Серж Брюссоло - Зимняя жатва
Охваченный яростью, Жюльен отвернулся и продолжил драить щеткой пол. «Спокойно, — рассуждал он. — Не может он оставаться здесь вечность. Рано или поздно ему придется вернуться в казарму».
Дни шли, а Этансон и не думал собираться восвояси. Он по-прежнему отдыхал, покуривал трубку, позволял за собой ухаживать, уже не затрудняясь тем, чтобы поддерживать разговор. Сначала Жюльен решил, что капрал, сразив его своими ратными подвигами, попытается завязать с ним дружеские отношения, но ничего подобного не происходило. Взгляд Этансона скользил сквозь мальчика, не задерживаясь, он вообще не замечал его присутствия. Оставив всякие церемонии, сапер стал лаконичен, как крестьянин, привыкший, чтобы его обслуживала толпа молчаливых женщин. Он уже не хвалил ни пищу, ни вино, ни табак. И курил сигары Адмирала, не спрашивая позволения. Мать со всем мирилась, но перестала ему улыбаться, и мальчик это заметил. Она нервничала и взрывалась из-за любого пустяка.
Именно Жюльен чаще всего становился жертвой этих, к счастью, быстро угасающих, взрывов, причины которых он не понимал. Отношения Клер с сапером явно разладились. В доме, где теперь была образцовая чистота — окна сияли, ветер поигрывал белоснежными занавесками, — воцарилась странная, тяжелая атмосфера. Напряжение, тщательно скрываемое обоими, проявлялось лишь в поединке взглядов — если мать и капрал случайно встречались, каждый спешно отходил на свои рубежи — да в побелевших пальцах Клер на ручке ножа. Жюльен не находил этому объяснения. Неужели они друг друга возненавидели?
Невзирая ни на что, Пьер Этансон продолжал делать свое дело, освободив от мин площадку в четверть Вороньего поля.
Эта часть хотя и изрытой дырками, но все же отвоеванной земли, по всем расчетам мальчика, должна бы вызвать радость у Клер. Но не тут-то было! Теперь, наблюдая за работой Этансона, она казалась чем-то озабоченной.
Жюльену оставалась одна надежда — приказ о срочном возвращении капрала из командировки.
Однажды, не в силах дольше выносить присутствие сапера, он ушел из дома под предлогом, что должен проверить капканы. В действительности Жюльен углубился в лес и направился к Совиной просеке. Как он и предполагал, вскоре ему встретился Бенжамен Брюз, бродивший среди изуродованных его же топором деревьев. Мальчик давно не видел скульптора, и тот показался ему осунувшимся и еще более издерганным. При малейшем шорохе калека быстро оглядывался, сжимая единственной рукой топорище, словно на него собирались напасть.
— Ах, это ты, — вздохнул он с облегчением при виде мальчика. — Я принял тебя за Матиаса, собирающегося наградить меня пулей.
— Да сколько можно! — воскликнул Жюльен. — Старая история! Не считайте своим долгом каждый раз пугать меня привидениями.
— Принимаешь за сумасшедшего? — укоризненно проговорил Брюз. — Скоро, очень скоро, ты убедишься, что ошибался.
Угроза подействовала на мальчика больше, чем он ожидал. Жюльен колебался; не лучше ли ему поскорее уйти или все-таки остаться и выслушать Брюза.
— Кто он, этот тип, которого привела твоя мать? — спросил однорукий. — Перелопатил все Воронье поле! Он по крайней мере знает, что делает?
— Это парень из инженерных войск, — объяснил Жюльен, садясь на пенек.
Вокруг пахло древесной стружкой, свежесрубленным деревом. В горячем, застоявшемся под кронами воздухе все ароматы усиливались до того, что их трудно было выносить. Из насечек, сделанных то тут, то там топором скульптора, струйками вытекал сок.
— Думаешь, Матиас спокойно на все это смотрит? — пробормотал Брюз.
— На что «это»?
— Не строй из себя идиота, ты отлично знаешь. Твоя мамаша и этот тип обнюхивают друг друга, как звери в брачный период.
Жюльен опустил глаза. Брюзу хватило нескольких слов, чтобы озвучить его тайные опасения. Значит, так и было… Так оно и было.
— С чего вы взяли? Что вы об этом знаете? — нерешительно проговорил мальчик.
— Уж, во всяком случае, побольше твоего, — рассмеялся однорукий. — Ей-богу, да от них за версту несет случкой! А ты путаешься под ногами, не даешь развернуться. С каким удовольствием они послали бы тебя к черту, будь их воля! Мне-то наплевать, а вот Матиасу… Он, если войдет в раж, явится, чтобы взять их тепленькими, и расстреляет прямо в постели, среди простыней! Не сомневайся, так и будет. Я хочу тебя предостеречь — ведь в гневе он может пальнуть из ружья в первого встречного…
— Матиас мертв, — сказал Жюльен, пытаясь сохранить спокойствие. — А вы — жалкий пьяница и несете чушь. Хватит басен, в которые только вы один еще и способны верить.
— Пьяница, пожалуй, да — против этого трудно возразить, — икая, ответил Брюз, — но не слепой. Матиас рядом — за деревьями. Он следит за вами целый день, и ночью тоже. Я видел его не раз, видел и отблески солнца на ружье. Я не смеюсь над тобой, малыш, не пугаю для собственного удовольствия! Будь осторожен! Мать и солдат снюхаются, не зря они все время крутятся рядом. Пока они сдерживаются, потому что ты стесняешь их, но обратного хода нет, это прочно в них засело, можешь мне поверить. Матиас догадывается, он рыщет поблизости и подходит все ближе и ближе. Если застанет их на месте преступления, считай, дело сделано. Он и так слишком долго ждал доказательств!
Несмотря на жару, Жюльен задрожал. Каждый раз, когда он встречался с Брюзом, оживали старые демоны его сомнений и бредовые речи калеки обретали правдоподобие.
— Значит, говоришь, начали нервничать? — стоял на своем однорукий. — Все как у животных, готовых спариться, — они кусаются, показывают зубы, а все кончается одним. Не спускай с них глаз, если не хочешь однажды найти мать и постояльца изрешеченными пулями. Продолжай быть для них помехой.
Брюз провел рукой по лицу. С бровей его каплями стекал пот, от обилия выпитого дыхание сделалось прерывистым и свистящим.
— Вот какая мысль пришла мне в голову, — прошептал он, бросив взгляд через плечо. — Этот тип, ну, капрал… правда ли он капрал?
— Что вы хотите сказать?
— Форма еще ничего не доказывает, — ответил калека, устремив на него многозначительный взгляд. — Он мог раздобыть ее где угодно, теперь, когда на дорогах валяется полно трупов, это легко. Тебе не кажется странным, что он остается у вас так долго?
— У него приказ, он в командировке, — заметил мальчик.
— Что такое приказ! Бумага! — захихикал Брюз. — Откуда ты знаешь, в командировке ли он? А если этого типа Клер знала еще со времен войны… погуляла как следует с ним в Париже? Если история с разминированием — только предлог, чтобы привести его сюда, а тебе запудрить мозги?
— Но капрал — настоящий сапер, — возразил Жюльен. — Он уже вытащил кучу мин.
— И что из этого следует? — не сдавался калека. — Прошел обучение в армии, как все, это совсем не сложно! Меня тоже учили! Знакомый матери… может оказаться воротилой черного рынка, или полицаем, или гестаповцем. Понимаешь, куда я клоню? Клер его прячет…
— Вовсе она его не прячет! Соседи видели, как он сюда приехал.
— Вот именно! Это даже хорошо, что видели! Твоя мать трезвонит направо и налево, что собирается просить военных прислать ей сапера. А через несколько дней действительно появляется долговязый парень со всей своей амуницией. Никого это не удивляет. И только одного не знают простофили-морфонцы — что голова этого «специалиста» резко возрастет в цене, когда американцы войдут в Париж. Он решил здесь укрыться, потому что у него нет выхода. Сейчас полно таких комбинаторов, спасающих свою шкуру, — они, как тараканы, расползаются во все стороны с чемоданами, полными банкнот!
— Да вроде он не выглядит богатым.
— А если тип из гестапо, считай, он — ходячий труп. Этим пощады не будет ни от кого. В мгновение ока — к стенке. А те, кто им помогал, сгниют в тюрьме.
— У вас нет доказательств, — сказал Жюльен. — Одни предположения.
— Пусть так, — проворчал Брюз, — зато у меня верный нюх. Твой капрал — темная лошадка. В здешней глухомани ему легко какое-то время отсидеться, дождаться, пока о нем забудут. Возможно, попробует с тобой подружиться, а когда ты к нему привяжешься, тут-то тебе и сообщат правду. Посоветуют держать язык за зубами, если не хочешь, чтобы твоего доброго приятеля, какбишьего… увели жандармы. Кстати, как его зовут?
— Пьер Этансон. И вовсе он не пытается со мной подружиться — он меня не замечает.
— А потому, что разозлен! Ему хочется добраться до мамаши, а сынок мешает. Конечно, грех фантазировать, но… запомни мои слова: все будет разыграно как по нотам. Форма, малыш, еще ничего не доказывает!
Жюльен выпрямился, ему захотелось, чтобы Брюз замолчал. Грудь его сдавила тоска, он почти задыхался!
— Вы открываете рот, только чтобы говорить гадости, — произнес он. — Просто вы завидуете, завидуете всем и каждому!
