Бернар Миньер - Лед
— Вы выяснили, почему они это сделали? Нашли какое-нибудь объяснение?
Старый следователь посмотрел на него полным недоумения взглядом. Наверное, тогда, в 1993-м, у него были такие же глаза.
— Ни малейшего. Никто не мог понять, что это им взбрело в голову. Дети не оставили ни записки, ни другого объяснения. Все были просто потрясены. По утрам люди просыпались в страхе, что придет известие об очередной смерти. Никто так и не понял, почему все это произошло. Родители, имевшие детей-подростков, жили в постоянном страхе. Весь город был в ужасе. Детей сопровождали повсюду и запрещали им выходить из домов. Этот кошмар продолжался дольше года. Семь смертей. Семь! А потом, в один прекрасный день, все прекратилось.
— Невероятная история! — воскликнул Сервас.
— Не такая уж невероятная. Я потом слышал, что нечто подобное происходило и в других странах: в Уэльсе, в Квебеке, в Японии. Среди подростков случались договоры о самоубийствах. А сегодня и того хуже. Они общаются через Интернет и шлют друг другу такие послания: «Моя жизнь потеряла смысл, ищу партнера для самоубийства». Я не преувеличиваю. В случае самоубийства в Уэльсе в Сети было найдено множество соболезнований и стихотворений, а также посланий типа «Я скоро последую за тобой». Кто мог подумать, что такое станет возможно?
— Я полагаю, мы живем в мире, где отныне возможно все, — ответил Сервас. — В первую очередь самое худшее.
У него перед глазами возникла картина: по пшеничному полю тяжело бредет мальчик с веревкой в руках, в спину ему светит закатное солнце. Вокруг поют птицы, кипит жизнь, а у него в голове уже тьма.
Следователь внимательно и мрачно посмотрел на гостя и заявил:
— Да, я тоже так считаю. Все эти подростки не оставили объяснений своему поступку, но у нас есть доказательства того, что они подбадривали друг друга перед тем, как перейти к делу.
— Как это?
— У некоторых из них жандармы нашли письма. По всей видимости, корреспонденция предназначалась кандидатам в самоубийцы. Там говорилось об их намерениях, о том, как они планируют их осуществить, с каким нетерпением ждут этого момента. Проблема заключалась в том, что ни одно письмо не было отправлено по почте, а вместо подписей везде стояли псевдонимы. Когда это обнаружилось, мы решили взять отпечатки пальцев у всех подростков в округе в возрасте от тринадцати до девятнадцати лет. Запросили прислать графолога. Кропотливая была работенка. Вся бригада трудилась сутками. Некоторые письма написали те, кто уже покончил с собой. Однако благодаря нашей работе удалось выявить троих новых кандидатов. Я уже сказал, невероятно. За ними учредили постоянный надзор и поручили их бригаде психологов. Все-таки одному из них удалось себя убить в ванной с помощью фена для сушки волос. Это была седьмая смерть… Двое других так и не осуществили своих намерений.
— А письма?
— Да, я их просматривал. Ты и в самом деле думаешь, что эта история имеет отношение к смерти аптекаря и коня Ломбара?
— Гримма повесили… — осторожно начал Сервас.
— Коня тоже, в известном смысле.
Сервас ощутил во всем теле знакомые мурашки, признак того, что близится к завершению важный этап дела. Но куда он ведет? Сен-Сир поднялся, вышел из комнаты и вернулся с тяжелой коробкой, до краев набитой картонными папками и бумагами.
— Тут все. Письма, копии досье, экспертизы… Только будь добр, не открывай ее здесь.
Сервас кивнул, глядя на коробку, и спросил:
— А были у подростков еще точки соприкосновения кроме писем и самоубийств? Может, они все принадлежали к какой-нибудь группе или банде?
— Не сомневайся, мы искали, рыли во всех направлениях, перевернули вверх дном небо и землю… Безрезультатно. Самой младшей было пятнадцать с половиной, самому старшему восемнадцать. Все они учились в разных классах, у них были свои интересы, и они нигде не пересекались. Некоторые хорошо друг друга знали, иные были едва знакомы. Их объединяла лишь социальная принадлежность. Все они росли в семьях среднего достатка, а то и в совсем бедных. Ни одного, кто принадлежал бы к богатой семье буржуа из Сен-Мартена.
Сервас почувствовал, как разочаровал следователя такой оборот дела. Он догадывался, сколько сотен часов ушло на отработку всех версий, на сбор малейших сведений, на попытку понять непостижимое. Это дело заняло в жизни Сен-Сира очень важное место. Может быть, оно сказалось на его пошатнувшемся здоровье и привело к преждевременной отставке. Он знал, что старый следователь не перестанет задавать себе вопросы по этому делу до самой могилы.
— Нет ли гипотезы, отсутствующей в материалах дела, но учитываемой тобой? — вдруг спросил Сервас, тоже переходя на «ты», словно их сблизили чувства, возникшие в ходе разговора. — Варианта, который ты отмел как бездоказательный?
Старик заколебался, потом осторожно ответил:
— У нас было множество гипотез, но ни одна из них не имела ни малейшего подтверждения. Ни единую мы по-настоящему не отмели. В моей карьере это самая большая загадка. Думаю, у каждого следователя есть такая в жизни. Есть дело, не кончившееся ничем. Оно преследует их всю жизнь, оставляя ощущение фрустрации, незавершенности. И это ощущение перевешивает все удачи.
— Верно, — заметил Сервас. — У всех есть такие дела. Но в подобных случаях всегда имеется некая версия, которая важнее всех остальных. Смутная идея, возникшая ниоткуда, но мы интуитивно ей следуем, и она всегда приводит нас куда-нибудь. Даже если шанса почти нет и следствие повернуло совсем в другую сторону. Версия ни к селу ни к городу, понимаешь? Есть что-нибудь такое, что не могло фигурировать в материалах?
Сен-Сир глубоко вздохнул и пристально посмотрел на Серваса. Казалось, он снова колеблется.
Потом старик нахмурил густые брови и сказал:
— Да, была у нас одна гипотеза, которая мне нравилась больше остальных. Но я не нашел ни одной детали, ни единого свидетельства в ее поддержку. В общем, она так и осталась вот здесь, — прибавил он, постучав себе пальцем по лбу.
— Лагерь отдыха «Пиренейские серны», — сказал Сен-Сир. — Ты о нем что-нибудь слышал?
Это название прокладывало себе путь в мозгу Серваса, пока в памяти не всплыла картинка: заброшенные здания и баннер, натянутый над дорогой по пути в институт. Он сразу вспомнил все свои ощущения при виде этого мрачного места.
— Мы проезжали его, когда ехали в институт. Он ведь закрыт?
— Совершенно верно, — ответил следователь. — Но в течение нескольких десятков лет лагерь работал. Его открыли после войны, и до девяностого года он принимал детей. — Он немного помолчал. — Лагерь «Пиренейские серны» предназначался для детей Сен-Мартена, которые не имели возможности куда-нибудь выехать на каникулы. Частично он был в ведении муниципалитета, который назначал директора, принимал детей от восьми до пятнадцати лет. Обычный летний лагерь с походами в горы, игрой в мяч, физическими упражнениями и купанием в окрестных озерах… — Сен-Сир слегка поморщился, словно у него заболел зуб. — Я заинтересовался лагерем, потому что через него прошли пятеро из семи покончивших с собой подростков. Они проводили там как раз два последних лета перед тем, как наложить на себя руки. Пребывание в лагере было практически тем единственным, что их объединяло. Отслеживая, где они находились, я выяснил, что два лета они проводили в «Пиренейских сернах», а за год до того в лагере сменился директор.
Сервас весь превратился во внимание. Он догадался, куда клонит следователь.
— Тогда я принялся копаться в жизни этого директора. Молодой тридцатилетний парень, женат, двое маленьких детей, мальчик и девочка, ни в чем плохом не замечен…
— А ты не знаешь, где его можно найти? — спросил Сервас.
— На кладбище. Лет десять тому назад он врезался на своем мотоцикле в тяжело нагруженную фуру. Проблема в том, что я не обнаружил ни малейших следов сексуального насилия ни у одного из юных самоубийц. К тому же двое из них в лагере не отдыхали. С другой стороны, если учесть, что многие местные ребята там побывали, то нет ничего удивительного в том, что они объединились, пусть даже и в таком страшном деле. Я отмел эту гипотезу…
— Но ты продолжаешь думать, что искать надо именно в этом направлении?
— Да. — Сен-Сир поднял голову, и глаза его блеснули.
— Ты мне рассказал об этой жалобе на Гримма и остальных троих и почти сразу же исчез. Полагаю, в ходе расследования самоубийств ты допрашивал эту четверку?
— С какой стати? Не было никакой связи между происшествиями.
— А ты уверен, что не подумал о них при расследовании?
Сен-Сир снова заколебался, а затем ответил:
— Да, уверен.
— Поясни.
— Жалоба на сексуальный шантаж была не первой шумихой, поднявшейся вокруг этой четверки. Ходили слухи и до, и после, но ничего не выходило наружу, кроме той жалобы.