Вадим Сухачевский - Сын палача
– Ты только, парень, лишнего не болтай, лады?
Ленька в ответ лишь головой затряс. На всякий случай еще и перекрестился истово.
– На Сухаревку больше ни ногой, понял?
И снова Ленька начал креститься, говорить все еще не мог, словно онемел.
Чтобы не выглядеть таким же дурнем, как этот самый Ленька, Федька подал голос:
– Я его в Питер переправлю, – сказал он, – у меня на поезде кочегар знакомый, он провезет. – И сразу от этих слов почувствовал себя человеком стóящим, не то что мазурик Ленька, а скорей кем-то под стать чуть ли не самому Викентию Ивановичу.
Викентий кивнул:
– Вот и лады. Только надо – не мешкая.
– Прямо сегодня отправлю, – пообещал Федька. И приказал дрожащему Леньке голосом старшего: – Дуй на Николаевский вокзал, жди меня.
Повторять не пришлось – тот дунул так, что пятки засверкали.
Теперь они остались с Викентием вдвоем. Викентий молчал, смотрел на Федьку испытующе. Федька еще раз взглянул на мертвого Упыря, и снова сердце заходило ходуном. Но сказать что-то было надо, иначе Викентий почуял бы сидевший в нем страх, а выглядеть слабаком очень не хотелось, поэтому, потрогав булыжник, убивший Упыря, он произнес одно только слово, потому что язык плохо слушался:
– Камень…
Викентий отозвался задумчиво, куда-то в пустоту:
– Да, камень… – И добавил что-то вовсе уж неясное: – Палка, камень, веревка, трава, страдание…[6]
– Что? – спросил Федька.
– Нет-нет, ничего, – сказал Викентий, – это я так… Забудь.
Но Федька не забыл. И долго еще по ночам вздрагивал и повторял про себя: «Палка, камень, веревка, трава, страдание».
Смысл их он узнал позже, гораздо позже.
* * *Добираясь из дальневосточной тайги до Москвы, он не раз повторял эти пять слов: «Палка, камень, веревка, трава, страдание». Сейчас только они придавали ему силы, потому что были символом Тайного Суда, а только существование Суда делало его жизнь осмысленной.
В Москве Викентий очутился только через три месяца. Винтовка, которую отобрал у охранника, оказалась всего с двумя патронами. Одним ему один раз посчастливилось подстрелить барсука (сожрал сразу же, хоть мясо было и вонючее не приведи господь), другим вроде бы попал в медведя, но тот, зараза, ушел живой, унеся пулю в себе. Дальше, пробираясь через тайгу, кормил себя тем, что разорял птичьи гнезда, подбирал падаль, ел лягушек и слизняков, а то и просто еловую кору жрать приходилось, – но все-таки добрался до Амура живой.
Там прокрался на пассажирский корабль, украл сумку у какой-то зазевавшейся бабки, вспомнив старое свое беспризорное воровское ремесло, а в сумке этой – и картошечка вареная, и хлебушек, и пирожки с капустой; в общем, за эту часть дороги даже набрался сил.
Потом были еще долгие скитания по матушке-России, вспоминать про которые не хотелось – в основном из-за того, что за это время еще не раз пришлось приворовывать, а это совсем не красит будущего члена Тайного Суда. Но вот и она наконец – Москва, столица!
Здесь жил один человечек, служивший в НКВД и состоявший там в немалых чинах. Мало кто знал, что когда-то, в стародавние времена, он попал в поле зрения Тайного Суда, казнить его не стали, и он был переведен в поднадзорные[7] к Викентию-первому. Второй Викентий также был ему знаком. Ликвидация Тайного Суда, о чем он узнал в своем ведомстве, принесла ему, видно, несказанное облегчение, но при виде Викентия-второго в нем мигом ожили все его прежние страхи, и он выложил как на духу все, что знал.
А знал он, что Васильцев и его подельница взорвались в самолете, на котором летели невесть куда. Сами взорвались или им кто-то помог – этого поднадзорный не знал, но в том, что они взорвались, у него не имелось никаких сомнений: лично писал отчет для самого наркома госбезопасности. В его искренности можно было не сомневаться, ибо в глазах его тлел застарелый страх перед Тайным Судом. Он перевел дух лишь после того, как Викентий его покинул.
Версию, что взорвались сами, Викентий сразу отмел как несерьезную. Помогли взорваться?.. Что ж, вполне допустимо…
То есть было бы допустимо, не иди речь о таких людях, как Васильцев и Катя, надо полагать, прошедших школу не худшую, чем он, Викентий.
«А ведь и не найти лучшего способа исчезнуть так, чтобы никому в голову не пришло тебя разыскивать, – подумал Викентий. – Молодцы!» Всему учись. Он сам едва ли до такого додумался бы.
Теперь, правда, снова надо их искать, но к этому Викентий был готов. Он их найдет, непременно найдет! Всегда можно найти, если следовать per pedes apostolorum.
Найдет и докажет, что им без него не обойтись! Сами сразу поймут, как только увидят… А если их ищут – что ж, в этом случае он тоже будет им небесполезен.
Но ни Катю, ни Васильцева никто и не думал искать. Сейчас Викентий был единственным человеком на свете, который ни секунды не верил, что их нет в живых.
Ну разве что еще майор Н. Н. Николаев. Но тот не просто верил, тот знал.
Глава 3
Страшное послание. Полина
Юрий Васильцев скакал верхом по ему одному известным тропкам в зауральской тайге. Собственно, он давно уже был и не Васильцевым, и не Юрием. Фамилия его теперь была Кучинский, имя – Александр, – вполне надежные документы удалось справить всего за двести пятьдесят рублей, – и служил он теперь лесником в одном заповедном лесничестве, по ту сторону Уральского хребта.
Служба оказалась вполне для них с Катей выгодной: хоть заработок и невелик, зато и казенная тебе крыша над головой, и даровые дровишки на зиму, а главное – никакого начальства вблизи: в эти места, окруженные лагерями для зэков, редко кто наведывался: стрёмно. Беглый зэк-уголовник – он, как известно, куда опасней медведя-шатуна, до него, до Васильцева (Кучинского то бишь – даже наедине с собой надо не забывать, чтобы приросло намертво!) – до него трех лесников убили.
Лесник для них, для беглых, – самая лакомая находка: тут тебе и конь, и ружьишко, и документы, и одёжа человеческая. А двух начальников, что три месяца назад приезжали с инспекцией из райцентра, – когда те возвращались назад, прямо на сосне повесили, да еще поиздевались прежде так, что даже ему, Васильцеву-Кучинскому, повидавшему в своей жизни всякого, смотреть было страшновато. Ну не любит беглый зэк начальников, по какому бы казенному ведомству они ни проходили.
Местные жители тоже, нетрудно сказать, в лесники не рвались, оттого предложение некоего Кучинского в райцентре восприняли как дар небесный, даже никаких лишних справок требовать не стали.
Сам Васильцев-Кучинский этих беглых не боялся. Дважды на него нападали – и оба раза едва расползлись, унося покалеченных. Тут не столько даже навыки, полученные от покойного Викентия, помогли, сколько ежедневные уроки с Катей, а уж ее чему только в свое время не научили! Тут тебе и тайский бокс, и японское карате, и китайское кун-фу – всем этим она владела в совершенстве.
Весть об ухаре-леснике разбежалась быстро, и больше на него уже не нападали. Несколько раз он видел вдали какую-нибудь фигуру весьма характерного вида, прячущуюся за кустами. Постоит, бывало, фигура эта, постоит, а сообразит наконец, кто это там на лошади скачет, и сразу – дёру.
Юрию, прирожденному городскому жителю, новая служба, как это ни странно, приглянулась сразу же, и здешнюю природу он полюбил больше, чем все прелести каменной Москвы. Впервые за долгие годы он очутился в мире, который действительно был, в отличие от того, московского, страшного своей нереальностью, из которого им с Катей так счастливо удалось испариться.
И начальство радовалось на расстоянии: браконьерство на территории нового лесника мигом почти сошло на нет, а он, Юрий, задался целью и вовсе его извести. По этой причине он и скакал сейчас в сторону Черного камня – с полчаса назад услышал донесшийся оттуда звук выстрела.
Километра полтора не доехав до Черного камня, вдруг увидел: мураши валом валят через тропу куда-то в глубь тайги, а за ними крысы, целыми выводками, – значит, учуяли где-то падаль. На браконьерские дела не похоже – браконьеры за собой падали не оставляют.
Юрий принюхался, но смрадного духа не почуял – стало быть, что-то здесь случилось совсем недавно. Он повернул коня и уже через несколько минут увидел…
На поляне лежал человеческий труп, весь уже облепленный мурашами, и семейка крыс шебуршилась у него на груди. Еще час-другой – и от трупа ничего не осталось бы: как известно, тайга мигом подчищает свою территорию.
Вначале подумал – зэк подраненный: бежал, бежал по тайге, да вот и помер.
И вдруг…
Могло ли это быть случайностью? Рядом с трупом, аккуратно выложенные, лежали палка, веревка, большой камень, явно кем-то сюда недавно принесенный, и специально кем-то вырванный пук травы. Было ли изображено страдание на лице трупа увидеть не представлялось возможным из-за облепивших лицо мурашей, но и так было видно, что смерть этот человек принял со страданием, ибо причиной смерти была не пуля, рана от которой виднелась на плече, а острый короткий кол, вбитый ему в живот, так что умирал он мучительно и, вероятно, долго.
