Максим Шаттам - Кровь времени
Марион прибавила ходу, вложив в погоню все силы без остатка. Несмотря на это, расстояние между ними увеличивалось: похититель оказался очень проворен и резко менял направление движения. Впрочем, затем последовала длинная прямая линия следов вдоль основания Ла-Мервей. Марион на мгновение прикрыла глаза, чтобы вложить в бег всю свою энергию: сосредоточилась на дыхании, на взмахах рук, разрезающих воздух, на темпе перемещения бедер. «Больше сгибать ноги в коленях, поднимать пятки выше к ягодицам…» Преследуемый ею человек не обладал такой свободой движений: длиннополое одеяние мешало ему делать широкие шаги. И постепенно Марион стала сокращать дистанцию; воздух обжигал ей легкие…
Вот беглец остановился перед дверью, находившейся в конце спуска. Вынул из-под тоги связку ключей, аналогичную той, что была у нее, и принялся искать нужный ключ. Ключи… В спешке она забыла их захватить! Если похитителю удастся закрыть за собой дверь — все кончено, он наверняка уйдет от погони, и вместе с ним исчезнет черная книга. Марион жадно втянула в себя холодного воздуха и прибавила скорости еще немного. Но теперь она на грани полного поражения… А человек в монашеском одеянии поднял ключ на уровень лица и вставил его в замочную скважину…
43
На максимальной скорости Марион приближалась к цели. Слишком быстро двигается, нужно притормозить! Похититель открыл дверь, собираясь исчезнуть. Все же она и не подумала уменьшить частоту шагов, наоборот, попыталась вложить в последний, отчаянный рывок все силы, какие у нее остались, и стена оказалась рядом в один миг. Человек вытащил ключ из замочной скважины — вот-вот перегородит собой дверной проем… Марион видела, как каменная кладка скачками приближается к ее лицу — слишком быстро… У нее осталось время, только чтобы выставить руки перед собой в жалкой попытке защититься от удара, и она со всего размаха ударила ими похитителя, пытавшегося спастись бегством.
Удар получился очень сильным и жестоким — два тела столкнулись, и фигура в длиннополом одеянии врезалась в каменную стену. У Марион сбилось дыхание, весь воздух разом покинул легкие. Ей повезло — похититель сыграл роль буфера, большая часть энергии от столкновения пришлась на его долю, ударив несчастного еще и об стену. Он выронил связку ключей, книга также упала на землю. От удара Марион была оглушена и, пошатываясь, инстинктивно сделала шаг назад. Человек в капюшоне ухватился за дверную ручку, чтобы не упасть, и неловким движением подобрал ключи. Марион медленно приходила в себя; пришло понимание, что противник не в лучшем состоянии, чем она. Перебирая рукой в перчатке по земле, он на ощупь пытался отыскать упавшую книгу. Приблизившись, Марион по-прежнему не спускала с него глаз.
— Ну нет… — она попыталась выдохнуть, — ну нет… Хочешь… книгу… так… попроси ее у меня с открытым лицом!
Она сделала еще шаг в сторону своего визави и сразу заметила, что тот запаниковал; прыгнул вперед и захлопнул разделявшую их дверь. Марион прислушалась к последовавшему за грохотом двери металлическому скрежету — в замке поворачивался ключ. Обидчику ее удалось уйти от разоблачения; с той стороны стены донесся стук каблуков по камню — так и оставшийся неизвестным человек удалялся. Двигался явно с трудом: последствия перенесенного удара давали о себе знать; он сбежал, но все же вынужден был бросить похищенную книгу. Марион рухнула рядом с дневником и притянула его к себе…
44
Джереми поднялся по ступенькам и вошел в вагон. Все его чувства были обострены до предела; он готовился в любой момент уклониться или отпрыгнуть в сторону, если прячущийся в комнате враг бросится на него. Внутри вагона слишком темно, предметы обстановки оставались почти неразличимыми. Пользуясь узостью окошек, ночь здесь вступила в свои права раньше, чем снаружи. Сначала Джереми услышал шаги, а затем увидел ее собственной персоной — фигуру, буквально прыгнувшую ему навстречу, — и застыл на месте. Она подняла руку, собираясь его ударить; Мэтсон не шевельнулся, не сделал ни малейшего намека на попытку защититься — и получил сильную, полновесную пощечину.
— Как ты мог подумать такое?! — закричала Иезавель; в голосе ее слышалось рыдание.
Несмотря на темноту, Джереми узнал ее сразу — по фигуре, походке и запаху духов.
— Хэмфрис явился к нам домой и пересказал твои бредовые речи о Фрэнсисе. Его сына похитили! Чего же тебе еще надо, а?! Скажи, Джереми, чего же еще — чтобы он сам умер?! Но и тогда ты станешь терзать его бренные останки! Да что он тебе такого сделал, в конце концов?!
Резко развернувшись, она стала нервно ходить по комнате взад и вперед, передвигаясь короткими, стремительными рывками. Джереми выпустил воздух через нос; внезапно он почувствовал, что пары алкоголя и усталость давят на него гораздо сильнее, чем минуту назад. Взял спичечный коробок, чиркнул спичкой и зажег бензиновую лампу — свет лизнул велюр и деревянную обшивку стен. Иезавель наконец остановилась прямо перед Мэтсоном; отражая тусклый свет лампы, ее глаза сверкнули нефритом, черным деревом и слоновой костью. Иезавель была прекрасна: безукоризненно правильные черты лица, гладкая кожа, напоминающая дорогую фарфоровую статуэтку, розовые губы, пленительные локоны волос… Красота ее сияла подобно драгоценному камню; Джереми любовался ею как совершенным произведением искусства; родинка в центре ее щеки была словно автограф великого мэтра…
— Только не говори мне, что все это из-за меня, — сказала она тихо, но даже в этом шепоте явственно слышалось сомнение.
На кончиках длинных ресниц трепетала кайма слезинок; затем Иезавель продолжила еще тише, дрожащим от страдания голосом:
— Почему ты не можешь забыть меня, Джереми?
Он выпрямился, задрав голову выше, чем это необходимо; руки безвольно висели по бокам. Сглотнул слюну, быстро налил себе полную рюмку виски и тут же залпом выпил.
— Пожалуйста, не нужно отыгрываться на нем, — прошелестела Иезавель. — Он — единственный близкий мне человек, и ты это знаешь.
Мэтсон потер подбородок ладонью, чувствуя, как щетина царапает кожу, затем стал массировать виски.
— Посмотри на письменном столе, — наконец ответил он.
Иезавель на мгновение замерла в растерянности, а потом направилась к столу.
— Видишь блокнот? — спросил Джереми. — Это дневник, который я вел с начала расследования. Сегодня вечером запишу свои последние умозаключения, все недавно сделанные выводы, и рассказ будет практически завершен. В нем нет ни слова лжи. Что бы со мной ни случилось, все записано там. Хочу, чтобы ты это знала. — Он повернулся к Иезавель и взглянул ей в глаза. — Тебе по-прежнему нравится Пуччини? — С этими словами Мэтсон включил граммофон.
В комнате зазвучали аккорды из оперы «Турандот»; в течение первых нескольких тактов Иезавель стояла, нависая над письменным столом, а затем присела на него и стала нервно крутить прядь волос между пальцами. Другой рукой она поглаживала деревянную поверхность стола, слегка касаясь стоявших там предметов. Внимание красавицы привлекла стопка сильно потертых книг.
— «Тысяча и одна ночь»… — прочитала она на обрезе одного из томов. — Фрэнсис от этих сказок без ума, — призналась она слабым голосом.
Джереми тут же отозвался:
— Знаю. Кстати, именно с их помощью ему удалось очаровать тебя в тот новогодний вечер… Мой убитый напарник видел в них след, который поможет нам закончить расследование. А я считаю, что убийца воспользовался этим произведением, чтобы обыграть один из мифов и воссоздать легенду. Ведь это прославит его и поможет скрыть истину от суеверных местных жителей.
Иезавель провела кончиками пальцев между бровями и тряхнула головой.
— Почему ты так упорно на этом настаиваешь? Ты же знаешь, Фрэнсис вовсе не монстр; знаешь, что он никого не убивал. — В ее голосе звучала грусть и нежность; Джереми показалось, что по щеке у нее скользнула слезинка.
— Ты и меня знаешь, — продолжала убеждать его Иезавель, — я разбираюсь в мужчинах. Всегда безошибочно определяю, каков мужчина на самом деле. Это мой дар. Я сирота из Александрии, несчастная дочь иностранцев, которые бросили меня на этой земле. Сначала была ничем, но благодаря своему дару сумела стать респектабельной женщиной. Ведь я чувствую истинную сущность любого мужчины. Тебе прекрасно известно — я сделала себя сама, совсем одна. Взбиралась по ступеням этого мира без чьей-либо помощи. И вот обрела Фрэнсиса. Знаю его как облупленного, его достоинства и недостатки. Он суров, это правда, но совершенно не такой, каким ты его себе представляешь. Ты не должен преследовать нас!
Джереми сделал еще глоток виски; он мрачно слушал слова женщины, которую любил. Музыка Пуччини заиграла на полную громкость. Мэтсон отдал бы все что угодно за то, чтобы вновь почувствовать, как Иезавель прижимается к нему, вновь любить ее, хотя бы один раз. Он тосковал по жару ее тела, гладкости ее кожи, по сладости ее поцелуев и нежности объятий. Она стояла рядом, в каких-то трех метрах, такая манящая и одновременно недостижимая…
