Ларс Кеплер - Контракт Паганини
— Сколько сейчас?
— Половина двенадцатого. Ты останешься на работе?
— Нет, поеду с другом на «обеденный концерт» в «Сёдра Театерн».
— Ты не мог бы тогда подбросить меня до Сёдера? Я живу на Бастутатан.
— Если хочешь, могу довезти тебя прямо до дома.
…Йона направился к ателье младшего брата, Роберта Риссена, а Сага осталась с Акселем. Он как раз рассказывал о своей карьере в ООН, когда у него зазвонил телефон. Аксель взглянул на дисплей, извинился и вышел. Сага осталась сидеть и ждать, но через пятнадцать минут отправилась на поиски. Не найдя Акселя, она заглянула в ателье Роберта. Дальше они искали уже втроем и в конце концов констатировали, что Аксель покинул дом.
— А чего ты хотел от брата Акселя? — спросила Сага.
— У меня появилось ощущение… — начал Йона.
— Вау, — буркнула Сага. — Ощущение.
— Видишь ли… Мы показывали фотографию Сальману. Он узнал себя, без утайки рассказал о встрече во Франкфурте, о торговых переговорах с правительством Судана и о том, что все торговые связи были разорваны, когда Гаагский суд принял решение об аресте…
У комиссара проснулся телефон. Он взял трубку и, не отрывая взгляда от дороги, произнес:
— Быстро ты.
— Время сходится, — сообщила Анья. — Токийский струнный квартет играл в «Альте Опер», когда Понтус Сальман был во Франкфурте.
— Понятно.
Он слушал, кивал и отвечал, а Сага смотрела на него. Когда он закончил, она спросила:
— Значит, Сальман говорил правду?
— Не знаю.
— Но время подтвердилось?
— Подтвердилось только то, что Сальман ездил во Франкфурт и что Токийский квартет играл в «Альте Опер»… но Сальман был во Франкфурте не один раз, а квартет играет в «Альте Опер» не реже раза в год.
— Ты хочешь сказать, что он врал насчет времени, хотя ты только что получил подтверждение его слов?
— Нет, но… не знаю, я же сказал — это просто ощущение. Причина соврать была бы очень существенной, если он и Пальмкруна встречались с Агатой аль-Хайи уже после выдачи ордера на арест.
— Тогда это было бы преступление. Черт, это же все равно что продать оружие напрямую дарфурской милиции. Нарушение международных законов…
— Мы поверили Сальману, когда он показал на снимке себя, — продолжал Йона. — Но то, что он сказал правду, не означает, что он вообще говорил только правду.
— Это и есть твое «ощущение»?
— Нет. Что-то было в голосе Сальмана… когда он сказал, что единственный примечательный момент — это то, что Пальмкруна не отказался от шампанского.
— Потому что отмечать было нечего.
— Да, так он и говорил, но что-то мне подсказывает, что для праздника был повод. Они поднимали бокалы за то, что сумели договориться.
— Ни один факт не подтверждает твоих предположений.
— Ты только вспомни эту фотографию, — настойчиво продолжал Йона. — Настроение людей в ложе… их лица просто сияют — контракт подписан.
— Даже если и так, без Пенелопы Фернандес мы не сможем точно установить время.
— Что говорят ее врачи?
— Что мы очень скоро сможем побеседовать с ней, но что она все еще психически не восстановилась.
— Мы понятия не имеем, что ей известно.
— И как нам, черт возьми, продолжать расследование?
— Фотография, — быстро сказал Йона. — На заднем плане видны четыре музыканта. Если бы можно было по положению их рук понять, что они играют, мы смогли бы установить точное время.
— Йона, — вздохнула Сага. Комиссар в ответ улыбнулся. — Совершенно завиральная мысль, ты же сам понимаешь.
— Роберт сказал, что теоретически это возможно.
— Придется подождать, пока Пенелопе не станет лучше.
— Я позвоню. — Йона достал телефон, набрал номер в управлении полиции и попросил, чтобы его соединили с кабинетом U-12.
Сага смотрела на его безмятежное лицо.
— Меня зовут Йона Линна, я…
Он замолчал, потом по его лицу расплылась широкая улыбка.
— Конечно, я узнал и вас, и ваше красное пальто. — На том конце что-то ответили. — Да, но… Я подумал — может, вы предложите гипноз?
Сага услышала, как врач рассмеялась шутке.
— Нет, — сказал комиссар. — Но если серьезно — нам очень, очень надо поговорить с ней.
Его лицо помрачнело.
— Я понимаю, но… хорошо бы вам все же убедить ее… Ладно, мы разберемся… До свидания.
Комиссар нажал «отбой», одновременно поворачивая на Белльмансгатан.
— Я говорил с Даниэллой Рикардс, — пояснил он Саге.
— Что она сказала?
— Она думает, что через пару дней мы сможем допросить Пенелопу, но что сначала нужно подыскать ей новое жилье — Пенелопа отказывается оставаться в подземном помещении…
— Ничего более надежного у нас нет.
— Но она не хочет там оставаться.
— Придется объяснить ей, что в других местах ей жить опасно.
— Она это знает лучше нас.
71
Семь миллионов комбинаций
Диса с Йоной сидели друг напротив друга за столиком в зале «Мосебакке Этаблисман».[42] Солнечный свет широким потоком лился в зал через огромные окна, выходящие на Старый город, Шеппсхольмен[43] и искрящуюся воду. Салака с картофельным пюре и протертая с сахаром брусника уже были съедены, и теперь на столе стояли кружки с некрепким пивом. На небольшой эстраде сидел за черным роялем Роналд Браутигам, а Изабель ван Кёлен подняла правый локоть — смычок заканчивал движение по струнам.
Мелодия взвилась, звуки скрипки задрожали, дождались фортепианной партии, и пьеса закончилась громко, переливчато.
После концерта Йона с Дисой вышли из ресторана на площадь и остановились.
— Так что там с Паганини? — спросила Диса и поправила комиссару воротничок. — Ты опять говорил о Паганини.
Йона мягко поймал ее руку.
— Я просто хотел встретиться с тобой…
— Чтобы мы опять поругались из-за того, что ты не принимаешь лекарство?
— Нет, — серьезно ответил Йона.
— А ты пьешь таблетки?
— Скоро начну. — В голосе Йоны прозвучало нетерпение.
Диса ничего не сказала, просто посмотрела на него светло-зелеными глазами. Потом глубоко вздохнула и предложила:
— Давай пройдемся. Концерт был дивный. Музыка сливалась со светом, да так плавно. Я думала, что Паганини обычно играют… знаешь, с акробатической ловкостью и быстро… Как-то я слушала «Каприс номер пять» в Грёна-Лунд, играл Ингви Мальмстин.
Взявшись за руки, они прошли по набережной Слюссен и спустились к набережной Шеппсбрун. Йона спросил:
— Как по-твоему, можно по расположению пальцев на скрипке определить пьесу?
— В смысле — не слыша, что играют?
— По фотографии.
— Примерно можно, я думаю… зависит от того, насколько хорош музыкант.
— А насколько точно можно определить?
— Если это важно, я могу спросить Кая.
— Кая?
— Кая Самюэльссона, музыковеда. Я ходила с ним в школу вождения, но вообще знаю его через папу.
— Можешь позвонить прямо сейчас?
— Ладно. — Диса приподняла бровь. — Значит, ты хочешь, чтобы я позвонила ему прямо сейчас?
— Да.
Диса выпустила его руку, взяла телефон, полистала список контактов и позвонила профессору.
— Это Диса, — улыбаясь сказала она. — Я звоню посреди обеда?
Йона услышал оживленный мужской голос. После дежурной болтовни Диса спросила:
— Послушайте, у меня есть хороший друг, и он просил меня задать вам один вопрос.
Она посмеялась какой-то шутке, а потом перешла к делу:
— Можно ли определить, какие ноты играет скрипач… нет-нет… я хочу сказать — по положению пальцев.
Диса слушала ответ, наморщив лоб. Откуда-то из переулков Старого города донесся марш.
— Хорошо. Кай, знаете что, пусть лучше он сам поговорит с вами.
И Диса молча протянула телефон Йоне.
— Йона Линна.
— О котором Диса столько рассказывает, — весело подхватил Кай Самюэльссон.
— У скрипки всего четыре струны, — начал комиссар. — Вероятно, на них можно сыграть не так много нот…
— Что значит «сыграть»? — поинтересовался профессор.
— Самый низкий звук — на неприжатой струне соль, — спокойно сказал комиссар. — А есть ведь и самый высокий звук…
— Верно, — перебил профессор. — Французский ученый Мерсенн издал в 1636 году книгу «Универсальная гармония». В этой работе он пишет, что лучшие скрипачи способны сыграть на неприжатой струне почти октаву. Это означает, что диапазон возрастает от соль малой октавы до ми третьей октавы… что дает нам в общей сложности тридцать четыре звука на хроматической шкале.
— Тридцать четыре звука, — повторил Йона.
— Но если мы перейдем к музыке более близкой к нашему времени, — оживленно продолжил Самюэльссон, — то исполнение на неприжатой струне расширилось за счет новой аппликатуры… и еще при наших подсчетах следует учесть, что теперь скрипач может добраться до ля третьей октавы, так что хроматическая шкала разрастается до тридцати девяти звуков.
