Николай Станишевский - Цветы к сентябрю
Сзади послышалось шумное сопение. Николас обернулся и чуть не расхохотался. У Милли был такой воинственный вид, словно она собиралась штурмовать бастион.
— Я с вами! — патриотично прошептала она.
Николас понимающе кивнул, шумно вдохнул, осторожно повернул ручку и… распахнул дверь.
25 августа. Ещё позже
За дверью никого не было. Туман сгустился сильнее, все вокруг напоминало пейзаж неизвестной планеты.
— Чёрт! — сжав кулаки, прошипел Николас.
— Никого? — удивлённо спросила Милли, выглядывая из-за плеча.
— Никого, — он внимательно вгляделся в клубящийся белый дым. — Впрочем, погодите. Вон там вроде что-то виднеется. Пойдёмте на крыльцо.
— Пойдёмте, — Милли судорожно вцепилась ему в руку.
Николас улыбнулся. Вполне понятно, от страха душа у этой женщины ушла в пятки… А он?.. Не сказать, чтобы он испугался, нет. Наоборот… у него появился… охотничий азарт, что ли? Только теперь охотился он. Преследуемый и преследующий поменялись местами.
Николас и Милли вышли на крыльцо. На улице туман уже не казался таким густым, каким виделся из дома. Метрах в двух от них стояла высокая тёмная фигура. Длинный чёрный плащ полностью скрывал её очертания, равно, как и капюшон прятал её лицо.
— Душа моряка! — ахнула Милли.
— Она ждёт, — тихо произнёс Николас.
— Чего ждёт? — пальцы женщины сильно сжали его локоть.
— Ждёт, когда я к ней подойду. Она меня приглашает.
— И что вы думаете?
— Если зовут, надо идти.
— А если… если она сделает вам что-нибудь плохое?
— Хуже, чем сейчас, уже не будет, — Николас скрипнул зубами. — Поймите, Милли, нельзя все время жить в постоянном страхе. Я пошёл.
— Да хранит вас Господь! — перекрестила его женщина.
Николас сделал несколько шагов по направлению к фигуре. Та стояла, не шевелясь, но вдруг неожиданно повернулась и двинулась вглубь туманной взвеси. Николас не испугался и даже не удивился — он предполагал, что будет именно так.
— Карта Отшельника, — негромко произнёс он. — Лицемерие и вероломство. И, как конечный фактор — измена. Ты изменила мне, Дженни. Изменила посредством Джины.
Чёрная фигура удалялась. Николас следовал за ней, не торопясь, он знал, что в нужный момент сможет догнать её.
Они пересекли двор, и вышли за ограду.
— И ворота открыты, — пробормотал Николас. — Чудеса, да и только.
Чёрная фигура словно услышала его слова, остановилась и даже обернулась. Постояв какое-то мгновение, она двинулась вперёд. Плащ, развеваемый встречным потоком ветра, колыхался у неё за спиной, и Николасу показалось, что это крылья гигантской летучей мыши призывно машут ему, увлекая в последний путь.
«Всё равно я пойду за тобой», — упрямо подумал он.
Обогнув окружающий дом забор, они вышли на скалистый обрыв. Теперь Николас услышал, что море внизу действительно беснуется и ревёт.
«Всё вокруг пронизано печалью и злобой», — мелькнула знакомая мысль.
Туман на обрыве был ещё плотнее, чем во дворе. Николасу показалось, что он попал в какое-то полужидкое, вязкое вещество, которое сейчас засосёт его и оставит здесь навсегда, как затягивает неосторожных мух паутина, искусно сплетённая хитрой паучихой в углу старого, давно немытого окна.
Похоже, что жертва — всё-таки я…
Туман закончился. Он просто оборвался, словно кто-то обрезал его ножом. Николас посмотрел вперёд и… остановился, как вкопанный. Берег заканчивался через пару шагов — ещё немного, и он бы сорвался со скалы. Полетел бы вниз, чтобы найти свой конец среди острых, избитых временем и морем камней.
Чёрной фигуры нигде не было. Николас удивлённо огляделся — у него была твёрдая уверенность, что все это время она шла впереди и никуда не сворачивала. И тут он неожиданно вспомнил, что перед тем, как выйти из тумана, он слышал глухой, тяжёлый всплеск.
26 августа. Глубокой ночью
Я проснулась, почувствовав, как нестерпимо заныло сердце. Кое-как встав с кровати, я достала из туалетного шкафчика таблетку и положила под язык. Физическая боль постепенно затихала, зато душевная нарастала с каждой минутой.
Мне показалось, что Ник начал меня забывать, что я ему больше не нужна.
Подойдя к окну, я долго всматривалась в тёмное марево тумана, который появился ночью. Ощущение присутствия кого-то чужого не отпускало.
Бедный, дорогой мой Ник, неужели я теряю тебя?
Я этого не переживу!
Мне необходимо, чтобы ты постоянно был рядом, чтобы ты НАВСЕГДА остался со мной!
Так мне будет спокойнее!
Я делаю все, чтобы чудо произошло, ты ведь не раз говорил, что чудеса хоть и редко, но всё равно случаются.
И самое главное — я не хочу тебя ни с кем делить.
Ты должен быть моим.
И ради этого я пойду на все, чего бы мне это ни стоило!
26 августа. Днём
— Милли! — громко крикнул Николас, выглянув из кабинета. — Милли!
— Иду! — в коридоре послышалось торопливое шарканье шагов.
Женщина возникла на пороге, вытирая фартуком руки.
— Что случилось?
— Идёмте! — резко бросил Николас. — Я должен вам кое-что показать. Он подвёл её к картине с обнажённой девушкой. — Вот!
— Что это?
— Та самая картина, которую я нашёл возле деревьев две недели назад. Думаю, после того, что мы пережили вчера, нет смысла от вас что-либо скрывать.
— Это и есть Дженни?
— Да.
По лицу Милли пробежала волна удивления. Николас тихонько прыснул — он явно не ожидал, что картина вызовет у домработницы такую реакцию.
— Это точно Дженни? — спросила Милли, шумно выпустив воздух.
— Точнее не бывает, — кивнул Николас. — А что вас так удивляет?
— Нет, — Милли покраснела и опустила глаза. — Меня ничего не удивляет…
— Вы что, раньше встречались?
— Нет. С миссис Дженни я была незнакома. Просто…
— Что «просто»?
— Просто она напоминает мне одного человека. Правда, весьма отдалённо…
— И что это за человек?
— Одна моя давняя знакомая. В молодости она была очень на Неё похожа.
Милли кивнула на портрет.
— Понятно, — Николас уселся в кресло, достал сигарету и закурил.
— Вы говорили, что картина относительно «свежая», — Милли наклонилась, рассматривая портрет. — А раньше у вас ничего подобного не было?
— Я же уже рассказывал, что при мне Дженни ничего никому не заказывала.
— А знакомые художники у Неё были?
— Был один. Он, кстати, писал наш совместный портрет.
— И хорошо написал?
— Почти что фотография.
— А куда он подевался?
— В смысле?
— Ну, я имею в виду, в доме я его никогда не видела…
— И не могли увидеть, — Николас прищурился и внимательно посмотрел на домработницу. — Он находится в другом доме. В Кембертауне.
— А кто там сейчас живёт?
— Вы этих людей все равно не знаете. После того, как Дженни не стало, я решил сдать его внаём своим знакомым.
— И в каком районе находится ваш дом?
— На улице Звезды.
— О-о! — Милли прищёлкнула языком. — Я слышала, это элитный район! Там жилье, верно, жутко дорогое?
— Недешёвое, — усмехнулся Николас.
— Тогда я совсем ничего не понимаю, — домработница развела руками. — Вы променяли хороший, добротный дом в престижном районе на эту глушь? Здесь даже выйти некуда…
— А я никуда не хожу, — Николас иронично улыбнулся. — И потом, по-моему, я уже говорил, что не мог там оставаться. Слишком многое в том доме напоминало мне о Ней. Для меня это было очень тяжело.
— Ясно, — понимающе кивнула Милли. — Слушайте, мистер Николас… — она округлила глаза. — А, если хотя бы… хотя бы на минутку… допустить… что тот, ваш семейный портрет разделился? На две половинки? И одна половинка вас нашла….
— Милли, — брезгливо поморщился Николас. — Сколько раз я просил вас, чтобы вы ни мне, ни себе не забивали голову подобной чепухой? Ну, вы хоть сами понимаете, что говорите? Как это портрет может разделиться?
— А вот так! — домработница испуганно перекрестилась. — Сейчас, когда творится такая чертовщина, можно поверить во что угодно… В доме по ночам бродит призрак, а в ненастную погоду, в тумане под окнами появляются души умерших моряков…
— Это к делу не относится, — Николас сладко потянулся, — и, вообще, давайте сменим тему. Портрет сам по себе разделиться не может…
— Все равно надо выяснить, — не отставала Милли. — Что случилось с тем портретом? Вы с людьми, которые теперь там живут, связывались?
— Связывался, — Николас потушил сигарету. — Когда ездил к Дженни на могилу, заезжал и к ним.
— И что они говорят?
— Ничего. Они про портрет не знают. После смерти жены я снял его и убрал в кладовую. Как раз перед их приездом.
