Чарльз Камминг - Чужая страна
Драммонд пошевелился и закинул ногу на ногу. Он прекрасно понял, что Том имеет в виду Амелию Левен. Олдрич бросил на него острый взгляд. Опытный волк, предупреждающий молодого щенка, чтобы он держал язык за зубами, подумал Том.
– Я не знаю. – Аким покачал головой. – Может, и так, а может, и нет. – Он поднял руки, как будто защищаясь. Под курткой на нем была обтягивающая черная майка, которая подчеркивала длинные сильные бицепсы.
– Мы знаем, что это правда, – твердо сказал Том. В комнате стояли диван и два кресла. Он встал с дивана и склонился над Акимом, держа в руке стакан с водкой. – Когда МИ-6 раскрыла легенду Венсана, я думаю, Люк и Валери запаниковали. Так? Операция провалилась, и они велели тебе убрать его. Но что делать с Франсуа? Убить его или потребовать выкуп от его матери? – Аким отвернулся, но наткнулся на суровые лица Олдрича и Драммонда. – Ты в курсе, что сегодня утром Валери позвонила моему боссу и потребовала пять миллионов евро за возвращение ее сына?
Аким резко перевел взгляд на Тома и слегка выпучил глаза, как будто у него в горле что-то застряло.
– Какую часть из этих денег они пообещали тебе? Пять процентов? Десять? А как насчет твоего приятеля, который сделал это с моим глазом? – Том показал на заживающую ссадину и улыбнулся. – Ему дадут больше или столько же?
Аким промолчал, и это само по себе уже являлось ответом. Он не желал отвечать на вопросы Тома, потому что не хотел терять лицо.
– Что такое? – Том снова подошел к дивану и сел. – Тебе не заплатят процент от выкупа?
– Нет. Только фиксированную сумму.
Аким заговорил по-арабски, как будто хотел скрыть свой позор от Олдрича и Драммонда.
– Сколько? – спросил Том. Он не знал, понимают они его или нет.
– Семьдесят тысяч.
– Семьдесят тысяч евро? И все?
– Это большие деньги.
– Это были большие деньги вначале, но теперь нет. Люк и Валери собираются отчалить с пятью миллионами. Когда-нибудь на следующей неделе. После этого ты уже никогда не сможешь работать на DGSE. Тебя использовали. Расскажи мне о них. Об их отношениях. Они уже навесили на твою душу три убийства, а скоро может быть четыре, если они заставят тебя убить Франсуа.
Аким ухмыльнулся. Внезапно ему представился шанс отомстить.
– Я не буду убивать Франсуа, – сказал он. – Это хочет сделать Слиман.
Глава 76
Франсуа услышал поворот ключа в замке в восемь пятнадцать. Иногда они будили его раньше, иногда – например, когда дежурил Аким, – позволяли поспать.
В самый первый день Люк предупредил, что, если кто-то постучит в дверь, он должен оставаться на кровати. Если в тот момент, когда они войдут в комнату, он не будет сидеть на кровати с поднятыми руками, ладонями к ним, чтобы показать, что у него ничего нет, то еда будет брошена на пол и другую в этот день уже не принесут. Поэтому Франсуа всегда делал так, как ему сказали. Он садился на кровать и поднимал руки, как солдат, который собирается сдаться.
В это утро в комнату зашла Валери. Это было необычно. За ней стоял Люк. Ни Акима, ни Слимана не было. Посреди ночи Франсуа слышал, как возле дома остановилась машина. Мужчина вошел внутрь и поздоровался с Люком. Франсуа показалось, что он узнал этот голос. Один из временных охранников, замещавших Слимана и Акима в те выходные, когда они уезжали в Марсель. Бывший солдат Иностранного легиона, мачо, бритоголовый ариец по имени Жак. Жак не умел готовить, как остальные, и был ленив, безжалостен и глуп. Франсуа решил, что он снова кого-то заменяет, и взмолился высшим силам, чтобы Слиману дали несколько дней выходных. И чтобы это был последний раз, когда он его видел.
– Нам нужно сделать небольшое кино, – сказала Валери и жестом показала Франсуа, чтобы он оставался на кровати. В руках у нее была газета. Люк держал айфон.
– Какое кино?
– Такое, чтобы доказать, что ты жив, – грубо сказал Люк. Они вели себя довольно резко и, кажется, нервничали. Франсуа всегда пытался анализировать поведение своих тюремщиков, чтобы понимать их мотивы и планы. Когда они говорили так, как сейчас, и Франсуа чувствовал, что с ним обращаются хуже, он начинал бояться, что его убьют.
– Держи, – сказала Валери и протянула ему газету. Это был утренний выпуск Le Figaro. На первой полосе красовалась главная статья номера – о Саркози, реклама туров в Мексику и еще какая-то статья справа об Обаме и финансировании в Вашингтоне. Люк принес из холла деревянный стул, поставил его напротив кровати, сел и поднял айфон.
– Назови свое имя, – потребовал он. Валери нависала над ним; Люк сказал ей, что она загораживает свет, и она чуть-чуть сдвинулась в сторону.
– Меня зовут Франсуа Мало. – По непонятной причине Франсуа чувствовал себя так, будто проделывал это уже много раз. Он взглянул на Валери. Она смотрела в стену за его спиной.
– Какое сегодня число? – спросил Люк. Франсуа перевернул газету и прочитал число, потом показал первую полосу в камеру.
– Годится, – сказала Валери и сделала Люку знак, чтобы он прекратил съемку. – Что еще ей надо знать?
Франсуа посмотрел на них, стараясь угадать, о чем они думают. Он знал, что за него потребовали выкуп; ему сказали, что его «мать» собирается заплатить. Он ничего о ней не знал, только гадости, которые Слиман ночь за ночью нашептывал ему через дверь. Франсуа не хотел верить ни единому слову. Первые несколько часов после похищения он думал, что его взяли по ошибке. Схватили не того человека, убили не ту семью. Сейчас, меньше чем через месяц после смерти родителей, он ощущал какую-то странную свободу от них, и его не покидало невероятное чувство вины и стыда. Разве не должен он был все еще оплакивать их смерть? Несмотря на то что за прошедшие годы они так отдалились друг от друга? Разве может нормальный сын бояться только за свою шкуру и чувствовать облегчение оттого, что его родителей нет в живых? Иногда Франсуа казалось, что он слегка сошел с ума. Он хотел бы поговорить об этом с Кристофом и Марией. Они никогда его не осуждали. Они всегда понимали, что он пытается сказать.
– Это наша последняя ночь в этом доме, – объявила Валери. – Завтра в это же время мы уезжаем.
– Почему? – спросил Франсуа.
– Почему? – передразнил Люк и потащил стул обратно в холл.
Франсуа бросил взгляд поверх его головы и увидел, что в гостиной сидит Слиман. У него вдруг появилось предчувствие, что до утра он не доживет.
– Потому что слишком много людей побывало в этом доме, – ответила Валери. – Слишком многие знают, что ты здесь.
Слиман обернулся и посмотрел ему прямо в глаза, как будто все это время прислушивался к разговору.
– Мы делаем так, чтобы нам было проще. – Валери нагнулась и потрепала его по волосам. – Не волнуйся, мальчик. Мамочка скоро придет за тобой.
Глава 77
Том допил водку. Неужели он ошибся в своей оценке Акима? Услышав последние слова араба – «Это хочет сделать Слиман», – Драммонд едва не поперхнулся и сделал вид, что просто прочищает горло. Олдрич, который внезапно потерял все свое терпение и хладнокровие, вскочил с места и шагнул к Акиму, как будто хотел заставить его закрыть рот.
– Ты думаешь, это смешно? – спросил Том по-английски.
К его удивлению, Аким тоже ответил по-английски:
– Нет.
Том помолчал. Он взглянул сначала на Драммонда, затем на Олдрича. В щель между занавесками уже начинал пробиваться свет. «Я сейчас как американцы с Яссином, – подумал он. – Я могу задавать любые вопросы. Могу делать все что угодно. И никто никогда об этом не узнает. Это не выйдет за пределы комнаты». Ему вдруг захотелось ударить Акима, врезать ему прямым в челюсть, так чтобы голова мотнулась назад. Но он сдержался. Надо было придерживаться принципов. Том знал, что он и так узнает от араба все, что ему нужно, – если будет терпелив.
– У тебя есть дети, Майк?
Сначала Драммонд даже не понял, что Том обращается к нему. Видимо, он совсем не ожидал вопроса.
– Нет-нет, – торопливо ответил он, запинаясь.
– А у тебя, Дэнни?
– Двое, босс.
– Мальчики? Девочки? Или и те и другие?
– Мальчик и девочка. Эшли восемь, Келли одиннадцать. – Олдрич показал руками их рост.
Том повернулся к Акиму:
– А как насчет тебя?
– Дети? У меня? – У Акима было такое лицо, будто Том спросил его, верит ли он в Санта-Клауса. – Нет.
– Я настоящий фанат детей, – продолжил Том. – Можно сказать, миссионер, проповедник. У меня двое своих. Дети изменили мою жизнь. – Ни Олдрич, ни Драммонд не могли знать, что он говорит неправду. – До того, как они появились, я не понимал, что такое бескорыстная любовь. Я любил женщин, я любил свою жену, но с девушками ведь всегда ожидаешь кое-чего взамен, правда?
Аким нахмурился, и Том подумал, понимает ли араб его французский. Но Аким молча кивнул.
– Когда я возвращаюсь домой, особенно после такой долгой поездки, как эта… если это бывает ночью, то я первым делом иду в их спальню. Иногда я просто сижу там и смотрю на них, минут пять или десять. Это меня успокаивает. Меня как-то обнадеживает, что в моей жизни есть нечто гораздо большее, чем моя материальная озабоченность или мелкие проблемы. Этот дар судьбы – мой сын, моя дочь – он каждый раз возрождает меня заново. – Чтобы подчеркнуть последнюю фразу, Том использовал арабское слово: tajdid. – Это очень трудно объяснить тому, у кого нет маленьких детей. Дети дополняют тебя, делают целым человеком. Не жена, не муж, не любовник или любовница. Дети. Они спасают тебя от самого себя.
