Майкл Грубер - Долина костей
Не исключено, что на самом деле это выдумка и правды здесь не больше, чем, возможно, в знаменитой истории обращения святого Августина: о детском голосе, воззвавшем к нему во дворе, повелевая взять и прочесть стих, открывший его сердце для вхождения Святого Духа, — но уж такие шутки проделывает с нами память. Кто знает, что случилось на самом деле, да и кого это в действительности интересует? Важно то, что мы черпаем из этого нынче, а подлинная истина, истина Святого Духа, в том, что я до сих пор могу уловить воспоминание о том воодушевлении, той трепетной радости, которая охватила меня, когда я поняла, что такое чтение. Это было второе из самых важных духовных событий моей жизни.
Папе и маме я о своем открытии не рассказала. Сейчас, стараясь честно ответить на вопрос «почему», я не уверена, то ли поступила так непроизвольно, то ли, даже будучи совсем крохой, сообразила, что родители не обрадуются, узнав, что я смышленее, чем они. Грамоту они, конечно, так или иначе знали, но не держали в доме ни единой книжки, и хранить эту тайну даже для четырехлетней девчушки не составило особого труда.
Вы не верите, что я могла скрывать такое достижение? Вы уверены, будто дети хотят, чтобы их хвалили, и с чего бы мне утаивать свой талант? Почему вообще существует перверсия даров? Или спасение от них? Святой Игнатий Лойола хотел стать конкистадором, Гитлер — художником. Давайте пока назовем это происками сатаны и подождем окончательного разъяснения от психологической науки.
У бабушки, конечно, была уйма книг, но мама не любила, когда я оставалась у бабули, и, кажется, досадовала на свою мать из-за того, что той хотелось побольше бывать с внучкой, и на меня из-за моего тяготения к ней. Это было что-то вроде ревности, хотя, когда я была с мамой, она не особо-то мной интересовалась. Да, завистливая ревность. Да простит ее за это Господь, как простила я.
К тому времени, когда мне исполнилось пять лет и я пошла в школу, мне уже удалось прочесть «Черного красавчика» и «Туман Чинкотига», а также я умела пользоваться словарем, чтобы отыскивать незнакомые слова. Собственно говоря, я думала, что сама изобрела способ нахождения слов в словаре, сделав открытие, что они в этой толстой книге расположены в том же порядке, что и буквы в алфавите! Помнится, меня очень огорчило, когда я, увидев бабушку со словарем в руках, спросила, зачем он ей, и выяснила, что мое открытие сделали задолго до меня. Впрочем, не исключено, что и это лишь очередная шутка памяти.
В первом классе начальной школы имени Сиднея Ланье[2] учили алфавит, а когда я заявила, что знаю все буквы и умею читать, учительница мне не поверила. Вот тогда-то мне в первый раз и довелось услышать в своей голове голос.
«Не отвлекайся, Эммилу», — сказала учительница, потому что я смотрела в окно, отчаянно скучая.
Она спросила меня, какая буква идет следом за «Н», а я ответила, что не хочу отвечать на глупые вопросы. У миссис Баррет покраснели щеки, и дети зашушукались, словно ветер прошелестел по траве. Тут она велела мне не грубить и, раз я такая всезнайка, назвать все оставшиеся буквы до конца по порядку. В этот миг прозвучал голос. Приятный тихий голос, даже не разобрать, мужской или женский. Сказал, что делать это мне без надобности, потому как я умнее их всех, вместе взятых. Я даже огляделась по сторонам, настолько отчетливо он мне слышался, как будто говорил кто-то из детей, но это было не так. Если с вами подобного никогда не происходило, вам все равно не понять, о чем я толкую, а если происходило, следует испытать трепет.
В общем, это было первое преступление, к которому меня подтолкнул дьявол. Мне пришлось сидеть в углу с полчаса и пропустить большую перемену, но, когда все ушли, а снаружи послышались крики играющих детей, я встала со стула, подошла к полке, где миссис Баррет держала книги, взяла «Алису в Стране чудес» и принялась читать. Как я объяснила это себе, сохранение секрета приучило меня контролировать происходящее.
А вот мои родители, это я понимала даже в шесть лет, умением держать ситуацию под контролем вовсе не отличались. Раз или два мама зашла в школу, выслушала наставления миссис Б. и забыла туда дорогу, предоставив «проблемного, с замедленным развитием» ребенка собственной участи.
«Детка, — сказала мне она, — лучше тебе вырасти хорошенькой, потому как умишком ты уж точно не удалась».
После первого года обучения я оказалась в классе для детей с задержками развития, это при том, что, когда выпадал погожий денек, я убегала к бабушке почитать. Она брала для меня книги из библиотеки, главным образом рассказы о животных и писанину Нэнси Дрю, Джуди Блюм и Мадлен д'Энгл, а заодно прочла все, имевшиеся у нее дома. Самое трудное заключалось в том, чтобы скрыть свои способности от бабушки: бедняжка искренне хотела, чтобы я выросла такой же смышленой, как она, и старалась выучить меня читать, огорчаясь, что эта премудрость мне не дается. Один из худших поступков до того времени, как я стала иметь дело с парнями. Однако дьявол овладел моей волей и сердцем, и я получала гораздо большее удовольствие от того, что, будучи его любимицей, могла дурачить окружающих, чем от возможности сделать приятное тем, кто меня любил. Разумеется, он действовал хитростью.
«Представь себе, как обрадуется бабуля, когда ты однажды откроешь ей, кто ты на самом деле», — нашептывал лукавый, укрепляя меня в моем грехе.
А еще он дал мне понять, что, если я обнаружу свои способности, меня переведут в класс для одаренных и талантливых, где учатся дети из богатых семей, которые будут презирать меня за мою одежду и дурные манеры. Воистину, каких только оправданий не придумывает себе грех!
Кроме этих книг я читала бабушкину «Всемирную энциклопедию» и во втором классе прошла путь от «а капелла» — хорового пения без инструментального сопровождения — до «Давадо», города на Филиппинах. Добраться до «эйдетической памяти» удалось только в третьем классе, но зато это позволило мне узнать, кто я такая и что подобных мне на свете очень немного. Дьявол же не преминул заявить, что это он одарил меня способностью ничего не забывать, так что все сокровища мирового знания, которые он показывал мне, всегда останутся в моем сознании. Бедная глупышка, которой я тогда была, искренне считала, что отличная память и вправду является бесценным даром, а не коварной отравой, что мне удалось постичь гораздо позднее, с помощью Божьей.
Так что я без труда вспоминаю тот день, помню, что давали на ланч. Шел дождь, поэтому я осталась в классной комнате, и тут в дверях появилась бабушка в длинном желтом дождевике и синтетическом платке, примявшем ее темные кудряшки, придав им сходство с виноградником под полиэтиленовой пленкой.
Она заговорила с учительницей, которая бросила на меня сочувственный взгляд, отчего в животе у меня сжался холодный комок, а потом мы взяли мой маленький дождевик с капюшоном, вышли на улицу, сели в «додж» и отъехали от школы. В машине пахло сигаретами и бабушкиными духами «Лилия долины». Какое-то время мы ехали молча, а потом она сказала, что как ни старайся, а легкого способа сообщить это такой малышке не существует, и лучше уж выложить все сразу. И выложила: грузовик моего отца свалился с моста где-то в Алабаме, и отец погиб. Я восприняла это довольно спокойно, гораздо спокойнее, чем мама, которая, когда мы приехали домой, истошно визжала и билась головой о диванные валики, тогда глядя на все это, оставалась невозмутимой, словно задняя стенка гаража. Пребывание в плену у Сатаны дает, среди прочего, ощутимое преимущество не воспринимать боль человеческого существования. Его это не волнует, так с какой стати переживать тебе?
На похороны прибыли папины родственники из Луизианы — компания смуглых, черноволосых людей, которых я никогда раньше не видела. Семейство Гариго. Они были луизианскими французами, но к настоящей истории эти люди отношения не имеют: я не причиняла им никакого вреда, они не представляли для меня особого интереса. Вместе с этими Гариго приехала плотная девица, являвшаяся первой и, как я подозреваю, единственной законной миссис Гариго. Для мамы это стало жестоким ударом. Оказалось, что она вовсе не жена, а я превратилась в незаконнорожденную. Правда, они позволили всем нам прийти в церковь Св. Маргариты: так я побывала в католическом храме в первый и в последний раз до того случая в будущем, когда меня загнали туда силком, визжащую и брыкающуюся, словно бессловесная тварь, каковой я и являюсь. Помню, тогда мне понравился запах ладана, и я попыталась встать и пойти за остальными к причастию, но мама ущипнула меня за руку и заставила сидеть спокойно. Отслужив мессу, они кремировали его, а прах отвезли к себе в Луизиану, в тот приход, откуда происходила их семья. Могилы у них из-за наводнений устраивают над землей, на высоких каменных постаментах — об этом мне рассказала маленькая кузина, которую я никогда больше не видела. Папина жена дала нам понять, что никаких похоронных выплат нам с мамой не полагается, и даже страховку грузоотправитель выплачивать не собирается, так как расследование доказало вину отца в аварии. В момент катастрофы, вместо того чтобы следить за дорогой, он в кабине занимался понятно чем с пятнадцатилетней шлюхой, подцепленной в Декатуре.
