Ричард Матесон - Посылка
Я понял также, что должен сделать. И отчаяние мое сменилось необыкновенной отвагой.
С трудом поднявшись на ноги, я подождал, пока не утихло головокружение и не рассеялся туман перед глазами. Потом надел халат, обулся и вышел из спальни.
Не знаю, как мне это удалось. Стена мрака отступила, должно быть, под напором моей безудержной смелости. Пока я спускался по лестнице, гул и толчки, сотрясавшие дом, как будто сделались слабее. Голубой свет, сиявший внизу, внезапно погас, что-то яростно прогрохотало и смолкло.
Когда я вошел в гостиную, там все выглядело как обычно. На камине горела свеча. Но мое внимание сразу приковал к себе Сол.
Он стоял посреди комнаты, полуголый, в такой позе, словно вел кого-то в танце, и смотрел не отрываясь на портрет.
Я окликнул его. Он заморгал, медленно повернул голову в мою сторону. Но меня, похоже, не увидел, потому что, обведя взглядом комнату, вдруг отчаянно закричал:
— Вернись! Вернись!
Я опять его окликнул, и тогда он перестал озираться и уставился на меня. При свете свечи его лицо казалось перекошенным и страшным. Лицом безумца. Сол заскрипел зубами и шагнул ко мне.
— Убью,— прошипел он.— Убью.
Я попятился.
— Ты сошел с ума, Сол. Не...
Больше я ничего не успел сказать. Он бросился на меня, норовя вцепиться в горло. Я метнулся было в сторону, но он поймал меня за рукав и подтащил к себе.
Напрасно, пока мы боролись, я просил его отринуть наваждение и опомниться — он лишь скрежетал в ответ зубами.
Так же напрасно я пытался оторвать его руки от своего горла. Меня душил не он. Я всегда был сильнее брата, но сейчас его хватка казалась стальной. Я начал задыхаться, перед глазами все поплыло. Потерял равновесие, мы оба упали. Он сдавил мне горло еще крепче, и тут моя рука наткнулась на что-то твердое и холодное, лежавшее на ковре.
Поднос, который я уронил прошлым вечером. Я схватил его и, понимая, что брат мой не в себе и действительно собирается меня убить, ударил Сола по голове со всей силой, какая еще оставалась.
Поднос был металлический, тяжелый. Сол разом обмяк, выпустил меня, повалился на пол. Кое-как отдышавшись, я сел и посмотрел на него.
Краем подноса я рассек ему лоб. Рана сильно кровоточила.
— Сол! — испуганно вскрикнул я.
Вскочил на ноги, побежал к входной двери, распахнул ее. Увидел какого-то прохожего и закричал ему с крыльца:
— Помогите! Вызовите врача!
Прохожий отшатнулся, посмотрел в мою сторону с испугом.
— Пожалуйста! — взмолился я.— Мой брат упал, ударился головой. Ради бога, вызовите врача!
Некоторое время он глазел на меня, открыв рот, потом бегом двинулся дальше. Я снова его окликнул, но он не остановился. Похоже было, что просьбу он не исполнит.
Вернувшись в дом, я увидел в зеркале свое белое лицо и только тут понял, что, должно быть, напугал прохожего до смерти. Силы, невесть откуда взявшиеся, меня покинули, я снова ощутил слабость, и боль в горле, и дурноту. Ноги не слушались, и до гостиной я едва добрел.
Попытался переложить брата с пола на кушетку, но в тот миг он был слишком тяжел для меня, и я опустился с ним рядом на колени. Прильнул к нему, погладил по голове и тихо заплакал.
Не знаю, сколько времени прошло, прежде чем дом опять начали сотрясать толчки, словно его невидимые обитатели решили показать мне, что никуда не делись.
Я находился в полузабытьи, был неподвижен как мертвец. Стук сердца в моей груди казался мне стуком маятника, безжизненным, монотонным. В одном ритме с ним и так же глухо тикали часы на камине и пульсировал гул, сопровождавший толчки; все эти звуки сливались в один, обволакивающий, который становился частью меня, становился мной самим. Мне чудилось, что я все глубже погружаюсь в неведомую бездну, скольжу беспомощным утопленником ко дну.
Потом послышались шаги, шелест юбок. Донесся откуда-то издалека женский смех.
Я вмиг похолодел, вскинул голову.
На пороге стоял кто-то в белом.
Он шагнул ко мне. И я, задохнувшись от ужаса, вскочил — лишь для того, чтобы рухнуть снова, во тьму беспамятства.
VI
Напугавшее меня видение оказалось не призраком, а врачом. Прохожий, к которому я взывал, все же сделал, о чем его просили. Легко представить, в каком состоянии я тогда находился, если не слышал ни звонка, ни стука в дверь. К счастью, она была открыта и врач все же смог войти, иначе я наверняка умер бы в ту ночь.
Сола увезли в больницу. А меня оставили дома, сказав, что ничего страшного нет, небольшое нервное истощение. Я хотел поехать с братом, но в больнице, по словам врача, не хватало мест и самым лучшим для меня было отлежаться в собственной постели.
На следующее утро я проснулся еще позже, в одиннадцать. Спустился в кухню, плотно позавтракал, потом вернулся в спальню и проспал еще два часа. После этого перекусил снова. Я собирался до темноты уйти из дома, чтобы со мной уж точно больше ничего не случилось. Думал снять номер в гостинице. С домом все было ясно — его придется бросить, и неважно, сумеем ли мы его потом продать. Может, Сол и будет возражать, но что до меня — мое решение непоколебимо.
Около пяти я оделся, взял сумку с кое-какими нужными вещами и вышел из спальни. День близился к концу, поэтому я быстро сбежал вниз, не желая задерживаться здесь ни одной лишней минуты. Добрался до прихожей, взялся за ручку двери. Потянул.
Дверь не открылась.
Понять, что это означает, я позволил себе не сразу. Дернул за ручку еще раз и еще, постепенно холодея. Потом бросил сумку, стал дергать двумя руками, но с тем же успехом. Входную дверь заклинило намертво — как буфетную дверцу.
Я ринулся в гостиную, к окнам. Но не сумел открыть ни одного. И, готовый расплакаться, беспомощно огляделся по сторонам, проклиная себя за то, что не удрал из ловушки вовремя. Выругался вслух, и вдруг порыв ветра, взявшийся неведомо откуда, сорвал с меня шляпу и швырнул ее на пол.
Я в ужасе закрыл лицо руками, не желая видеть того, что будет дальше. Меня вновь затрясло, сердце отчаянно заколотилось. В комнате заметно похолодало, и опять раздался гул, исходящий из иного, потустороннего мира. На этот раз мне слышалась в нем насмешка над глупым смертным и его жалкими попытками ускользнуть.
И тут я вспомнил о брате, вспомнил, что ему нужна моя помощь. Опустил руки и крикнул:
— Ничто здесь не может причинить мне зло!
Гул сразу стих, и это меня подбодрило. Если моя воля способна противостоять ужасным силам, владеющим домом, возможно, она способна и победить их? Нужно провести ночь в спальне Сола, в его постели, и я узнаю, что ему пришлось пережить. Узнав же, смогу помочь.
Я так уверовал в могущество своей воли, что не задумался ни на секунду — а мои ли это мысли?..
Перепрыгивая через ступеньки, я поспешил наверх, в спальню брата. Там быстро скинул пальто, пиджак, развязал галстук. Уселся на кровать. Посидел немного, лег и стал смотреть в потолок. Я не хотел закрывать глаза, но был еще слишком слаб на самом деле и вскоре незаметно заснул.
Всего на миг, казалось, и тут же проснулся — охваченный томлением, которое нельзя было назвать неприятным. И нисколько меня не удивившим. Темнота как будто ожила. Она мерцала под моим взглядом, обволакивала теплом, сулившим плотские радости, хотя рядом не было никого, кто мог бы их доставить.
Явилась мысль о брате, но сразу исчезла, словно ее выдернули из сознания невидимой рукой.
Я помню свои метания в постели, бессмысленный смех — для меня, человека сдержанного, дело невозможное, почти непристойное. Думать я был не в состоянии. Подушка под щекой казалась шелковой, темнота сладостно обвивала меня, ласкала плоть, дурманила разум, вытягивала силы. Я чтото бормотал, сам не знаю что, изнемогая от наслаждения, едва не теряя сознание.
Но, почти уже ускользнув в забытье, вдруг почувствовал, что в комнате кто-то появился. Кто-то, кого я знал на самом деле и совсем не боялся. Напротив, ждал все это время, томясь нетерпением.
И ко мне подошла она — девушка с портрета.
Ее окружало голубое сияние, которое, впрочем, тут же померкло. В моих объятиях очутилось теплое, трепещущее тело. И больше я ничего не видел и не помнил, кроме все затмившего чувства — чувства, сотканного разом из влечения к ней и отвращения; низменного, но неодолимого вожделения. Раздираемый надвое, я всецело предался тем не менее противоестественной страсти. Повторяя снова и снова, про себя и вслух, одно имя.
Кларисса.
Сколько времени я утолял эту страсть, не знаю. Я утратил всякое представление о нем. Мне все стало безразлично, и бороться с собой было бесполезно. Мной полностью завладело, как и моим братом, омерзительное создание, порожденное мраком ночи.
