Фред Варгас - Заповедное место

— И не один раз.

— Значит, ты видел этот великолепный и устрашающий хаос. Кто видел его один раз, не забудет никогда. Помнишь статую мужчины в цилиндре, с поднятым членом, жонглирующего бутылками? А мумию ибиса? А эти автопортреты? А диванчик Иммануила Канта?

— Не самого Канта, а его камердинера.

— Да, лакея по фамилии Лампе. А кресло, в котором умер епископ? А желтый пластиковый галстук из Нью-Йорка? На взгляд человека, который живет среди такой вот художественной свалки, уничтожение семьи Плогойовиц, совершенное стариком Паоле в традициях восемнадцатого века, должно было обладать некой эстетической ценностью. Как говорит сам Вейль, искусство — грязная работа, но кто-то же должен ее делать.

Адамберг покачал головой:

— Это он вычислил лестницу, которая ведет на самый верх. На седьмой ступеньке — Эмма Карно.

— Вице-президент Государственного совета?

— Она самая.

— И в чем она провинилась?

— Карно подкупила председателя Кассационной коллегии, который подкупил прокурора, который подкупил судью, который подкупил другого судью, который подкупил Мордана. Через несколько дней будут судить его дочь, и перспективы очень плохие.

— Черт. А чего она хотела от Мордана?

— Чтобы он выполнял ее указания. Это Мордан организовал утечку в прессе, чтобы предупредить Кромса и дать ему смыться. С утра, как только стало известно об убийстве, Мордан преднамеренно допустил несколько серьезных ошибок, чтобы провалить расследование, и наконец подбросил в квартиру Воделя-младшего улики, с помощью которых меня можно будет засадить за решетку вместо убийцы.

— Удачно найденные стружки от карандаша?

— Ага. Между Эммой Карно и убийцей существует какая-то связь. Страница в регистрационной книге мэрии, где была запись о ее браке, оказалась вырванной. Очевидно, если об этом браке станет известно, разразится большой скандал. Одну свидетельницу уже пристрелили. Карно раздавит сапогом кого угодно, лишь бы спасти свою карьеру.

Когда Адамберг произносил это, он мысленно увидел котенка под сапогом Кромса и вздрогнул.

— Она не одна такая.

— Верно. Вот почему ее боевая машина не встретит на пути никаких препятствий: каждый получит свою выгоду. Кроме будущих жертв Паоле — Эмиля и меня: через три дня от меня останется мокрое место, как от взорвавшейся жабы.

— Ты про жаб, которым засовывали в пасть сигарету?

— Да.

— Эксперты уже дали заключение по карандашным стружкам?

— Один мой друг притормозил доставку образцов в лабораторию. У него подскочила температура.

— И что это тебе дает? Три дня отсрочки?

— В лучшем случае.

Самолет готовился взлететь, Адамберг и Вейренк пристегнули ремни и убрали столики. Потом оба замолчали. Вейренк заговорил, только когда самолет стал набирать высоту:

— Итак, Мордан начал действовать в воскресенье утром, сразу после того, как обнаружили тело. Ты в этом уверен?

— Да. Он очень настаивал на том, чтобы задержать садовника, даже запасся предписанием следственного судьи.

— Это значит, что Карно уже в воскресенье утром знала, кто убил Воделя. Но тогда она должна была вступить в контакт с Морданом еще раньше. Иначе она не успела бы запустить свою боевую машину, не смогла бы принудить Мордана к сотрудничеству. На подготовку нужно минимум два дня. Выходит, она еще с пятницы была в курсе дела.

— Обувь, — сказал вдруг Адамберг, барабаня пальцами по иллюминатору. — Она всполошилась не из-за убийства в Гарше, а из-за выставки ног в Лондоне. И среди этих ног, Вейренк, есть несколько пар, над которыми поработал кто-то постарше Кромса.

— Я не видел материалов дела, — упрямо повторил Вейренк.

— Я говорю о семнадцати отрезанных ступнях, которые прямо в обуви были выставлены перед входом на кладбище Хаджгет в Лондоне десять дней назад.

— Кто тебе об этом сказал?

— Никто. Я сам там был вместе с Дангларом. Хаджгет — резиденция Петера Плогойовица. Еще до того, как на этом месте решили устроить кладбище, его тело захоронили на вершине холма, чтобы уберечь от разъяренных жителей Кисиловы.

Стюардесса оказывала им особое внимание: ее явно покорила двухцветная шевелюра Вейренка. В свете лампочки над его головой каждая рыжая прядь сверкала, словно язык пламени. Девушка приносила им все в двойном размере: и шампанское, и шоколадки, и влажные салфетки для рук.

— Лорд был без ботинок, а позади него стоял какой-то толстый тип с сигарой, — сказал Адамберг, изложив Вейренку историю Хайгетского кладбища так внятно, как только мог. — Этот его приятель-кубинец — наверняка Паоле. Который выставил свою коллекцию во владениях Плогойовица, желая бросить вызов старому вампиру. А лорд Клайд-Фокс был ему нужен для того, чтобы привести нас на эту выставку.

— С какой целью?

— Мы должны были уловить связь между этим зрелищем и преступлением, которое вскоре произошло. Очевидно, Паоле считает, что коллекционирование отрезанных ног — часть его борьбы с Плогойовицами. Вот он и воспользовался нашим приездом, чтобы заявить о себе, поскольку понимал, что расследовать убийство в Гарше будут люди из Конторы. Но он не мог предвидеть, что Данглар опознает на этой свалке ноги кисиловца, возможно своего дяди или соседа своего дяди. А дядюшка Данглара — это дедушка Владислава.

Вейренк отставил бокал с шампанским, заморгал и прикрыл глаза — легкий рефлекс отторжения, который срабатывал у него достаточно часто.

— Ладно, хватит об этом, — сказал он. — Ты просто скажи мне, что тут полезного для Армеля.

— Некоторые из этих ног были отрезаны, когда Кромс был еще ребенком или даже грудным младенцем. Как бы я ни относился к твоему племяннику, мне все же не верится, что в пятилетнем возрасте он забирался в морги и отрезал ступни у покойников.

— Да, это маловероятно.

— И я считаю, что Эмма Карно опознала туфлю, — добавил Адамберг, его уже занимала другая мысль, он ловил другую рыбу, плескавшуюся в его голове. — Когда-то очень давно она видела вторую туфлю из этой пары, тоже со ступней внутри, и теперь поняла, что выставка обуви появилась в Хаджгете неслучайно. А потом связала ее появление с убийством в Гарше. Туфля имеет к ней какое-то отношение. Потому что мы, Вейренк, совершенно упустили это из виду.

— Что «это»?

— То, чего там не хватало. Восемнадцатую ногу.

XLII

Прямо из аэропорта Адамберг позвонил подчиненным и вызвал их в Контору на совещание — случай исключительный, поскольку дело было в воскресенье вечером. Три часа спустя у каждого сложилось более или менее ясное представление о недавних событиях, хотя комиссар из-за усталости говорил еще более путано и сбивчиво, чем всегда. В перерыве некоторые утверждали: сразу чувствуется, что Адамберг целую ночь провел спеленатый, как мумия, в ледяном склепе, на грани удушья. Его орлиный нос до сих пор заложен, а глубоко посаженные глаза смотрят как из колодца. Все бурно приветствовали Вейренка, хлопали его по спине, поздравляли с возвращением. А Эсталера больше всего взволновала Ве́сна, румяная трехсотлетняя покойница, рядом с которой Адамберг провел ночь. Ведь только он знал историю Элизабет Сиддел, рассказ Данглара запомнился ему во всех подробностях. Но кое-что осталось непонятным: зачем этот самый Данте велел открыть гроб жены — из любви к ней или чтобы забрать свои стихи? Эсталер склонялся то к одному, то к другому варианту, в зависимости от настроения.

В рассказе комиссара были загадочные моменты, которые ему, похоже, не хотелось прояснять. Как, например, неожиданное появление Вейренка в Кисилове. Адамберг не имел ни малейшего желания сообщать своим людям, что у него есть брошенный сын по имени Кромс, что этот сын превратился в чудовище и что именно он предположительно устроил кровавый кошмар в Пресбауме и Гарше. Комиссар также умолчал о подозрениях, которые вызывал у него Вейль. И никто, кроме Данглара, не должен был знать об интриге, затеянной Эммой Карно. Ведь, рассказав об этом, Адамберг вынужден был бы разоблачить Мордана, чего ему совсем не хотелось делать. До суда над дочерью Мордана — ее звали Элейна — оставалось четыре дня. Диню удалось продержать у себя контейнер полных три дня, и никто даже не поставил это ему в вину. Возможно, такая снисходительность коллег объяснялась тем, что он развлекал их своими сеансами левитации, подлинной или мнимой.

Зато о многовековой вражде двух семей, Паоле и Плогойовиц, Адамберг рассказал во всех подробностях. Короче говоря, подытожила Ретанкур, две династии вампиров ведут между собой войну на истребление, а событие, вызвавшее эту войну, произошло триста лет назад. Но поскольку вампиров не бывает, хотелось бы знать, чем мы теперь должны заниматься и куда движется расследование?

В этой ситуации сотрудники Конторы четко разделились на два лагеря: строгих материалистов, возмущенных тем, что Адамберг скатывается к мистицизму (кое-кто даже готов был отказать ему в повиновении), и умеренных, не видевших ничего страшного в том, что комиссар иногда витает в облаках.