Майкл Грубер - Фальшивая Венера
Так или иначе, было совсем неплохо находиться при маленьком дворе герра Креббса. Жизнь международного преступника не требует особых усилий, вот почему многие к ней стремятся. Мы вставали поздно, питались хорошо, ходили с Креббсом по художественным галереям и музеям, вечерами гуляли по городу, ели в кафе, слушали музыку и вели возвышенные беседы об искусстве.
Да, действительно, очень мило, когда тебя повсюду возят в лимузине, когда ты живешь в этой шикарной гостинице и никогда не задумываешься о том, что будет дальше. Однако после того, как началось все это дерьмо в Ираке и в мадридском метро прогремели взрывы, быть американцем в Испании стало уже не так хорошо, и я не раз становился свидетелем того, как за спинами американцев, безмятежно разгуливающих по гостинице, раздавались грубые, оскорбительные замечания.
А гостиница наша была пятизвездочная, естественно, снаружи старая, изнутри вылизанная, словно реактивный истребитель, натуральная кожа и начищенная до блеска сталь, новейшая электроника. Креббс предупредил, чтобы я никому не звонил без его разрешения, и я послушно выполнял его приказ, но про электронную почту он ничего не сказал. У нас в номере был Интернет, и я бродил по Всемирной паутине (все эти странички, посвященные памяти и безумию, хотя, судя по всему, нет такой организации, которая занимается лечением моих проблем) и переписывался со своими детьми, пространные письма от Мило со ссылками на интересные странички и видео, а от Розы я получил «пРивет ПаППочка со мной все ВПОРЯДКЕ» с прикрепленными рисунками. Лотта на мои письма не ответила.
А затем как-то вечером мы поехали на западную окраину города, за Байлен. Там, в пустующем помещении цеха, ярко освещенном переносными прожекторами, мы увидели пару знакомых лиц — Бальдассаре и Салинаса из музея Паласио де Ливия. Салинас сообщил нам, что анализы образцов краски дали замечательный результат, их химический состав полностью соответствует составу красок с картин, бесспорно принадлежащих Веласкесу. Мне показалось, он был расстроен, — быть может, он уже сожалел о своем участии в этом деле, а может быть, его вере в совершенство современных технологий был нанесен смертельный удар. В любом случае, несомненно, мы перешли к следующему этапу.
На двух больших столах со стеклянными крышками, сдвинутых вместе, я увидел свою «Венеру» и еще одну картину, в точности такого же размера, очень похожую на «Благовестие пастухам» Якопо Бассано, висящую в Национальной галерее искусства в Вашингтоне. Оба холста были сняты с подрамников и уложены на столы, работа Бассано придавлена маленькими мешочками со свинцовой дробью. Я обратил внимание на то, что поддельный Веласкес чем-то приклеен к листу толстого стекла размером чуть больше полотна. Спертый воздух в цеху пах затхлостью, скипидаром и каким-то химическим веществом, которое я не смог определить.
— Вернер, что здесь происходит? — спросил я.
— Ну, как видите, это ваша замечательная картина, но, как я уже говорил, какой бы замечательной она ни была, ее никогда не удастся выдать за подлинную без безупречной «родословной». Что вы думаете по поводу второй картины?
— Это похоже на Бассано, — сказали.
— Да, но на которого? У старика Якопо было четыре сына, все художники, однако все, что вышло из-под их кисти, не идет ни в какое сравнение с работами отца.
— История моей собственной жизни, — вздохнул я, — но эта картина очень похожа на ту, которая висит в Вашингтоне. Неплохая работа. Кстати, а как различают между собой разных Бассано?
— Сделать это практически невозможно, если у картины нет достоверной «родословной». Однако эта конкретная картина была продана в тысяча шестьсот восемьдесят седьмом году герцогу Альба как подлинная работа Якопо Бассано. С тех пор она принадлежала семье, так что лучшей истории невозможно придумать.
— Да, но какое отношение это имеет к Веласкесу… — начал было я и тут завопил от ужаса.
Бальдассаре взял широкую кисть, обмакнул ее в густую белую краску и провел ею прямо по моей поддельной «Венере», и через мгновение до меня дошло, зачем он это сделал и почему мы все здесь собрались. Подмигнув мне, Бальдассаре продолжил закрашивать обнаженную фигуру.
— Вы снимете Бассано с холста и наклеите его поверх «Венеры», — сказал я, чувствуя, как лицо и затылок у меня покрываются по́том.
Теперь наконец подошел черед самого настоящего мошенничества, больше никакого вздора насчет неотличимости произведений искусства, насчет того, что покупателю все равно и мы никому не делаем плохо. И вот почему мы все должны были присутствовать здесь: по той же самой причине, по которой начинающему мафиози нужно лично отправить кого-нибудь на тот свет, чтобы стать одним из своих. Я должен был испачкать руки.
— Да, совершенно верно, — подтвердил Креббс. — Только это никакой не Бассано.
— Вот как?
— Да, это работа вашего самого блистательного предшественника, Луки Джордано. Под внешним слоем краски красуется его подпись. Он обманул герцога и на этот раз не стал раскрывать правду. Картина триста с лишним лет считалась подлинным Бассано, до тех пор пока присутствующий здесь Салинас, проводя рутинную очистку, не просветил полотно рентгеновскими лучами. Тогда он увидел подпись мошенника и позвонил мне.
— Зачем? — спросил я, наблюдая за тем, как Бальдассаре скрывает мою картину под слоем, как можно было предположить, самых что ни на есть достоверных чешуйчатых белил семнадцатого века.
— Из-за «родословной». Наш куратор только что обнаружил, что картина, стоившая, возможно, четверть миллиона евро, на самом деле стоит не больше двадцати тысяч. Такое происходит в музеях сплошь и рядом. Иногда картина остается в экспозиции с исправленной подписью «школа такого-то», например. А иногда ее продают. Салинас решил, что картину лучше продать. И теперь уже он сам, этот нехороший человек, собирается совершить небольшой обман, разумеется, с ведома своего музейного начальства. Предположим, он без лишнего шума выставляет эту картину на продажу как работу Якопо Бассано. Американцы любят старых мастеров, и кому-нибудь из них обязательно захочется купить это полотно. Итак, Салинас звонит нашему другу Марку Слейду.
— Кому же еще?
— Да, и если американца удастся обвести вокруг пальца, тем лучше. Кто сейчас любит американцев? Наверное, вы тоже это уже заметили, да? Очень печально. А выбор Марка в качестве посредника хорош и еще по одной причине. Марк специализируется на очень конфиденциальной продаже богатым янки картин из музеев, которые нуждаются в деньгах. Во всех музеях мира картин слишком много, невозможно вывешивать их все сразу. Запасники забиты второсортными произведениями, однако выставлять их на аукционы никто не любит, ибо никому не хочется быть обвиненным в распродаже национального наследия или коллекции, переданной в дар каким-нибудь богатым глупцом. Так что конфиденциальность тут очень важна.
К этому времени Бальдассаре спрыснул поверхность картины Бассано чистящим веществом. Затем он осторожно перевернул холст и уложил его красками вниз на большой лист тонкого стекла, размерами на несколько дюймов больше размеров картины, и снова прижал его мешочками с дробью. После этого он кисточкой обработал обратную сторону холста каким-то химическим веществом, запах которого был мне не знаком, но который, судя по всему, был сильным растворителем. И мы стали ждать.
Я отошел подальше от ослепительного света и обнаружил, что лаборатория фальшивой живописи оснащена несколькими удобными кожаными креслами, низким столиком и большим холодильником, заполненным пивом и сэндвичами. Вся мебель была совершенно новой, еще с ценниками, а напитки и еда были высшего класса. Я вспомнил слова Креббса об инвестициях, сделанных его молчаливыми партнерами: здесь деньги тратили не считая.
Разложив на столике пиво и закуски, Бальдассаре оттащил одно кресло в тень и развалился в нем. Креббс и Салинас вполголоса разговаривали по-испански; меня к этому разговору не пригласили, да и у Бальдассаре не было желания болтать со мной. Достав альбом, я принялся набрасывать рисунок, менее драматичную версию «Кузницы Вулкана» Веласкеса, гадая, что будет, если вместо Аполлона сюда ворвутся полицейские.
Чего не произошло. Через пару часов у Бальдассаре зазвенел будильник, и мы все встали и подошли к столам. Бальдассаре и Салинас надели хирургические перчатки и тонкими стальными лопаточками стали медленно и осторожно отделять старый холст от слоя краски. Это заняло довольно много времени. Если не считать кратких замечаний, которыми обменивались между собой двое работающих, тишина стояла полная. Когда холст наконец был полностью отделен, я увидел только нижний слой грунтовки — изображение было обращено к стеклу. Бальдассаре взял стекло за края, перевернул и тщательно уложил на влажный слой белого грунта, скрывший подделку. Сквозь блестящую стеклянную поверхность показались Иисус и изумленные рыбаки. Затем Бальдассаре плотно сжал края двух стеклянных листов маленькими стальными защелками.
