раз воровал у него последние деньги. Часто не оставлял ничего на опохмел, выпивая все до капли. Да и к Гальке частенько пытался прислониться, гад. Семен Семеныч глухо заворочался во сне, когда ему на лицо упали первые капли бензина. Иван тщательно и щедро полил его тело, сморщенную грязную кожу в волдырях и очень давно не стираную одежду.

Потом перешел к Вовчику.

Смачивая бензином его обвисшие тренировочные, Иван пытался вспомнить о нем хоть что-то хорошее. Не вспоминалось ничего. Он не знал, почему все вокруг его называли калымщиком. Иван и слова-то такого не знал. Может быть, Вовчик был родом с Калымы? Приехал в Москву на заработки и потерялся в огромном, ежедневно требующем новых жертв голодном городе?

На Вовкиной драной куртке бензин кончился. Иван аккуратно стряхнул последние капли и, перешагнув через калымщика, вернулся к пакету за новой бутылкой.

Как-то они с Вовкой подрались. Ссора вышла крупная, да и право дело, разве дележ сломанного утюга не стоит крови? Иван мечтал подарить его Гальке, тем более и праздник женский был на носу. А Вовчик все никак не желал с утюгом расстаться.

Это тебе за мой разбитый тогда нос, подумал Иван, тщательно заливая Вовкину оголенную шею. А это за вывихнутый палец.

Дальше начиналось основное действо. Месть похотливым изменникам. Иван сходил за новыми бутылками и остановился над любовниками в тягостном сомнении: с кого начать?

— Сучка не захочет, кабель не вскочит, — подсказал ему добрый хороший друг из темноты.

Верно, согласился облегченно Иван. Сомнения и переживания сегодня ему давались с большим трудом.

Эх, Галька-Галька…. А, какие были у нас стремления и планы! Как же ты могла, противная похотливая негодяйка, бросить нашу любовь под ноги (вернее, не под них) первому встречному дурачку! Ведь думали же с тобой о собственном угле, о будущем, о детях, наконец!

Иван присел на корточки и нежно провел пальцами по ее умиротворенному лицу, запоминая навсегда. Больше я тебя не увижу, дорогая и любимая моя Галочка.

— Не расслабляйся, — напомнил ему настоящий товарищ.

— Да-да, — заторопился Иван, поднимаясь.

О Понюшке ему тоже ничего доброго не вспомнилось. Да, собственно, и вспоминать-то было нечего — Иван уже спешил.

Нервно сопя, он смочил Понюшку бензином (в особенности в районе пояса, что бы впредь неповадно было) и, хрюкая почти опустевшей бутылкой, принялся за дорожку к едва тлеющему костру.

Пришлось извести две бутылки, что бы хорошенько пропитать влажную от утренней росы землю.

Наконец, Иван присел, оттирая пот со лба. Все было готово к новому празднику.

Молодец, Ванюша, похвалил его внутренний демон. Преодолев все навалившиеся невзгоды, ты справился. Надеюсь, зажигалка у тебя с собой? Или ты доверишь начать праздник слепой природе в виде разлетающихся искр костра?

Сам, упрямо не согласился Иван и зашарил по карманам. Только сам.

Он достал из кармана зажигалку и, щелкнув, смотрел на огонь, пока не обжег пальцы. Потом обвел взглядом полянку под платформой. В его глазах заплясали призрачные языки пламени.

Только сам.

Пока на поляне бушевал огонь, и катались по земле заживо сгорающие люди, Иван в десятке метров дальше неторопливо справлял нужду.