Лев Пучков - Дикая степь
— Вот этих, которых вы в подвал посадили… Так вот, один из них — близкий родственник… понимаете? — тревожно намекнул помощник. — А другие двое — из личной гвардии. Нет, надо министра будить…
— Мне без разницы, кто чей родственник, — мужественно заявил Валера Эрдниевич. — Я, между прочим, сам родственник. А вор должен сидеть в тюрьме! Оставь министра в покое — сейчас я начальник. В Москву буду докладывать, как положено, в шесть утра…
Помощник сделал круглые глаза, растерянно пожал плечами и спустя минуту, воспользовавшись тем, что начальник сосредоточенно писал рапорт, тихонько вышел из дежурки. Отсутствовал он недолго и по возвращении уже не выглядел растерянным и смущенным. И взгляд прятал, скотина.
— Оповестил кого следует, — хмыкнул про себя Валера Эрдниевич, как ни в чем не бывало отправляясь в комнату отдыха и походя инструктируя предателя: — Отдохну пару часиков. По пустякам не беспокоить…
— Там к вам подъехали, — сообщил помощник спустя каких-нибудь десять минут, без стука распахнув дверь в комнату отдыха.
— Я сказал — по пустякам не беспокоить! — притворно возмутился Валера Эрдниевич. — Ты что себе позволяешь?!
— Это не пустяки, — буркнул помощник. — Выходите-я встречу…
И резво бросился к выходу.
Валера Эрдниевич шустренько вскочил, чуть приподнял маскировочную штору и глянул в окно. От ворот, миновав выставленный по случаю усиления парный пост, шли двое, сопровождаемые помощником.
Всматриваться в силуэты подполковник не стал: нужно было успеть подготовить техническое обеспечение для предстоящей беседы. Цапнув с полки заблаговременно перемотанную на начало кассету с концертом Леонтьева, вставил в деку магнитофона и, включив запись, отрегулировал уровень встроенного микрофона. Затем, как был незаправленный, вышел в дежурку, оставив дверь в комнату отдыха наполовину приоткрытой. И, увидев через стекло дежурки, кого сопровождал его помощник, от удивления разинул рот…
В этом месте повествования наш контактант сделал эффектную паузу и счел нужным уточнить:
— Вы, наверно, думаете, что я идиот?
— Ни в коем случае, — неискренне возмутился я. — Как можно!
— Гхм-кхм, — прочистил горло Бо, но, напоровшись намой предупреждающий взгляд, выдохнул, сообразив, что для высказывания объективного суждения время еще не пришло. — Эмр-р… Давай дальше.
Идиотом, а тем паче камикадзе, Валера Эрдниевич не был. Все-таки четыре месяца проработал в системе, пообтесался, узнал, почем фунт сала и кому за рыбу деньги. На посту вспылил, под горячую руку готов был расстрелять охальников, но быстро остыл и, проанализировав ситуацию, решил, что следует тихонько сдавать назад.
О том, что через Элисту налажен транзит наркотиков по маршруту Кавказ — Россия, в управлении тишком поговаривали, но конкретных задержаний и изъятий пока что не было. Еще поговаривали, что никого не поймали именно потому, что потворствуют такому нехорошему транзиту очень влиятельные люди.
Три кило героина — это большие деньги. “Влиятельные люди” — те самые, которые потворствуют, — вряд ли позволят какому-то там подполковнику опустить их на столь значительную сумму. Бывали случаи, когда в республике бесследно исчезали субъекты, совершившие гораздо меньшие шалости, — Валера Эрдниевич, имевший доступ к оперативной информации МВД, об этом прекрасно знал и, вооруженный этим знанием, приготовился почетно капитулировать с наименьшими для себя потерями.
— В таких случаях действует предельно простая рабочая схема, — задумчиво жуя шашлык, пояснил наш информатор. — Никто никуда не докладывает, а собирает материал и ждет. А дальше — как обычно…
Как обычно — приезжают родственники “принятых” нарушителей и начинают всячески обхаживать сурового и неподкупного задержателя. Суровый и неподкупный слегка кочевряжится, между делом прокачивает уровень просителей и, сочтя его вполне представительным, а значит, и безопасным для такого рода сделки, нехотя уступает. За определенную компенсацию в той или иной форме.
— Думал — будет так: прикатят толстые дядьки, начнут лебезить, намекать на родство с ханом, высокий протекторат и так далее, — объяснил Валера Эрдниевич. — Я возьму их координаты, быстро пробью на статус и, если все в норме, сдамся…
Сдаться подполковник собирался следующим образом: задержанные униженно попросят прощения, автоматы оказываются игрушечными, гранаты — учебными, а у Валеры Эрдниевича неожиданно появляется кирпичный гараж с цельнометаллическими дверями. И не пустой, разумеется, — пусть там ни с того ни с сего заведется от сырости новенькая “десятка” с хорошими номерами. Но! Все это — при условии, что просители обязуются вопрос насчет “сахарной пудры” решить лично с министром. Уж больно много этой “пудры” в пакете — это вам не двести грамм, которые могут пропасть просто так, по чьей-то недотепистости.
Пас министру Валера Эрдниевич собирался сделать вовсе не из-за любви к старшему начальнику, а просто ввиду необходимости: много народу присутствовало при задержании. Начнешь самостоятельно грести под себя, вломят — пукнуть не успеешь…
Итак, Валера Эрдниевич, увидев посетителей, так удивился, что на некоторое время утратил контроль над лицевыми мышцами. Пасть разинул, другими словами.
И знаете — было от чего. Посетителями оказались лично министр и… хан!
— Я понимаю, что звучит неправдоподобно, — поспешил с комментариями Валера Эрдниевич, заметив, что мыс Бо многозначительно переглянулись. — Но клянусь вам — это правда. И у меня есть доказательства…
Майор-предатель, проводив посетителей до дежурки, предусмотрительно испарился. Министр по-хозяйски прикрыл дверь, почтительно указал хану на стул, а сам остался стоять у окна — как будто опасался какого-то подвоха с улицы. Был министр угрюм, выглядел помято и затрапезно, как и подобает немолодому человеку, среди ночи поднятому с постели неприятным известием, и, судя по всему, пребывал в растерянности, местами переходящей в полное смятение.
— Ну — молодец! Аи какой молодец! — Хан в отличие от министра смотрелся свежо и щедро дарил подполковнику свою знаменитую обворожительную улыбку — словно был несказанно рад, что его разбудили пообщаться сумным человеком. Смятения в его глазах не наблюдалось, в интонации чувствовалась хваткая деловитость. — Поймал, поймал… поймал вредителей… И на кого же мы работаем?
— То есть как… Не понял? — с дрожью в голосе переспросил подполковник, машинально застегивая пуговицы и ненароком приводя одежду в порядок. — Что вы имеете ввиду?
— Кто тебя внедрил? — уточнил хан. — Юстиция? ФСБ? Кремль?
— Да с чего вы взяли?! — удивился подполковник, с благоговением взирая на вершителя судеб. Дрожь и благоговение в данном случае — явление нормальное. Нужно некоторое время пообщаться со степным народом, чтобы понять: как бы плохо ни говорили о хане за глаза, как бы ни поносили, но подавляющее большинство калмыков относятся к своему Главному как к светлому божеству, волею Провидения вознесенному над бренным миром. Такой феномен русским понять трудно, это — чуть ли не на генетическом уровне… — При чем здесь… Просто так вышло — задержал… Все по закону… С соблюдением всех формальностей…
— Не торопись, земляк. Послушай меня… — Хан жестом остановил подполковника и выдал короткую, но емкую по содержанию и идеологической насыщенности речь.
Молодец подполковник — внедрился классно. Сработал тоже великолепно — мои аплодисменты. Теперь осталось только своей центральной “крыше” доложить, и можно пожинать лавры…
Только вот вопрос: а что же дальше? Что ты будешь иметь, подполковник, заложив своего брата степняка Москве? Очередную звезду досрочно? Перевод в Москву на вышестоящую должность? А как насчет общности душ и интересов в национальном аспекте? Или ты не сын репрессированного народа?
— Да я… да вы… — совсем потерялся подполковник, сообразив, что с ним не шутят, а всерьез принимают его за квалифицированно пристроенного “засланного казачка”. — Да откуда вы…
— Короче, земляк, — давай договариваться, — упростил постановку вопроса хан. — Москва уже знает?
— Да никто не знает! — истово вскричал подполковник, тая под наступательным блеском ханской улыбки и ощущая себя уже не чиновным начальником, а распоследним ублюдком, вознамерившимся продать родного брата злокозненным клевретам оккупационного режима. — Я и в книгу не писал — вот, листок меж страниц вложил. За кого вы меня принимаете?!
И предъявил листок — действительно, в книгу он ничего не писал, а настрочил черновик рапорта, дабы приподнять свою значимость в глазах помощника-предателя и тем самым прибавить себе веса в преддверии грядущих переговоров с просителями.
Тут же подполковник, дабы завоевать признательность степного владыки, чистосердечно покаялся в своих замыслах. Вспылил, осерчал, одумался, решил воспользоваться ситуацией и самую малость поправить свое благополучие. Но раз такое дело — разумеется, никаких поправок: полная добровольная сдача на милость царственной особы…
