Майкл Коннелли - Тьма чернее ночи
– Нет, я не играю, – убедительно ответила Кроу.
Фауккс кивнул.
– В своих показаниях вы сказали, что провели в Голливуде три года.
– Да.
– Если я правильно посчитал, вы говорили о пяти оплачиваемых работах. Что-нибудь еще?
– Пока нет.
Фауккс кивнул:
– Хорошо быть оптимистом. Очень трудно прорваться, не так ли?
– Да, очень трудно.
– Но сейчас вас показывают по телевизору?
Кроу на мгновение замялась, поняв, что ей расставлена ловушка.
– Как и вас, – ответила она.
Босх едва не улыбнулся. Она дала лучший ответ из всех возможных.
– Давайте поговорим об этом… случае, который якобы произошел с вами и мистером Стори, – сказал Фауккс. – Ведь, в сущности, вы все придумали, прочитав в газетах об аресте Дэвида Стори, правильно?
– Нет, не правильно. Он пытался убить меня.
– Это вы так говорите.
Лэнгуайзер встала, чтобы выразить протест, но судья сам велел Фаукксу не высказывать подобные замечания вслух. Адвокат продолжил:
– Итак, после того, как мистер Стори будто бы придушил вас вплоть до потери сознания, у вас на шее образовались синяки?
– Да, синяки не сходили почти неделю. Мне пришлось сидеть дома. Я не могла ходить на пробы.
– И вы сфотографировали синяки, чтобы подтвердить их существование, правильно?
– Нет, я этого не сделала.
– Но вы показывали синяки агенту и друзьям, не так ли?
– Нет.
– А почему?
– Потому что не думала, что мне придется что-то доказывать. Я просто хотела, чтобы все закончилось, и не хотела, чтобы кто-либо знал.
– Значит, насчет синяков мы должны верить вам на слово, правильно?
– Да.
– Равно как мы должны просто поверить вам на слово во всем, что касается данного случая?
– Он пытался убить меня.
– Вы показали под присягой, что именно в тот момент, когда вы добрались домой в тот вечер, Дэвид Стори как раз оставлял запись на вашем автоответчике, верно?
– Да.
– И вы взяли трубку, чтобы поговорить с человеком, который, по вашим словам, пытался нас убить. Я правильно понял?
Фауккс сделал жест, будто поднимая трубку. И не опускал руку, пока она не ответила.
– Да.
– И вы сохранили эту запись, чтобы документально подтвердить его слова и то, что с вами произошло, так?
– Нет, я стерла запись. Случайно.
– Случайно. Вы хотите сказать, что не сменили кассету в автоответчике и в конце концов стерли запись?
– Да. Я не хотела, но забыла и случайно стерла ее.
– То есть вы забыли, что кто-то пытался вас убить, и стерли запись?
– Нет, я не забыла, что он пытался убить меня. И никогда не забуду.
– Поскольку записи не осталось, мы опять же должны верить вам на слово, правильно?
– Правильно.
В ее голосе прозвучал вызов. Но Босху он показался каким-то жалким. Все равно что орать «Да пошел ты!» в реактивный двигатель. Он понимал, что ее сейчас затянет в этот двигатель и разорвет на куски.
– Итак, вы показали под присягой, что вам помогают родители и что вы зарабатываете кое-какие деньги как актриса. Существуют ли иные источники дохода, о которых вы нам не рассказали?
– Ну… в общем-то нет. Деньги мне присылает и бабушка. Но не слишком часто.
– Что-нибудь еще?
– Нет.
– Мисс Кроу, а разве вы не берете иногда деньги у мужчин?
Последовал протест со стороны Лэнгуайзер, и судья подозвал юристов на консультации. Все время, пока длилось совещание, Босх наблюдал за Аннабел Кроу, изучал ее лицо. На нем еще оставался вызов, но появился и страх. Она понимала, что происходит. Босх решил, что Фауккс нащупал что-то серьезное. Что-то, что повредит ей и, следовательно, делу.
Консультации закончились, Крецлер и Лэнгуайзер вернулись на свои места за столом обвинения. Крецлер наклонился к Босху.
– Мы пропали, – прошептал он. – У него есть четыре человека, готовые подтвердить, что платили ей за секс. Почему мы об этом не знали?
Босх не ответил. Обеспечить свидетельницу поручили ему. Он подробно расспросил ее о личной жизни и проверил отпечатки пальцев по архивам. Все было чисто. Если ее никогда не ловили на проституции и она отрицала какую-либо преступную деятельность, Босх ничего не мог поделать.
Вернувшись на трибуну, Фауккс перефразировал вопрос:
– Мисс Кроу, вы когда-либо брали деньги у мужчин в обмен на секс?
– Нет. Это ложь.
– Вы знаете человека по имени Эндрю Сноу?
– Знаю.
– Если бы он показал под присягой, что платил вам за сексуальные отношения, он бы солгал?
– Да.
Фауккс назвал еще трех мужчин, и с ними повторилось то же самое: Кроу признавала, что знает их, но отрицала, что когда-либо вступала с ними в связь.
– Значит, вы брали у этих мужчин деньги, но не за секс? – спросил Фауккс.
– Да, иногда. Но это не имеет никакого отношения к тому, имели мы секс или нет.
– К чему же это имеет отношение?
– Они хотели помочь мне. Я считала их друзьями.
– Вы когда-либо занимались с ними сексом?
Аннабел Кроу опустила глаза и покачала головой.
– Вы говорите «нет», мисс Кроу?
– Я говорю, что я не занималась с ними сексом каждый раз, когда они давали мне деньги. Они не давали мне деньги каждый раз, когда мы занимались сексом. Одно не имеет никакого отношения к другому. Вы стараетесь изобразить все так, как оно не было.
– Я просто задаю вопросы, мисс Кроу. Такова моя работа. А ваша работа заключается в том, чтобы говорить присяжным правду.
После долгой паузы Фауккс объявил, что больше вопросов не имеет.
Босх стискивал подлокотники кресла так, что костяшки пальцев побелели и онемели. Он потер руки и попытался расслабиться, но не смог. Да, Фауккс – мастер молниеносных атак. Быстро, метко… и неотразимо, как удар стилета.
Босх волновался не только из-за беспомощности и публичного унижения Аннабел Кроу. Он тревожился за себя. Следующий удар стилета будет направлен в него.
40
Они устроились в кабине бара «У Ната», взяв пиво у барменши с татуировкой сердца, опутанного колючей проволокой. Доставая бутылки из холодильника и открывая их, женщина ничего не сказала о том, что Маккалеб недавно приходил и задавал вопросы о человеке, с которым теперь вернулся. В столь ранний час в баре никого не было, кроме группы завсегдатаев, набившихся в одну из дальних кабин. В музыкальном автомате Брюс Спрингстин пел «Тьму на окраине».
Маккалеб изучал Босха. Тот казался чем-то озабоченным – возможно, процессом. Последняя свидетельница выглядела в лучшем случае сомнительно. На прямом допросе все замечательно, на перекрестном – полный провал. С такими свидетелями лучше не связываться, если есть выбор.
– Похоже, вас, ребята, крепко одурачили.
Босх кивнул:
– Моя вина. Мне следовало бы догадаться. Я смотрел на нее и думал, что она так красива… Я просто поверил ей.
– Я понимаю, что ты имеешь в виду.
– Последний раз, когда я доверился лицу.
– Но вы все равно еще неплохо выглядите. Что у вас в запасе?
Босх хмыкнул:
– Ничего. Мы расстреляли все пули из обоймы. Завтра узнаем, что есть у защиты.
Маккалеб смотрел, как Босх одним большим глотком опустошил половину бутылки, и решил, что лучше перейти к насущным вопросам, пока Босх еще соображает.
– Тогда расскажи мне о Руди Таферо.
Босх неуверенно пожал плечами:
– Что именно?
– Насколько хорошо ты знаешь его? Насколько хорошо ты знал его?
– Ну, я знал его, когда он был в нашей команде. Проработал в голливудском отделении лет пять одновременно со мной. Потом вышел в отставку, получил пенсию и перебрался на другую сторону улицы. Занялся вытаскиванием из кутузки людей, которых мы туда засовываем.
– Когда вы еще играли в одной команде – оба за Голливуд, – вы были близки?
– Не понимаю, что означает «близки». Мы не были друзьями, не были собутыльниками, он занимался кражами, я – убийствами. А почему ты спрашиваешь? Какое отношение он имеет к…
Босх умолк и посмотрел на Маккалеба; в голове явно крутились колесики. Теперь Род Стюарт пел «Танцевать всю ночь».
– Ты что, черт побери, смеешься надо мной? – спросил наконец Босх. – Смотришь на…
– Дай мне задать несколько вопросов, – прервал его Маккалеб. – Потом можешь задавать свои.
Босх осушил бутылку и держал ее поднятой, пока барменша не заметила.
– За столиками не обслуживаем, ребята! – крикнула она. – Извините.
– Мать вашу! – буркнул Босх.
Он выскользнул из кабины и подошел к бару. Вернулся с четырьмя бутылками, хотя Маккалеб едва приложился к первой.
– Спрашивай, – сказал Босх.
– Почему вы не были близки?
Босх поставил локти на стол и обхватил новую бутылку обеими руками. Выглянул из кабины, потом снова посмотрел на Маккалеба.
– Лет пять – десять назад в Бюро были две группировки. У нас в управлении было в общем-то то же самое. Вроде «святых» и «грешников» – две отдельные группы.
– Новообращенные и отступники?
– Что-то в этом роде.
