Фред Варгас - Заповедное место

— Скажи, есть ли в семье твоей матери, среди твоих ближайших или далеких предков мужчина или женщина с фамилией, похожей на Паоле? Арнольд Паоле?

Вейренк ощутил разочарование. Первая куча грязи не дала золота.

— Па-о-ле, — по слогам повторил Адамберг. — Не исключено, что ее переделали на французский лад — Паоль, Поль или, скажем, Паолюс. Может, есть хоть родственник, у которого имя и фамилия начинаются с нужных букв — А и П?

— Паоле? Это такая фамилия?

— Да, сербская фамилия. Но ее основательно подправили. Как, например, фамилию Плогойовиц, которая теперь известна сразу в нескольких вариантах: Плогерштайн, Плёгенер, Плог, Плогодреску. А Плогофф тут ни при чем, это название городка в Бретани.

— Ты уже упоминал про этого Плогойовица.

— Здесь эту фамилию нельзя произносить так громко, — сказал Адамберг и на всякий случай огляделся.

— Почему?

— Я же тебе говорил. Петер Плогойовиц — величайший из вампиров. И он живет здесь.

Адамберг сообщил это с такой непосредственностью, словно давно уже разделял суеверия кисиловцев. К его удивлению, Вейренк озабоченно нахмурился.

— Что такое? Ты не понял, почему об этом нельзя говорить громко?

— Я не понял, чем ты тут занимаешься. Охотишься на вампира?

— Не совсем так. Я охочусь на потомка вампира, который стал жертвой другого вампира, и на всю его династию, начиная с тысяча семьсот двадцать седьмого года.

Вейренк медленно покачал головой.

— Я знаю, что делаю, Вейренк. Спроси у Аранджела.

— Это тот, у кого ключ?

— Да. Тот, кто не дает Плогойовицу выйти из могилы. Эта могила — на опушке леса, недалеко от хижины, где ты ночевал. Ты, может быть, видел ее.

— Нет, — ответил Вейренк так категорично, словно отрицал само существование этой могилы.

— Забудь Плогойовица, — сказал Адамберг и взмахнул рукой, как бы отметая нежелательную тему разговора. — Лучше напрягись и вспомни фамилии твоих предков по материнской линии, то есть предков Кромса. Ты вообще о них слышал?

— Я их прекрасно знаю. Когда-то страшно увлекался изучением нашего генеалогического древа.

— Замечательно. Напиши их фамилии на скатерти. К какой эпохе восходит начало твоей родословной?

— К тысяча семьсот шестьдесят шестому году. Там двадцать семь фамилий. Их не так трудно узнать, ведь все мои предки вступали в брак с людьми из соседней деревни. Самые смелые в поисках счастья отдалились от родного очага на целых шесть километров. Думаю, они занимались любовью у мостика в Жоссене.

— Должно быть, это очень древний обычай.

Когда Вейренк закончил список, Адамберг разорвал скатерть: среди двадцати семи фамилий не было ни одной, хоть сколько-нибудь напоминающей Паоле.

— А теперь следи за моими рассуждениями, Вейренк. Убийца Пьера Воделя и Конрада Плёгенера является потомком Арнольда Паоле, умершего в тысяча семьсот двадцать седьмом году в деревне Медведжа, недалеко отсюда. Среди предков Кромса нет ни одного Паоле. Это значит, что в деле с твоим племянником возможны только два объяснения.

— Перестань называть его моим племянником. Он, между прочим, твой сын.

— Мне не хочется говорить «мой сын». Лучше я буду говорить «твой племянник».

— Я давно понял, что тебе не хочется так говорить.

— Либо твой племянник совершил эти убийства, будучи послушным орудием одного из Паоле. Либо их совершил сам Паоле, и он же подбросил носовой платок твоего племянника, так удачно найденный на месте преступления. При любом варианте нам необходимо найти потомка Арнольда Паоле.

Даница поставила на стол две рюмки.

— Поосторожнее с этим, — предупредил Адамберг. — Это ракия.

— Ну и что?

— Попробуй — и поймешь. Если бы в склепе у меня была ракия, я мог бы провести там сто лет и не умереть.

— Фруасси, — вздохнул Вейренк, не без сожаления вспоминая о трех крохотных бутылочках коньяка. — А как мы найдем потомка Паоле?

— Нам кое-что о нем известно. Этот Паоле имеет большое влияние на твоего племянника и знает его настолько хорошо, что научился подражать ему. Найди в его окружении человека, который во многом заменяет ему отца, с которым он часто встречается, который вызывает у него восхищение и страх.

— Ему двадцать девять лет, и я мало что знаю о его жизни с тех пор, как он переехал в Париж.

— А его мать?

— Четыре года назад она вышла замуж и теперь живет в Польше.

— Ты не припоминаешь никого, кто подходил бы под это описание?

— Нет. Но скажи, какой ему смысл похваляться перед тобой убийством, которого он не совершал?

— Смысл есть, — ответил Адамберг. Теперь он говорил уже не как обвинитель, а как защитник: они с Вейренком поменялись ролями. — Для Армеля превратиться в Кромса — это подарок. Это позволяет ему перейти из команды слабых и добрых в команду сильных и злых. И если Армелем руководил потомок Паоле, то именно на этом он построил свои расчеты. «Сын побеждает отца» — так мне сказал Армель. Мордан предупреждает Армеля, что полиция у него на хвосте, и велит смыться. Он повинуется и бежит, но вдруг ему попадается на глаза та самая газета. Ты согласен, что все так и было?

— Да.

— Его лицо на первой полосе, он стал знаменитостью, кровожадным монстром, и его противник — комиссар Адамберг. В первый момент парень просто ошарашен. Потом думает: как же мне повезло! Какая потрясающая власть у меня в руках! И какая потрясающая возможность отомстить отцу! Чем он рискует, если в течение одного дня сыграет эту роль? Ничем. А что получит? Очень многое: унизит отца, заставит его признать свою вину, почувствовать стыд и раскаяние. Задумывается ли он над тем, как на месте преступления мог оказаться платок с его ДНК? Ни одной минуты. Это ошибка, потом сделают повторный анализ и все выяснится — вот как он считает. Не зря же его попросили ненадолго скрыться: ошибка скоро будет исправлена. А значит, у него мало времени, и, раз уж выпала такая удача, надо этим воспользоваться. Заявиться к отцу в образе и костюме убийцы. Слиться со своим персонажем, разговаривать, как положено Кромсу, растоптать, уничтожить этого подонка Адамберга. Смотри, Адамберг, смотри, твой сын — убийца, твой сын победил тебя, смешал с грязью, это ты во всем виноват, будешь теперь страдать, как страдал я. Раскаивайся, рви на себе волосы — все равно уже ничего не изменишь. А потом закончить представление и уйти, оставив Адамберга наедине с отчаянием. Отец уничтожен, месть свершилась. Твой племянник не отличается добротой.

— Весь в тебя.

— Ага. Он торжествует, камень свалился у него с души. Однако, вопреки его ожиданиям, в газетах так и не появилось сообщения о том, что первый анализ на ДНК оказался ошибочным. А значит, убийца из Гарша — это он. Задуманный им розыгрыш оборачивается против него. Возможно, отец помог бы, если бы не услышал своими ушами, как он гордо, даже хвастливо признается в убийстве. Армель в панике, теперь ему действительно надо скрываться, и он отсиживается в какой-то норе. Всякий ловкач, умеющий манипулировать людьми, конечно же, должен был предвидеть эту ситуацию. Но кто он? Кто так хорошо знает Армеля и забрал над ним такую власть?

— Регент церковного хора, — сказал Вейренк и стукнул рюмкой по столу. — Жермен. Вот кто имеет над ним власть. Мне этот тип никогда не нравился, сестре тоже, но Армель сносит от него все.

— Что за тип? Объясни.

— У Армеля тенор, он с двенадцати лет пел в хоре церкви Нотр-Дам де Ла-Круа-Фобен. Часто я провожал его туда и присутствовал на репетициях. Регент полностью подчинил его себе. Такой уж властный характер у этого человека.

— Как он этого добился?

— Кнутом и пряником. То осыпал мальчика похвалами, то подвергал унижениям. И в итоге Армель стал как воск в его руках. Он был не единственной жертвой: Жермен превратил в послушных рабов примерно полтора десятка хористов. Потом Жермена перевели в Париж, и Армель бросил хор. Но когда он поехал в Париж искать работу, все началось снова. Он спел сольную партию в мессе Россини и имел некоторый успех. Это привело его в полный восторг. И в двадцать шесть лет он опять стал воском в чужих руках. Два года назад против Жермена было возбуждено дело о сексуальных домогательствах, и хор распустили. Этот кретин Армель был вне себя от горя.

— Он продолжал общаться с Жерменом?

— Уверяет, что нет, но мне кажется, он говорит неправду. Возможно, этот тип приглашает Армеля к себе домой, ведь он любит, когда Армель поет для него одного. Это льстило Армелю в детстве и льстит до сих пор, даром что он уже взрослый. Армелю приятно сознавать, что отец в чем-то зависит от него, а на самом деле это он у отца в полной зависимости.

— У отца?

— Ну да, в религиозном смысле. У отца Жермена.

— Ты знаешь его настоящее имя?

— Нет. Все называли его только так.