Сэм Хайес - Чужой сын
Дверь хижины сотрясалась от ударов. Макс затянулся и закрыл глаза, но не мог прогнать мучительные мысли.
Первое сообщение сводилось к фразе «Я трахаю лузеров», которая была написана у него на футболке. Лузером был Макс. Во втором говорились гадости про его тело — с подробностями, которые могла знать только Дэйна. В третьем отвратительным голосом, с тошнотворными, омерзительными деталями описывался половой акт и то, насколько плох был Макс. Неужели она рассказала им все? В последнем сообщении…
— Макс, впусти меня, черт возьми. Я знаю, что ты там. — Она колотила в дверь, будто пробивала дорогу в его голову.
Он встал. Рука потянулась к засову.
И как только он увидел ее узкое, бледное лицо, она снова завладела его сердцем. Он вспомнил, почему полюбил ее.
Он закрыл за ней дверь. Проблема в том, думал он, наблюдая, как она нервно мечется по хижине, что он ожидал, что это будет длиться вечно, а не всего несколько мгновений.
— Макс.
Голос был низкий и дрожал. И глаза… как будто ей больно. Как же ему хотелось взять ее за руку, обнять.
Но он просто смотрел на нее и молчал.
— Я беременна, Макс.
Четверг, 30 апреля 2009 года
Дэннис развернул пакет с хот-догом. Смахнул упавшие на брюки хлебные крошки.
— Не знаю, Джесс, — сказал он, приступая к своему неаппетитному завтраку из закусочной на углу.
Джесс от угощения отказалась.
— Мы должны попытаться, — сказала она, глядя в окно. — Мы должны попытаться, — повторила она, на этот раз мягко. Дэнниса удивило сострадание, прозвучавшее в голосе.
У нее доброе сердце, подумал он. Дэннис был благодарен Джесс за то, что она составила ему компанию в суде. Как бы ни хотел он посвятить все свое время делу Макса, приходилось заниматься и другими.
— За все время работы в полиции я никогда не сталкивалась с таким… — Джесс повернулась к Дэннису, и на него пахнуло ароматом духов, — с таким бардаком. Мы в полном тупике.
— Это просто долбаный кошмар, и я понятия не имею, что с этим делать. Мы прижали этого ублюдка, Джесс, и нам пришлось его выпустить.
— Нет, не прижали. Я не думаю, что Макса убил Уоррен Лэйн.
Дэннис вытаращился на нее. Она что, с ума сошла?
— Не говори глупостей.
— Мне звонила та женщина.
— Какая еще женщина?
— Продюсер телешоу.
— Лиа? Зачем? — Да что тут происходит у него за спиной? Лиа всегда звонила только ему.
— Она хочет, чтобы я поговорила с Дэйной. Убедила ее прийти завтра на шоу.
— Ты думаешь, это разумно?
— Почему бы нет? Кэрри хочет посвятить этому преступлению свой эфир. Имеет на это право, верно?
«Да, мы ведь облажались», — подумал Дэннис.
— Честно говоря, мне не кажется, что она в состоянии… — Он не договорил. Из всех, с кем его сталкивала жизнь, только один человек в таких обстоятельствах мог в прямом эфире заставить активизироваться потенциальных свидетелей. Кэрри Кент.
— Тогда, может, заедем к девочке? — Джесс глянула на часы. — Немного времени есть.
Дэннис кивнул. Он развернулся на следующем светофоре, включил сирену и помчался к дому Дэйны Рэй.
Март 2009 года
Кэрри знала: что-то не так. Может, то был материнский инстинкт? Неделька выдалась сумасшедшей. Сюжет про семейство из восьми человек так и не вышел в эфир, потому что герои в последний момент отказались от участия. Кэрри ненавидела повторы. Но разве у них был выбор? Нет гостей — нет шоу. Как назло, и запасной вариант сорвался. Конечно, имелся записанный репортаж о матери-одиночке с семью детьми, старшему из которых не было и десяти, — но сам по себе он не имел большой ценности. Она хотела, чтобы семейство в полном составе явилось на эфир, а также отцы всех детей. Полиция на этот раз не участвовала. Никакого преступления не было. По крайней мере, в строгом смысле слова. Они с Лиа хотели посвятить шоу на этой неделе мошенничеству, связанному с получением социальных льгот на детей. Придумали название — «Денежные дети».
Но очевидно, потенциальная героиня шоу догадалась, к чему все ведет, — может, журналист выдал себя, когда брал интервью? — и наотрез отказалась участвовать. Кэрри работала дома, когда Лиа позвонила ей, чтобы сообщить об этом. Макс тоже был дома, в последнее время это случалось редко, и Кэрри отправилась на кухню за кофе. Ей хотелось поболтать с сыном. Она знала: что-то не так.
Макс склонился над миской с хлопьями. Неужели он не ест никакой нормальной еды, кроме этой хрустящей шоколадной дряни?
— Нет, ты можешь себе такое представить? Срочно нужен запасной вариант. Может, выступишь у меня на шоу? — Она хотела, чтобы это прозвучало как шутка, но вышло фальшиво.
Макс пожал плечами. По крайней мере, Кэрри показалось, что он пожал плечами. А может, его передернуло. Или это его способ дать ей понять, что ему интересно, что у нее произошло? Она налила кофе из кофеварки, пролив немного на стол. Хорошо, что Марта не видит.
— Ну, как ты? — Кэрри взяла кружку в одну руку, а другую положила сыну на плечо.
Он все еще был в халате, который немного пах стиральным порошком, но в основном — мальчишкой-подростком.
Кэрри прижала его к себе, но он отстранился. Какой же ты стал худой, подумала она. Все эта отвратительная школа виновата.
— Не надо, — пробормотал он.
— Чего не надо? Обнимать тебя? — Она отпустила сына и, все еще в хорошем настроении, несмотря на неприятные новости, взъерошила его волосы, как прежде, когда он был ребенком.
— Ради бога, мам. — Он увернулся.
— Макс… — Внезапно она поняла, что не знает, о чем с ним говорить.
С восьми лет, отдав сына в частную школу, Кэрри переложила заботы о его воспитании на чужие плечи. На каникулах им занимались няни в загородном особняке, иногда он проводил время с отцом. От отца Макс возвращался недовольным и сердитым.
— Если тебя что-то беспокоит, ты должен мне сказать.
Он развернулся к ней. Кэрри увидела, что глаза у него опухшие, а нос покраснел.
— Ну давай, веди меня на свое дурацкое шоу. Пусть твои зрители решат, что делать с твоим неудачником-сыном.
— Это просто смеш…
— Разве? Разве это смешно, мам?
Он так редко называл ее мамой, осознала Кэрри, и сейчас это короткое слово поразило ее в самое сердце.
— А мне кажется, это ни фига не смешно. Подумай только, целый час проведем вместе.
— Это еще что значит? — Она уже готова была начать лекцию о том, какую привилегированную жизнь он вел благодаря ее работе, как, проводя часы, дни, иногда даже недели вдали от дома, она обеспечила его всем, чего он только мог пожелать.
— Ничего. — Макс повернулся к своей миске. Он пару раз как-то прерывисто вздохнул, словно вот-вот заплачет, и затих. Кэрри было безумно жалко его, но в то же время она была зла как черт.
— Когда ты учился в Дэннингеме, у нас с тобой не было проблем.
— Это проблемы, по-твоему? — Он бросил на нее быстрый взгляд.
Ее сын, ее малыш. Но сейчас Кэрри казалось, что он ее ненавидит.
— Никакие это не проблемы, мам. Просто я сижу на кухне, ем свои хлопья. День, правда, поганый. Как в ноябре.
Конечно, он прав. Все у них нормально. Но она чувствовала, что в Максе что-то назревает, что-то гложет его. И ей стало страшно.
— Просто поговори со мной, милый. Расскажи, что тебя тревожит. — Она ненавидела себя в этот момент, ненавидела свой фальшивый голос и свою беспомощность. Сидит тут и задает ему бессмысленные вопросы, а сама в это время думает о том, пришло ли уже письмо от агента и удалось ли стилисту договориться с ее любимым дизайнером о весеннем гардеробе. — Ведь все можно исправить, верно?
— Да, ты права. Все в порядке.
— Как школа?
— Как обычно. Куча уроков.
— Правда? — Может, еще не все потеряно. Может, Макс осуществит ее самые заветные мечты и блестяще сдаст все выпускные экзамены.
— Ну да. Сейчас вот английский делаю. «Ромео и Джульетта». — Макс фыркнул, будто вспомнил какую-то шутку.
— Ты опоздаешь в школу, если не поторопишься. — Лучше на этом закончить, подумала она. Оставить за собой последнее слово.
— Мама, — неожиданно нежно сказал Макс. Потом встал, положил руки ей на плечи. Странно улыбнулся. Кэрри ожидала, что вот сейчас он поцелует ее в щеку. — Вообще-то у меня гребаные каникулы! — закончил он и с силой оттолкнул мать. Потом схватил миску с остатками хлопьев и запустил в стену.
На бардак плевать. Матери все равно, пусть озеро шоколадного молока на полу и грязь на белой стене, Марта все приберет, для этого ее тут и держат. А вот для чего тут держат его?
Поднявшись к себе, Макс повалился на кровать. Да уж, веселые каникулы. Как же она не заметила? Как она не заметила, что он уже десять дней дома? Ну ладно, сначала она была в Париже, потом в загородном доме. А теперь по восемнадцать часов торчит в студии. А он ошивался у отца, курил, пил пиво. Иногда отец был дома, иногда нет, и тогда Макс представлял себе, каково было бы жить в такой квартире с Дэйной и с… с…
