Сидни Шелдон - Расколотые сны
Она тут же опомнилась и испуганно вздрогнула.
Да что это с ней?
Ответа не было. Но самые мелкие обиды, причиненные окружающими, самые глупые недоразумения мгновенно приводили Алетт в бешенство. Как-то неосторожный водитель подрезал ее машину. Девушка заскрипела зубами, испытывая непреодолимое желание прикончить ублюдка, посмевшего так ее оскорбить. Мужчина высунулся, махнул рукой в знак извинения, и Алетт благосклонно улыбнулась, но ярость от этого не улеглась.
Когда черная туча вновь опускалась на Алетт, она изобретала всяческие казни и несчастья для ничего не подозревавших пешеходов. Сцены, которые она мысленно разыгрывала, были ужасающе реальными. Кровь лилась рекой, оторванные конечности, отрубленные головы валялись на тротуарах, крики и стоны раздирали воздух и казались Алетт прекраснейшей музыкой. Но уже через несколько минут она приходила в себя и корчилась от стыда.
В светлые дни Алетт превращалась в совершенно иного человека – искреннего, доброго, сострадательного, всегда готового помочь людям. Но и тогда радость омрачалась сознанием того, что тьма снова придет, накроет ее и она утонет в ней, а когда-нибудь обязательно захлебнется.
Каждое воскресенье Алетт ходила в церковь, священник которой был широко известен своими образовательными и благотворительными программами. Здесь оказывали помощь бездомным, проводили факультативные занятия по искусству и обучали неграмотных. Алетт вела несколько классов воскресной школы и помогала в детском саду. Она старалась принимать участие во всех благих начинаниях и посвящала им почти все свободное время. Особенно она любила давать детям уроки живописи.
В это воскресенье церковь устраивала благотворительную ярмарку для сбора средств. Алетт принесла на продажу несколько своих работ. Пастор Фрэнк Селваджо с изумлением воззрился на картины.
– Это… Это просто потрясающе! Блестяще! Вам следовало бы выставить их в галерее.
Алетт залилась краской:
– Да нет, не стоит. Это просто хобби.
На ярмарке было полно народу. Прихожане привели своих друзей и родных, и возле игровых павильонов и лотков с товарами яблоку негде было упасть. Здесь торговали соблазнительными тортами, искусно сшитыми лоскутными покрывалами, домашними джемами в красивых горшочках, резными деревянными игрушками. Люди переходили от лотка к лотку, угощались сладостями и покупали совершенно ненужные им вещи.
– Ничего не поделаешь, все это в пользу бедных, – уговаривала какая-то женщина мужа.
Алетт в который раз оглядела картины, прислоненные к стенке киоска. В основном это были пейзажи в ярких сочных тонах, невольно приковывающие взгляд каждого зрителя. Но девушку переполняли сомнения и дурные предчувствия.
«Ты зря тратишь столько денег на краски, детка».
– Привет! – послышался темно-синий, очень приятный мужской голос.
Девушка обернулась. Незнакомый мужчина сосредоточенно рассматривал картины.
– Это вы нарисовали?
«Нет, кретин! Микеланджело спустился с неба и взял в руки кисть!»
– Вы очень талантливы.
– Благодарю вас.
«Что знают о таланте такие, как ты?!»
Рядом остановилась молодая пара.
– Ты только полюбуйся на эти краски! Настоящий вихрь! – восхищалась молодая женщина. – Послушай, я должна во что бы то ни стало заполучить этот пейзаж! Мисс, вы настоящий мастер!
И так продолжалось весь день, пока у Алетт не осталось ни одной картины. Люди, не скупясь, платили деньги и осыпали ее комплиментами. Ей очень хотелось поверить, но каждый раз темный занавес неизменно опускался, отсекая ее от всего мира.
«Господи, неужели они не понимают, что нагло обмануты? О какой красоте идет речь? Они просто издеваются надо мной!»
Среди праздношатающихся оказался владелец художественной галереи. По достоинству оценив работы Алетт, он, как и все остальные, посоветовал выставлять их на продажу.
– Я всего лишь любитель, – возразила Алетт и наотрез отказалась продолжать разговор. К вечеру она собрала выручку, положила в конверт и вручила пастору Селваджо. Сумма оказалась так велика, что Фрэнк удивленно покачал головой.
– Благодарю вас, Алетт. У вас действительно редкостный дар. Что может быть лучше, чем нести людям радость и красоту?
«Ты слышишь, мама? Слышишь?»
Бывая в Сан-Франциско, Алетт подолгу бродила по залам Музея современного искусства и Музея Де Янга, изучая коллекции американской живописи. Там она часто встречала молодых художников, увлеченно писавших копии знаменитых шедевров. По-видимому, это были студенты многочисленных художественных студий и школ. Как-то ее внимание привлек молодой человек лет тридцати, светловолосый и стройный, с мужественным умным лицом и проницательным взглядом больших ясных глаз. «Петуньи» Джорджии О’Киф его кисти казались едва ли не лучше оригинала. Заметив, что Алетт наблюдает за ним, художник вежливо кивнул:
– Привет.
Теплый, глубокий голос цвета гречишного меда.
– Здравствуйте, – робко пролепетала Алетт. Мужчина кивком показал на картину, над которой работал.
– Ну, как по-вашему?
– Bellissimo! Это действительно великолепно! – выпалила она и насторожилась, ожидая, что внутренний голос язвительно добавит: «Для жалкого любителя».
Но ничего подобного не случилось. Алетт удивленно моргнула.
– Это действительно великолепно, – тупо повторила она.
– Рад слышать, – улыбнулся молодой человек. – Кстати, меня зовут Ричард, Ричард Мелтон.
– Алетт Питерс.
– Вы часто сюда приходите?
– Si. Как только выдастся свободная минутка. Я живу не в Сан-Франциско.
– Где же в таком случае?
– В Купертино.
Никаких «Это не твое собачье дело» или «К чему вам знать?» Просто «В Купертино». Что это с ней творится?
– Знаю. Милый маленький городок.
– Мне он тоже нравится.
Не «Какого черта вам кажется, что это милый маленький городок?» или «Что вам вообще известно о милых маленьких городках?», а всего лишь «Мне он тоже нравится». Чудеса!
Ричард встал и принялся складывать мольберт.
– Я проголодался. Вы позволите угостить вас ленчем? В кафе музея прекрасно кормят. Лучше, чем в любом ресторане.
Алетт почти не колебалась. Обычно она холодно отвечала, что не обедает с незнакомыми людьми или отделывалась грубостью, но на этот раз с готовностью кивнула:
– Va bene. С удовольствием.
Такого с ней еще никогда не бывало. Воздух, казалось, пронизали тонкие золотые нити, в душе звучала неслышная для посторонних музыка, и мрак сменился безоблачной голубизной.
Они прекрасно провели время, и въедливый голос ни разу не дал о себе знать. Разговор зашел о великих мастерах прошлого, и Алетт упомянула, что родилась в Риме.
– Я никогда не был в Италии, – с сожалением вздохнул Ричард. – Возможно, когда-нибудь…
Как было бы прекрасно гулять по Риму рука об руку с Ричардом!
К концу обеда Ричард случайно отвел глаза и заметил на противоположном конце зала своего товарища по комнате.
– Гэри! – окликнул он. – Не знал, что ты здесь будешь. Иди сюда, я тебя кое с кем познакомлю. Это Алетт Питерс. Гэри Кинг.
Похоже, Гэри и Ричард были ровесниками и даже чем-то походили друг на друга, если не считать того, что у Гэри были густые, пышные локоны, доходившие до плеч.
– Рада познакомиться, Гэри, – вежливо пробормотала девушка.
– Гэри – мой лучший друг еще со школы.
– Совершенно верно. Не представляете, сколько компромата у меня накопилось на этого типа за все годы, проведенные вместе, так что, если желаете узнать интересные подробности, я всегда готов…
– Гэри, ты никуда не спешишь?
– Ну вот, всегда так. Вечно мне рот затыкают, – пожаловался Гэри. – Алетт, не забывайте, я всегда буду рад выложить все, что знаю. Привет. Еще увидимся.
Дождавшись, пока друг отойдет, Ричард тихо спросил:
– Алетт, могу я снова вас увидеть?
– Конечно. Мне бы тоже хотелось этого.
«Очень хотелось бы. Ужасно».
В понедельник Алетт рассказала Тони о новом знакомом.
– Нашла с кем связываться! – фыркнула Тони. – С художником! Всю жизнь будешь питаться фруктами, купленными для натюрмортов. На большее просто денег не хватит! Они все нищие! Неужели всерьез собираешься с ним встречаться?
– Да, – улыбнулась Алетт. – Кажется, я ему понравилась, и он мне тоже. Это впервые в жизни, неужели не понимаешь?
Все началось с небольшого недоразумения и закончилось яростным спором, едва не перешедшим в настоящий скандал. После сорока лет беспорочной службы пастор Фрэнк решил удалиться на покой. Паства, обожавшая своего доброго священника, столько сделавшего для прихода, была в полном отчаянии. Под конец, после множества тайных совещаний и обсуждений, было решено сделать ему прощальный подарок. Часы… деньги… путешествие… картина… Картина! Он так любит искусство!
