Джон Трейс - Заговор по-венециански
Танина вырывается.
— Нет! Неправда.
— Боюсь, что правда. Я открыл аббату имя Эрманно и его подельника, но не твое. Бежим со мной, и мы успеем спастись.
Танина оборачивается: озадаченный ее отсутствием, Гатуссо ходит вокруг прилавка, заглядывает в витрину. Ищет помощницу.
— Брат, вы прискорбно ошибаетесь. Прошлую ночь Эрманно провел со мной. До самого утра. А Эфран — кто угодно, только не вор.
В глазах девушки Томмазо видит чистую искренность. И все же сомнения не покидают его.
— Дочь моя, — говорит монах, — ты либо права, либо сама прискорбно заблуждаешься. В любом случае, надо бежать.
Танина понимает: святой брат прав. Ужасная инквизиция не пощадит никого, она не признаёт невиновных.
— Подождите, я сейчас, — просит Танина и возвращается в лавку.
Встревоженный Лауро Гатуссо спрашивает:
— Что такое, Танина? В чем дело?
Схватив плащ, девушка на ходу придумывает историю:
— Моя подруга тяжело заболела. Ее навещал этот добрый монах, и она послала за мной. — Накинув плащ, Танина говорит: — Вы же отпустите меня? Совсем ненадолго?
— Конечно, конечно. Ступай. Клиентов сегодня не так уж и много. — Гатуссо смотрит на карманные часы. — Через два часа у меня на берегу встреча. Постарайся вернуться к этому времени.
Танина улыбается на прощание, и уже через момент колокольчик над дверью возвещает о том, что она выбежала на улицу.
Танину Гатуссо знает с детства. Девушка не лгала ему никогда и не стала бы лгать сейчас. Сквозь стекло витрины хозяин лавки наблюдает, как она уходит прочь в компании взволнованного монаха. Интересно, с каких это пор к постели умирающего приглашают святого брата из островной обители?
Сняв с крючка плащ, Гатуссо вешает на двери табличку «Chiuso».[44]
Глава 53
Отель «Ротолетти», Венеция
Священники во многом похожи на полицейских.
Всегда копаются в мелочах. Подмечают малейшие изменения в голосе. Неуверенность. Уклончивость при ответах. В общем, все, что помогает выяснить правду.
И хотя Тома и Ларса Бэйла разделяют тысячи миль, Том заметил много деталей, особенно то, что Бэйл говорить стал иначе. Голос его звучит гортанно, будто в утробе у него засел дикий зверь.
Еще деталь — речь Бэйла не похожа на речь смертника. Она звучит совершенно спокойно. Непонятна последняя фраза Бэйла. И Том переспрашивает:
— Ларс, что значит «гадал, кого Бог пошлет выполнять грязную работу»?
Бэйл хихикает, словно отмочил шутку, понятную лишь ему и Тому.
— Ты избран, Том. Как и я. Ты знаешь: все завязано на мне, потому и звонишь. Все, что случится дальше, случится из-за меня.
Ну загнул, эгоист. Как хочешь, так и понимай.
— О чем ты? — спрашивает Том. — Я так и не понял.
— А я думаю, понял. Ты сейчас в Венеции, гоняешься за призраками. Призраками из лагуны, духами из ризницы. — Бэйл смеется еще громче.
Как он узнал?! Может, начальник тюрьмы проболтался? Или на дисплее определителя виден код страны и города, откуда звонят? Должно же быть рациональное объяснение. Любое — кроме того, которое кажется очевидным.
— Нашим путям суждено было пересечься, Том. Судьба предопределила это еще за несколько веков до беспорочного зачатого младенца Христа.
Времени отвечать на богохульство нет, и Том спрашивает по делу:
— У тебя, помнится, много татуировок. И среди прочих есть одна, в виде слезинки под левым глазом?
Бэйл вопроса как будто не слышит.
— Скажи, отче, ты поминал Бога, когда впервые трахнул ее? Взывал к Иисусу, когда засаживал свой толстый батон мяса между ног милой Тине?
Тома передергивает. Как? Как он узнал ее имя?! Ах да, была же статья в газете, сенсационный выпуск которой, наверное, прошелся по камерам Сан-Квентин. Или, что хуже, история попала в другие издания.
— Ларс, я задал вопрос: у тебя под левым глазом есть татуировка-слеза?
— Сам знаешь, что есть, — чуть не смеясь, отвечает Бэйл. — А теперь ты скажи: что удержало твою эрекцию, когда ты вынул святой католический хер из влажной пещерки? Мысли о Боге? Или о плоти Тины и собственном кайфе?
Том не поддается.
— Татуировка-слеза — это знак банды? Твои люди имели такую же метку?
Однако убийца вновь не слышит вопроса. Отвязным тоном, полушепотом спрашивает:
— Что ты кричал, когда кончил, отец Том? Когда в безумном порыве страсти излил в Тину годы воздержания? Ты помянул Господа Бога твоего всуе?
В памяти всплывают образы: губы Тины, груди, идеальная кожа… Том гонит их от себя.
— Ты там что, воспоминания оживляешь, Том? Да, так и есть. — С поддельной страстью в голосе Бэйл дразнит Тома: — О боже! Господи Иисусе, я кончаю! Аллилуйя!
И хохочет над собственной шуткой.
— Отвечай! — резко велит Том. — Что значит татуировка-слеза?
Проглотив последний смешок, Ларс говорит низким тягучим голосом, слова текут, будто гудрон вперемешку с песком.
— Это не слеза, дурак. Ты что, моих картин не видел? Как ты мог не обратить внимания на мое искусство! Какой же ты, на хер, слепой!
Том напряженно начинает вспоминать, копаться в пыльных архивах мозга, перебирая образы десятилетней давности. Один за другим перед мысленным взором мелькают «кадры»: камера Бэйла, решетка, серые простыни, привинченная к полу койка, ни одной семейной фотографии, запах свежих масляных красок, ряды холстов у железной параши… И все.
— Ты дурак, отец Том. Все вы, церковные и полицейские крысы мира, круглые дураки. — На этом Бэйл роняет трубку. Она раскачивается на проводе в металлической оплетке, и пока Тиффани с Хэтчером приближаются, маньяк кричит в нее: — Увидимся в аду, отец Том! Там с тобой, кретином, и встретимся!
Capitolo LII
Мост Риальто, Венеция 1778 год
Танина с Томмазо пробиваются сквозь утреннюю толпу. Монах тщится рассказать девушке о своей сестре, но та, сразу видно, не слушает. Ее ум только и занимают, что мысли об ищейках инквизитора. И Танина ведет Томмазо не к себе домой, а к подруге, живущей у рио-Тера-Сан-Вио.
Двери открывает Джузеппе, дворецкий Лидии. Оставив Танину с монахом в гостиной, он идет известить о посетителях госпожу. Томмазо, уперев локти в колени, роняет голову на руки. Такая смута началась в его жизни!
Появляется хозяйка. Ей страшно любопытна причина столь неожиданного визита. Явилась подруга да в компании перепуганного монаха.
— Танина, вот не ждала тебя в гости! Думала, ты работаешь.
— Я и работала, — встает Танина и берет подругу за руки. — Отойдем на пару слов? — Обернувшись к монаху, Танина просит прощения: — Scusi.
Томмазо кивает и остается терпеливо ждать. Он до сих пор не уверен, честна ли с ним Танина. Может быть, лжет и в краже повинны все трое, а может, и правду говорит: Эрманно вполне мог провести ночь с ней. Тогда в обитель проник Эфран… Голова сейчас лопнет! Что, если Томмазо не прав и невиновны все трое? И он совершает такую ошибку!
Открываются двойные двери.
Выходит Танина и просит:
— Прошу, идемте.
Томмазо проходит в огромный салон, где пол выложен плитками кремового мрамора в красную прожилку. В плитках отражается свет двух роскошных люстр венецианского стекла.
— Лидия, это брат Томмазо.
— Больше не брат. Несколько часов назад я оставил обитель, — вымученно улыбается бывший монах. — Теперь я просто Томмазо.
— Не такой уж вы и простой, — с огоньком в глазах говорит Лидия. — Присаживайтесь. Танина сказала, вам нужна помощь.
Томмазо испепеляюще смотрит на Танину, и девушка тут же спешит оправдаться:
— Лидия — моя ближайшая подруга. Я доверяю ей и все рассказала. Вы же говорите, опасность грозит нам всем.
— Да, нам всем.
— У меня остались кое-какие платья от старых любовников, — говорит Лидия, на глазок оценивая телосложение Томмазо. — Думаю, вам будет впору. — В глазах ее снова загорается огонек. — В мирском платье вы станете не так заметны.
Только сейчас Томмазо понимает: он в жизни ничего, кроме рясы, и не носил. При одной мысли, что придется сменить ее на мирское платье, становится не по себе.
— Премного благодарен за щедрость, — отвечает Томмазо.
Танина меж тем встает и собирается уходить.
— Пока вы переоблачаетесь, — говорит она, — я схожу за Эрманно и Эфраном.
По глазам Томмазо Танина видит, что юношам монах не доверяет. Тогда она обращается к Лидии:
— Да, у тебя оставаться мы не можем, знаю. Уйдем сразу же, как только сообразим, что делать.
Лидия отмахивается.
— Не беспокойся. У меня множество друзей на высоких постах. Ищейки инквизитора не явятся ко мне на порог. — Обернувшись к Томмазо, она приглашающе подмигивает. — Теперь ступай и оставь меня наедине с этим девственным юношей и его срочными нуждами.
